А что, плохая история? С кобылой-то.— Славная история, Иван! — воскликнул лысый профессор. — Славная. Жалко — про Вавилон еще не поговорили.— Про какой Вавилон? — спросил Иван.— Про город. Есть, видишь ли, люди, которым очень не нравится город…— Не город, — поправил профессор Сергей Федорыч, — а Вавилон. Надо быть точным, даже если… передергиваешь карты.— Вавилон, — согласился лысый профессор. И перевел Ивану: — Вавилон — это большой-большой город. И вот есть люди…— Большой-большой недостроенный город, — опять уточнил Сергей Федорыч.— Да. Так вот, есть люди, которые прекрасно устроились в этом Вавилоне, с удобствами, так сказать, но продолжают всячески поносить…— Нет, — резко сказал Сергей Федорыч, — это… Так нельзя. Это шулерство. Ты хочешь спросить Ивана: нравится ли ему город?— Не совсем так…— А как?— А мне так нравится! — воскликнула Нюра.— Мне тоже нравится, — сказал Иван. — Зря вы спорите, товарищи. Жить можно. Чего вы?Профессора засмеялись.Из Москвы Иван двинул домой второе письмо. «Уважаемые родные, друзья!Пишу вам из Москвы. Нас здесь захватил водоворот событий. Да, это Вавилон! Я бы даже сказал, это больше. Мы живем у профессора. Один раз у них вечером собиралась молодежь. И был там один клоун. Это невозможно описать, как он выдрючивался. С Нюрой чуть плохо не стало от смеха. Кое-что я, может, потом скажу. Выступал также в университете. Меня попросил профессор рассказать что-нибудь из деревенской жизни в применении к городской. Я выступал. Кажись, не подкачал. Нюра говорит, хорошо. Вообще, время проводим весело. Были в ГУМе, в ЦУМе — не удивляйтесь: здесь так называют магазины. В крематорий я, правда, не сходил, говорят, далеко и нечего делать. Были с профессором на выставке, где показывали различные иконы. Нашу бы бабку Матрену туда, у ей бы разрыв сердца произошел от праздника красок. Есть и правда хорошие, но мне не нравится эта история, какая творится вокруг них. Это уже не спрос на искусство, а мещанский крик моды. Обидно. Видел я также несколько волосатиков. Один даже пел у профессора песню. Вообще-то ничего, но… профессора коробит. Меня тоже.Сегодня в 22.30 отбываем на юг.Иван».
И вот — юг.Иван объяснился для начала с директором санатория. В его, директорском, кабинете.— Как — с вами? — не понимал директор. — У вас же только одна путевка.— Больше колхоз не дал… Не было.— Так зачем же было ее везти с собой?— А что же?.. Я один буду по санаториям прохлаждаться, а она дома сидеть? Несправедливо. Ей же тоже охота хоть раз в жизни на море побывать.— Вы что, серьезно? — не понимал директор, крупный, толстый, в дорогом светлом костюме. — Вы не разыгрываете меня?— Кто — я? Бог с вами!— А где ваша жена?— А вон! — Иван показал на окно. — Вон она сидит.Директор подошел, посмотрел вниз.Во дворе санатория, у фонтана с каменными лебедями, сидела Нюра.Директор прошелся по кабинету.— Вы сделали большую глупость.— Почему?— Ее придется отправлять назад…— Почему? — Иван с этими своими «почему» способен был вызвать раздражение. И он вызвал раздражение.— Да потому! Почему… Потому, что так никто не поступает: взять одну путевку и везти с собой еще жену.— Но ей же тоже охота…— Что вы дурачка-то из себя строите? Чего дурачка-то строите?— Почему?— А где она жить будет?— Со мной.— Да как — с вами-то? Как?— Но мне же положена одна комната…— Так…— Поставим раскладушку…Директор в изумлении хлопнул себя по ляжкам.— Феноменально! А тещу вы не могли прихватить с собой?— Не трогайте мою тещу! — обиделся Иван. Обиделся и осердился: — Такую тещу, как у меня, — поискать! И нечего ее трогать.— Идите устраивайтесь, — тоже осердился директор. — Ни о каких раскладушках, конечно, не может быть речи.Иван растерялся… Долго молчал.— А куда же она?— Куда хотите. Вы что, думали, здесь Дом колхозника, что ли?Ивану пришла в голову какая-то, как видно, толковая мысль.— Счас, одну минуточку, — сказал он. — Я к жене схожу… — И вышел.— Ну? — спросила Нюра.— Уперся… Слушать не хочет.— Да ты попроси хорошенько! Скажи, мол, издалека приехали…— Просил всяко! Не могу, говорит. Это… чего я подумал: может, сунуть ему? Рублей двадцать…— Ну-ка да не возьмет?— Да возьмет, поди, куда он денется? Или мало — двадцать?— Да хватит!— Может, четвертак? Ведь месяц почти жить…— Ну, дай, черт с им! Только уж пусть он получше комнату-то подберет. Побольше.— Ну, сделает, наверно!..— Хорошо бы, если б из окошка-то вот этот бы фонтан видно было. Прямо глаз не оторвать — до того глянется. Хорошо-то как здесь. Господи! Рай.— Вот черт, понимаешь… — стал мучиться Иван.— Чего ты?— Не умею я давать-то… Не приходилось.— Сунь ему в руку…— Сунь! Тут кто кому сунет: я ему или он мне… как сунешь…— Ну, парень!.. Как же теперь? Надо как-то выходить из положения.— Пойдем вместе? — сказал Иван.— А я-то чего там?— Ну, я, может, похрабрей буду.— Да хуже только: так — с глазу на глаз, а так — свидетель. Иди, не бойся. Ну, не возьмет — не возьмет: в лоб не ударит.— Да если б ударил-то — это бы полбеды, а то потянет за взятку-то. Отдохнешь… в другом месте, елки зеленые. Будешь там заместо отдыха… печки-лавочки делать.— Как же быть-то?— Погоди, счас, может, насмелюсь… Черт, никогда с этим не приходилось! Шофера, те привычные… Ладно, пошел.
В кабинете директора, когда туда опять вошел Иван, сидела некая милая женщина, по виду врач.— Подождите минутку, — сказал директор Ивану.Иван понял так, что надо подождать здесь, в кабинете. И присел на стул.Женщина-врач посмотрела на Ивана… И решила, что при нем можно рассказывать свое.— Я говорю, но послушайте, укол всегда болезнен. Нет, говорит, присылайте другую сестру. Иначе буду жаловаться. Представляете? Что в таком случае…— Минутку, — сказал директор. И повернулся к Ивану. — В чем дело? Что у вас еще? Я же вам сказал: идите устраивайтесь.— Вы беседуйте, беседуйте, — вежливо молвил Иван. — Я подожду.— Нина Георгиевна, зайдите, пожалуйста, через… десять минут. Мы вот с товарищем тут…— Хорошо.Женщина вышла.Директор изготовился, видно, говорить строго.— Слушаю.Иван подошел к столу, посмотрел на директора — в глаза ему в самые — и выложил на стол ассигнацию в 25 рублей.— Сойдемся?Директор… молчал.— Что? — спросил Иван. — У меня больше нету: осталось здесь пожить и на обратную дорогу.Директор посмотрел на бумажку… Потрогал ее.— Я бы больше дал, нету, — еще сказал Иван.— Ладно, — решил вдруг директор. Встал. — Устрою твою жену. А деньги возьми.— Да без этих-то я обойдусь!.. — запротестовал Иван. — Бери!Директор засмеялся.— Что? — спросил Иван.— Возьми деньги, — велел директор. — Откуда приехали-то?— С Алтая. — Иван вышел на балкон и крикнул Нюре: — Заходи!Нюра подошла ближе к балкону и спросила негромко, но так, чтоб Иван — на втором этаже — слышал:— Взял?— Потом. Счас я иду к тебе.
В бассейне, где били вверх струйки воды, плавали каменные лебеди.И вот вышли они к морю!..— А народу-то! — заорал Иван.— Не ори, — сказала Нюра. И засмеялась.Они подошли к воде… Иван скоренько разделся до трусов. Нюра пока не стала, присела пока так, на камушки.— Море, море!.. — сказал Иван вдохновенно, оглядел, зачарованный, даль морскую, залитую солнцем… Подкрался к шаловливой волнишке, сунул в нее ногу и вскрикнул: — А холодная-то!— Холодная? — испугалась Нюра.Иван засмеялся.— Я шучу. Молоко парное!.. Раздевайся.
И третье письмо написал Иван — с моря. Оно начиналось словами: «Здравствуйте, дорогие мои!Стою на берегу моря! Если смотреть прямо — будет Турция. Справа и слева от меня — голые счастливые люди. Да и сам я — в одних трусиках щеголяю. А Нюра смеется, дурочка…»

1 2 3 4 5 6 7 8