Ну, а в остальном, так, треплюсь с ребятками из участка. Милая, скажи, пожалуйста, когда карп сделает одолжение и освободит, наконец, нашу ванну?– Мне сейчас неудобно говорить.– А, понимаю. Матушка торчит рядом. Я догадался. Она с тобой в телефонной будке. Расплющивает тебя по стеклу? Так?– Я не могу сейчас с тобой разговаривать. Ты придешь домой к обеду?– Скорее всего нет, мой бесценный ангел.– Тогда, может, к ужину? Когда меня нет, ты питаешься нерегулярно. Мы сейчас выезжаем, а часам к Двум уже будем дома.– Спасибо тебе за все, дорогая. Но, видишь ли, сегодня мне необходимо слегка подбодрить отца Дайера.– А что случилось?– Из года в год именно в этот день он чувствует тоску и одиночество.– Ax да, ведь это сегодня.– Именно сегодня.– Я совсем выпустила из головы.Через кабинет Киндермана протащили задержанного. Он изо всех сил упирался и осыпал полицейских ругательствами.– Я ничего не делал! Отпустите меня, идиоты вонючие!– Что там происходит? – забеспокоилась супруга Киндермана.– Да тут какие-то неевреи, только и всего. Не обращай внимания. – Дверь КПЗ, расположенной сразу же за проходным кабинетом Киндермана, захлопнулась. – Я свожу Дайера в кино. А потом мы покалякаем на этот счет. Ему понравится.– Ну ладно. Я приготовлю тебе обед и поставлю в духовку. Так что, если все-таки надумаешь, тебе останется его только разогреть.– Ты – просто само очарование. Да, кстати, сегодня вечером запри, пожалуйста, все окна.– А зачем?– Мне так будет спокойней. Ну, моя крошка, крепко тебя целую и обнимаю.– И я тебя тоже.– Да, пожалуйста, не забудь про карпа, ладно? Меня никак не тянет домой, покуда я знаю, что он до сих пор там.– Билл!– Пока, дорогая!– До встречи.Киндерман положил трубку и встал. Аткинс изумленно уставился на него.– Этот карп тебя не касается, – буркнул Киндерман. – И вообще, лучше обрати свой пыл на наше Датское королевство, где что-то неладно. – Он подошел к двери. – У тебя куча работы, так что займись-ка делами. Что касается меня, то с двух до полчетвертого я в кинотеатре «Байограф». После этого ищи меня либо в ресторанчике «Клайд», либо здесь же, в кабинете. Если к этому времени у ребят из лаборатории что-нибудь прояснится, дай мне сразу же знать. Усек? Немедленно свяжись со мной по рации. Ну, до свидания высокородный лорд. Развлекайся и отдыхай на роскошной яхточке. Да смотри, чтобы она не дала течь.С этими словами он вышел из кабинета. Аткинс видел, как Киндерман продирается сквозь толпу полицейских и отмахивается от них, словно от нищих на улицах Бомбея. Вот он пробрался к лестнице и скрылся из виду. Аткинс словно сразу же осиротел...Он поднялся со своего стула и приблизился к окну. Сержант любовался белоснежными мраморными творениями рук человеческих. Памятники купались в солнечном сиянии. Аткинс прислушался к уличному гулу. На душе у него кошки скребли. Будто какая-то недобрая мгла сгущалась внутри него, и он, не понимая ее истоков, тем не менее ощущал всю ее тяжесть. Что же это такое? Ведь и Киндерман чувствовал то же самое. И не мог объяснить.Аткинс попытался стряхнуть с себя наваждение. Он верил в людей, в их природу и жалел всех подряд: Внезапно ощутив надежду, он отвернулся, наконец, от окна и пошел работать. Глава вторая Джозеф Дайер, иезуит сорока пяти лет, был по происхождению ирландцем. Он преподавал Закон Божий в Джорджтаунском университете. В минувшее воскресенье Дайер присутствовал на церковной службе, подкрепляя в душе веру и молясь за милосердие ко всему человечеству. После мессы он посетил иезуитское кладбище, расположенное в низине на территории университета. Там он положил букетик цветов на могилу с надписью «Дэмьен Каррас, Общество Иисуса». Затем в университетской столовой плотно позавтракал, срубав такие порции, которым позавидовал бы и сам Гаргантюа: здесь были и блинчики, и свиные отбивные, и кукурузные лепешки, и сосиски, и, конечно же, яичница с беконом. В утренней трапезе принимал участие старинный приятель Джозефа, президент университета, отец Райли.– Джо, как это все в тебя умещается? – удивлялся тот, наблюдая, как Дайер громоздит из отбивных и блинов сэндвич невероятных размеров. Хрупкий, рыжий, весь в веснушках, иезуит поднял на Райли свои наивные голубые глаза и ровным голосом пояснил:– Усваивается, отец мой. – Он протянул руку к кувшину с молоком и налил себе очередной стакан.Отец Райли только покачал головой и сделал микроскопический глоточек кофе из своей крошечной чашечки. Президент отвлекся и теперь никак не мог вспомнить, о чем же он только что беседовал с Дайером. Кажется, они обсуждали поэтов-священников.– У тебя на сегодня определенные планы, Джо? Или ты еще побудешь здесь?– А вы что, хотите продемонстрировать мне свою коллекцию галстуков, да?– Да, мне тут надо подготовить речь. Видимо, на следующей неделе придется кое-где выступить, так вот я хочу показать ее тебе.Райли замолчал и, открыв рот, изумленно наблюдал, как Дайер выливает в свою тарелку целое озеро кленового сиропа.– Да, я тут буду часов до двух, а потом пойду в кино со своим другом, лейтенантом Киндерманом. Вы его знаете.– А, этот полицейский с печальным, как у спаниеля, взглядом?Дайер кивнул, набивая рот блинчиками.– Занятный малый, – одобрил президент.– Ежегодно именно в этот день его одолевает хандра, поэтому я должен его приободрить. А он обожает ходить в кино.– Именно сегодня?Дайер кивнул, потому что рот его в этот момент был наполнен яичницей.Президент задумчиво отхлебнул еще один глоточек кофе.– А я совсем забыл.Дайер и Киндерман встретились у кинотеатра «Байограф» на М-стрит. Они уже просмотрели добрую половину фильма «Мальтийский сокол». Но удовольствие было неожиданно прервано. Мужчина, сидевший рядом с Киндерманом, сделал несколько замечаний по ходу фильма, оценивая его достоинства, и лейтенант с ним сразу же согласился. Затем незнакомец, уставившись на экран, вдруг положил свою ладонь на ляжку Киндермана. Следователь тут же вспылил: повернувшись к извращенцу, он возмущенно зашептал: «Боже ты мой, я не верю своим глазам». И одним движением надел тому наручники. Устроив в зале небольшую возню, он выпроводил нарушителя в вестибюль и, вызвав патрульную машину, усадил в нее незадачливого любовника.– Припугните его слегка, а потом отпустите восвояси, – тихо распорядился Киндерман.Незнакомец высунул голову в окошко:– Я знаком с сенатором Клюреманом! – взвизгнул он.– Вот он расстроится-то, услышав о своем дружке в вечернем телевизионном выпуске, – отозвался следователь. И обратился к шоферу: – Давай, поехал!Патрульная машина тронулась. Вокруг уже начали скапливаться любопытные прохожие. Киндерман поискал глазами Дайера и увидел, что тот пытается протиснуться к выходу, но собравшаяся толпа не пускает его. Дайер тоскливо озирался по сторонам и, приподняв лацканы пиджака, плотно сжимал их, пряча белый иезуитский воротничок. Киндерман тут же подошел к Дайеру.– Ты чего тут колдуешь? Пытаешься основать тайный орден священников?– Я прикидываюсь невидимкой.– Плохо тебе это удается, – чистосердечно признался Киндерман. Он протянул руку и пальцами коснулся Дайера. – Вот видишь, а это твоя рука.– Да, лейтенант, с тобой действительно не соскучишься.– Да ты сам смешной.– Я не шучу.– Этот придурок, – удрученно заметил Киндерман, – испортил все удовольствие от фильма.– Но ты же его видел, наверное, раз десять.– И еще столько же посмотрю. С меня не убудет. – Киндерман взял священника под руку, и они зашагали прочь. – Давай-ка лучше перекусим где-нибудь – можно заглянуть в «Могилку», или «Клайд», или «Скотт», – настаивал следователь. – Мы бы с тобой поболтали, обсудили бы фильм, а то и покритиковали бы его.– Это полфильма-то?– Я прекрасно помню, что там дальше. – Дайер неожиданно остановился.– Билл, ты плоховато выглядишь. У тебя какое-то сложное дело?– Да так, не очень.– Нет, ты просто подавлен, – не унимался Дайер.– Со мной все в порядке. А как у тебя?– И со мной все в порядке.– Лжешь.– Так же, как и ты, – согласился Дайер.– Вот это верно.Дайер озабоченно посмотрел на следователя. Его друг и в самом деле выглядел изможденно. Видимо, в городе произошло что-то из ряда вон выходящее.– Ты очень устал, – продолжал Дайер. – Почему бы тебе не пойти сейчас домой и чуточку не вздремнуть?«Ну вот, не хватало, чтобы не я, а он заботился бы обо мне», – подумал Киндерман, а вслух произнес: – Нет, домой мне никак нельзя. Там карп.– Ты, кажется, сказал «карп»?– Именно «карп», – подтвердил Киндерман.– Ну да, я и говорю «карп».Киндерман вплотную приблизился к Дайеру. Его физиономия оказалась всего в дюйме от лица священника. Киндерман уставился на Дайера и, немного помолчав, начал так:– Понимаешь, к нам в гости приехала мать моей жены. Та самая, что считает, будто я связался с дурными людьми, и вообще я напоминаю ей Аль Капоне Она таскает дочке подарки – что-то вроде «Кибуц номер пять» – это самые изысканные и неповторимые израильские духи. Вплоть до своего оригинального названия. Да и прочую ерунду. Зовут ее Ширли. Теперь, я думаю, ты ее легко себе представишь. Ну и чудненько. Так вот, в ближайшее время она собирается приготовить нам карпа. Это очень вкусная рыба. И я нисколько не против. Но, так как считается, что эта рыбешка не вполне чистая, Ширли купила ее живой и, не долго думая, выпустила в ванну, где та отмокает вот уже третьи сутки. Мы сейчас с тобой разговариваем, а она плавает себе в моей ванне. Туда-сюда. Туда-сюда. И изгоняет из себя яды. А я ее ненавижу. Да вот еще что, отец Джо, вы ведь стоите вплотную ко мне, верно? И, наверное, заметили, что я несколько дней не мылся. Три дня, если быть точным. И все из-за этого карпа. Поэтому я теперь ни за что не пойду домой, пока он не заснет. Если я увижу, что он там опять плещется, я не выдержу и прикончу его.Дайер не смог удержаться от смеха, слушая этот рассказ.«Лучше. Уже лучше», – подумал Киндерман, а вслух произнес: – Ну, давай решай, куда мы завалимся: в «Клайд», «Скотт» или в «Могилку».– Ну уж нет, давай лучше в ресторанчик к Билли Мартину.– Только не надо ничего усложнять. Я уже заказал столик на двоих в «Клайде».– Пусть будет «Клайд».– Ты знаешь, я почему-то так и подумал, что ты выберешь именно «Клайд».– Я и выбрал.Они ускорили шаг, стараясь не вспоминать о той страшной ночи. * * * Аткинс сидел за своим столом и беспомощно хлопал ресницами. Он решил было, что не совсем понял сказанное или же сам что-то неверно сформулировал, давая задание в лабораторию. Сержант попросил еще раз повторить результаты исследований. С замирающим от волнения сердцем он вцепился в телефонную трубку. И снова услышал те же слова.– Да, понимаю... Да, спасибо, – еле слышно пробормотал Аткинс. – Большое спасибо.Он повесил трубку. В своем крохотном кабинетике без окон Аткинс отчетливо слышал собственное дыхание. Отодвинув настольную лампу, яркий свет которой раздражал глаза, сержант скользнул взглядом по своей руке. Ногти и кончики пальцев побелели. Аткинса охватил ужас. * * * Киндерман расчистил пространство на столе для жареного картофеля, который им только что принесла очаровательная темноволосая официантка.– О, благодарю вас. – Она поставила тарелку на освободившееся место как раз между Киндерманом и Дайером. – Три кусочка хватит?– Да мне и двух вполне достаточно.– Еще кофе?– Нет, не надо, мисс, спасибо. – Следователь взглянул на Дайера. – А тебе? Как насчет седьмой порции?– Нет, спасибо, – отказался тот, опустив вилку рядом с тарелкой, на которой высился гигантский кусище омлета под кокосовым соусом. Дайер потянулся к пачке сигарет, лежащих здесь же, на бело-голубой скатерти.– Сейчас я принесу вам помидоры, – пообещала официантка. И, улыбнувшись, направилась в кухню. Киндерман посмотрел на тарелку Дайера.– Ты не ешь, почему? Тебе что, плохо?– Это блюдо слишком острое, – констатировал священник.– Слишком острое? А мне показалось, что ты макал сладкое печенье в горчицу. Видимо, ты плохо себе представляешь, что такое на самом деле «острое и неудобоваримое блюдо». – Лейтенант отковырял своей вилкой небольшой кусочек омлета. Попробовав его, он отложил вилку. – Да, похоже, именно такое блюдо ты и заказал.– Возвратимся к нашему фильму, – переменил тему Дайер, выпуская клубы голубоватого сигаретного дыма.– Он входит в десятку моих самых любимых фильмов, – заявил Киндерман. – А какие ваши любимые, святой отец? Может, назовешь хотя бы пяток?– Мои уста скреплены обетом молчания.– Однако ты позволяешь себе исключения. – Киндерман посолил жареный картофель. Дайер скромно пожал плечами:– Пять – это слишком много. Да и чей могучий интеллект в состоянии перечислить аж пять наименований?– Аткинса, – не задумываясь, ответил Киндерман. – Он может назвать все подряд: фильмы, бальные танцы, да что угодно. Спроси его об еретиках, и он тут же назовет тебе десяток в том порядке, в каком они ему больше нравятся. Аткинс – человек, который принимает молниеносные, может быть, даже чересчур поспешные решения. Однако это не страшно, ибо у него есть вкус и, как правило, он не ошибается.– Да неужели? И какие же у него любимые фильмы?– Первые пять?– Первые пять.– "Касабланка".– Ну, а остальные четыре?– Опять же «Касабланка». Он просто с ума сходит по этой ленте.Иезуит кивнул.– Вот тут некоторые кивают, – угрюмо пробурчал Киндерман. – «Бог есть не что иное, как теннисный тапочек», – заявляет еретик, а Торквемада кивает и с непроницаемой физиономией резюмирует: «Стража, отпустите его. Надо выслушать и другую сторону. Им обоим есть что сказать». В самом деле, святой отец, нельзя же так поспешно обо всем судить. А происходит это, вероятно, оттого, что в твоей голове не смолкает пение и звенят гитары.– Так ты хочешь узнать название моего любимого фильма?'– И, пожалуйста, побыстрее, мой друг, – улыбнулся Киндерман. – А то моего звонка ждут не дождутся некоторые коронованные особы.– Картина называется «Жизнь прекрасна», – признался Дайер. – Ну что, теперь ты счастлив?– О, выбор великолепный, – просиял Киндерман.– Честно говоря, я смотрел этот фильм раз двадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35