И тут Гарион ощутил мощное прикосновение Олдура к своему собственному мозгу и понял, что бог в одно мгновение увидел и понял все его, Гариона, мысли и чувства.
– Здрав будь, Белгарион, – торжественно произнес Олдур.
– Повелитель, – отвечал Гарион и, сам не понимая почему, опустился на одно колено.
– Мы ждали твоего прихода с начала времен. Ты – вместилище всех наших надежд. – Олдур поднял руку. – Благословляю тебя, Белгарион. Да пребудет с тобою мое благоволение.
Гарион весь лучился любовью и благодарностью, рвавшимися из его души в ответ на теплое благословение Олдура.
– Дорогая Полгара, – сказал Олдур тете Пол, – дар твой поистине бесценен. Белгарион наконец пришел, и мир трепещет от его прихода.
Тетя Пол снова поклонилась.
– Давайте отойдем, – сказал Олдур Белгарату и тете Пол. – Вы хорошо начали свое дело, теперь же приспело время дать вам те наставления, которые я обещал, направляя вас на эту Дорогу. То, что прежде было скрыто, ныне сделалось яснее, и мы можем видеть, что лежит перед нами. Давайте заглянем вперед, в день, коего все ожидаем, и подготовимся.
Все трое отошли от огня, и Гариону показалось, что идущее от Олдура свечение окутало теперь и двух его спутников. Что-то отвлекло его на секунду, а когда он обернулся, все трое уже исчезли.
Бэйрек с шумом выпустил воздух.
– Белар! Ну и зрелище!
– Честь, оказанная нам, поистине непомерна, – сказал Мендореллен.
Они стояли, уставясь друг на друга и переживая только что увиденное чудо. Се'Недра первая нарушила оцепенение.
– Ладно, – объявила она не допускающим возражений тоном. – Хватит стоять, разинув рты. Отойдите от огня.
– Что ты собираешься делать? – спросил Гарион.
– Леди Полгара будет занята, – величественно сообщила девчушка, – значит, завтрак буду готовить я. – Она деловито засновала у огня.
Грудинка подгорела лишь самую малость, а вот попытки Се'Недры зажарить кусочки хлеба на открытом огне окончились плачевно. Каша состояла из комков, плотных, как комья земли на сожженном засухой поле. Гарион и все остальные, однако, съели все предложенное ею, воздерживаясь от замечаний и предусмотрительно избегая взглядов, которые она бросала на них, словно говоря: «Ну-ка попробуйте скажите что-нибудь!»
– Интересно было бы узнать, надолго ли они удалились, – сказал Силк после завтрака.
– Полагаю, у богов свой счет времени, – мудро отвечал Бэйрек, поглаживая бороду. – Не думаю, чтобы они вернулись раньше вечера.
– Пора мне взглянуть на лошадей, – решил Хеттар. – Некоторые из них набрались по дороге репьев, да и копыта не мешало бы осмотреть от греха подальше.
– Я тебе помогу, – предложил Дерник, вставая. Хеттар кивнул, и они вместе пошли к лошадям.
– А ведь у меня на мече несколько зазубрин, – вспомнил Бэйрек, выуживая из-за пояса точильный камень и кладя тяжелый меч на колени.
Мендореллен ушел в палатку и вернулся с доспехами. Разложив их на земле, он стал придирчиво их изучать, выискивая вмятины или ржавчину.
Силк с надеждой подбросил на ладони кости, вопросительно глядя на Бэйрека.
– Ты опять за старое. Я предпочту не расставаться со своими денежками еще некоторое время, – сказал ему Бэйрек.
– Все это место словно пропитано чем-то до ужаса домашним, – посетовал Силк. Потом вздохнул, убрал кости, достал иголку, нитки и рубаху, которую порвал о кусты в горах.
Се'Недра вернулась к огромному дереву и резвилась в его ветвях, рискуя, на взгляд Гариона, невероятно, когда с кошачьей легкостью скакала с ветки на ветку. Понаблюдав за ней некоторое время, он впал в какое-то мечтательное состояние. Он вспомнил утреннюю встречу. Он уже встречал богов Иссу и Мару, но Олдур был какой-то особенный. Столь очевидная близость Белгарата и тети Пол с этим богом, который всегда держался от людей на расстоянии, о многом говорила Гариону. В Сендарии, где Гарион воспитывался, религиозный культ не подразумевал выбор одного из богов. Добрые сендары молились бесстрастно и чтили всех богов – даже Торака. Гарион, однако, чувствовал особое влечение к Олдуру. Ему надо было серьезно подумать, чтобы разобраться в своих религиозных воззрениях.
С дерева ему на голову упал сучок. Он раздраженно поднял глаза.
Ехидно улыбающаяся Се'Недра сидела прямо над ним.
– Мальчик, – сказала она самым своим аристократическим и оскорбительным тоном. – Миски стынут. Если жир затвердеет, тебе трудно будет его смыть
– Я тебе не судомойка, – сказал он.
– Вымой миски, Гарион, – приказала она, покусывая кончик локона.
– Сама вымой.
Она посмотрела на него пристально, яростно кусая ни в чем не повинный локон.
– Чего ты волосы жуешь? – спросил он раздраженно.
– Ты о чем? – осведомилась она, вынимая изо рта прядь.
– Всякий раз, как я на тебя гляжу, у тебя волосы во рту.
– Ничего подобного, – возмутилась она. – Будешь миски мыть?
– Не буду. – Он сощурился. Её короткая туника совершенно неподобающим образом открывала ноги. – Почему бы тебе не одеться? – спросил он. – Не всем из нас нравится, что ты бегаешь полуголая.
Ссора сразу разгорелась вовсю.
Наконец Гарион отчаялся сказать последнее слово и, раздосадованный, отправился прочь.
– Гарион! – завопила она вслед. – Ты не посмеешь уйти и бросить меня с грязными мисками!
Он шел, не оборачиваясь.
Почувствовав знакомое прикосновение к локтю, он рассеянно потрепал жеребенка по ушам. Малыш задрожал от радости и снова с нежностью потерся о его руку. Потом, не в силах больше сдерживаться, галопом поскакал на луг, распугивая мирно пасущихся кроликов. Гарион против воли улыбнулся. В такое прекрасное утро не стоит расстраиваться из-за ссоры с принцессой.
Он ощущал что-то особенное во всей атмосфере Долины. Пусть внешний мир окутала хмарью приближающаяся зима, пусть там бушуют бури и подстерегают опасности, над этим местом как бы простерлась рука Олдура, наполняя его спокойствием, теплотой и некой вечной волшебной ясностью. Гарион в этот переломный момент жизни нуждался в спокойствии и тепле. Ему многое предстояло обдумать, а для этого требовалось хоть на короткое время отвлечься от бурь и опасностей.
Он находился уже на полпути к башне Белгарата, когда понял, что туда-то с самого начала и шел. Высокая трава была вся в росе, башмаки у него промокли, но даже это не портило ему настроения.
Он несколько раз обошел башню, разглядывая её со всех сторон. Он без труда нашел камень, загораживающий вход, однако двигать его не стал. Негоже было бы входить без разрешения в жилище старика; кроме того, Гарион не знал, послушается ли камень кого либо, кроме Белгарата.
При этой мысли он вдруг остановился и стая припоминать, когда именно перестал думать о своем деде как о господине Волке и признал наконец то обстоятельство, что его зовут Белгарат. Перемена эта представлялась ему значительной – своего рода поворотный момент.
Все в той же задумчивости он пошел по лугу к большому белому камню, который старик показывал ему из башни. Рассеянно он положил на него руку и толкнул. Камень не шелохнулся.
Гарион уперся двумя руками. Камень не двигался. Он отошел и посмотрел со стороны. Это был не такой уж и громадный валун – круглый, белый, по пояс Гариону, тяжелый, конечно, но не должен он быть таким неподъемным. Гарион заглянул под камень и только тогда понял. Снизу камень оказался плоским. Он не будет катиться. Сдвинуть его можно будет, только перевернув. Гарион обошел камень, изучая его со всех сторон. Наконец решил, что сдвинуть его все-таки можно, если упереться снизу и приналечь. Он сел и, глядя на камень, напряг мысли. Как это иногда с ним случалось, он заговорил вслух.
– Прежде всего надо попробовать его сдвинуть, – заключил он. – Это не кажется вовсе невозможным. Вот если не получится, тогда попробуем по иному.
Он решительно шагнул к камню, ухватился ладонями снизу и потянул. Ничего не произошло.
– Надо приналечь, – сказал он себе, расставил ноги и поднатужился. В промежуток времени, равный десяти сердцебиениям, он что было мочи тащил на себя упрямый камень, уже не надеясь его перевернуть (от этой мысли он отказался в первую же секунду), желая хотя бы немного приподнять, сдвинуть, заставить немного податься. Земля здесь не была какой-то особенно мягкой – тем не менее ноги ушли в неё на долю дюйма, так сильно он давил на камень.
Гарион отпустил камень и без сил привалился к нему, часто дыша. Голова кружилась, перед глазами плыли пятна. Несколько минут он пролежал, приходя в себя.
– Ну и ладно, – сказал он наконец. – Теперь мы знаем, что так ничего не выйдет. – Он отступил от камня и сел.
Прежде всякий раз, как ему доводилось делать что-либо силой разума, это выходило само собой, непроизвольно, в ответ на некую критическую ситуацию. Ему никогда не приходилось вот так сидеть и сознательно принуждать себя к действию. Почти сразу стало ясно, что теперь обстановка совсем иная. Весь мир словно сговорился его отвлекать. Птицы пели. Ветер касался лица. Муравей полз по руке. Как только он начинал собирать волю воедино, что-то отвлекало его внимание.
И все же постепенно он почувствовал нечто – какое-то напряжение в затылке, словно он во что-то упирается лбом. Он закрыл глаза – вроде помогло. Это подступало. Медленно, но верно воля накапливалась в нем, укреплялась. Что-то вспомнив, он сунул руку под рубаху и прижал родинку на ладони к амулету. Скрытая сила, пробужденная этим прикосновением, забурлила мощным грохочущим потоком. Не открывая глаз, он встал. Потом открыл глаза и в упор посмотрел на непокорный белый камень.
– Ты сдвинешься. – Держась правой рукой за амулет, он протянул левую к камню ладонью вверх. – Ну! – скомандовал он и медленно повел рукой вверх. Сила в нем закипела, шум в голове сделался оглушительным.
Медленно край камня приподнялся над травой. Черви и личинки, прожившие всю жизнь в безопасной, уютной тьме под камнем, забеспокоились на ярком солнечном свету. Тяжело, неуклюже камень поднимался, повинуясь неуклонно движущейся руке Гариона. И секунду поколебавшись, медленно перевернулся.
Изнеможение, которое Гарион испытал после первой попытки перевернуть камень руками, никак не могло сравниться с непомерной усталостью во всем теле, накатившей на него теперь, когда он ослабил мысленную хватку. Он уронил руки на траву и упал на них головой.
Прошло несколько секунд, пока он осознал это странное обстоятельство. Он все еще стоял, но руки его лежали на траве. Он поднял голову и в изумлении огляделся. Ясно было одно – камень он сдвинул. Иначе быть не могло, раз камень лежит на круглой стороне, плоским основанием вверх. Однако это оказалось еще не все. Он, хотя и не трогал камня, все же испытал на себе его вес, будто удерживал этот валун сам.
В отчаянии Гарион осознал, что до подмышек ушел в плотную землю луга.
– Что же мне теперь делать? – беспомощно вопрошал он сам себя. Мысль, что надо вновь собирать волю и выдергивать себя из земли, он с ужасом отбросил. Он слишком устал, чтобы даже думать об этом. Он решил поерзать, чтобы разрыхлить землю вокруг себя и так мало-помалу выбраться, но не мог даже шелохнуться.
– Посмотри, что ты наделал, – с упреком сказал он камню.
Камень молчал.
Ему пришла в голову мысль.
– Ты здесь? – позвал он сознание, которое, казалось, пребывало с ним всегда. Глухое молчание.
– Помогите! – заорал он.
Птица, привлеченная червями и личинками, посмотрела на него одним глазом и вернулась к прерванному завтраку.
Гарион услышал сзади легкие шажки и с трудом обернулся, выворачивая шею. Жеребенок в изумлении смотрел на него, потом вытянул шею и потерся о щеку Гариона.
– Хорошая лошадка, – сказал Гарион, радуясь, что он не один. Тут его осенило. – Тебе надо сходить за Хеттаром, – сказал он.
Жеребенок, гарцуя, обежал вокруг него и снова потерся носом.
– Перестань, – сказал Гарион, – это очень важно. – Он старательно направил свое сознание на мысли жеребенка. Пришлось испробовать дюжину разных способов, пока по чистой случайности не удалось нащупать нужный подход. Сознание жеребенка без связи и цели перескакивало с одного на другое. Это был младенческий разум, свободный от мыслей, воспринимающий только чувственные впечатления. Гарион нашел мимолетные образы зеленой травы, бега, облаков, неба и теплого молока. Он уловил также удивление в маленьком мозгу и прочную любовь, которую питал к нему жеребенок.
Медленно, мучительно Гарион выстроил в блуждающих мыслях жеребенка образ Хеттара. Казалось, на это ушла вечность.
– Хеттар, – снова и снова повторял Гарион. – Иди к Хеттару. Скажи ему, что со мной беда.
Жеребенок понесся прочь и тут же вернулся, чтобы прижать мягкий носик к его уху.
– Пожалуйста, послушай! – закричал Гарион. – Пожалуйста!
Наконец – Гариону казалось, что прошли часы, – жеребенок вроде бы понял. Он отошел на несколько шагов, вернулся и снова потерся о Гариона.
– Иди – позови – Хеттара, – приказал Гарион, изо всех сил внушая каждое слово.
Жеребенок переступил копытцами, потом повернулся и галопом понесся прочь – не в ту сторону. Гарион разразился ругательствами. За последний год он имел возможность ознакомиться с самыми красочными и выразительными оборотами из словаря Бэйрека. Повторив по шесть – восемь раз все фразы, которые помнил, Гарион принялся импровизировать.
Издалека до него донеслись отрывочные мысли жеребенка. Малыш гонялся за бабочками. Гарион замолотил по земле кулаками и чуть не взвыл от отчаяния.
Солнце поднималось, начало припекать.
Уже вечерело, когда Хеттар и Силк отыскали его, следуя за гарцующим жеребенком.
– Это как же ты ухитрился такое сделать? – спросил Силк с любопытством.
– Не хочу говорить об этом, – пробормотал Гарион, разрываясь между радостью и сильным смущением.
– Вероятно, он может многое из того, что нам недоступно, – заметил Хеттар, слезая с лошади и отвязывая от седла лопату Дерника. – Только не понимаю, зачем ему это понадобилось.
– Я убежден, у него были на то серьезные причины, – заверил Силк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35