Ровно в десять я вручила сослуживцу телефонную трубку и набрала номер. Весе, заикаясь от неловкости, попросил к телефону такого-то и сказал:— Прошу прощения, мне посоветовал к вам обратиться пан.., пан Пётр Кемпинский. Хотелось бы узнать, когда состоится передача о живописи импрессионистов.Я вырвала у Весе трубку и стала слушать:— Понятия не имею и не понимаю, с какой стати вам посоветовали обратиться именно ко мне.Я заехала Весе трубкой в ухо и прошипела:— Он ничего не знает!.. Весе сказал:— Я слышал, что намечен цикл передач на эту тему, и меня интересует, когда состоится первая…Я снова вырвала трубку и услышала ответ:— ..ничем не могу помочь, по-моему, тут какое-то недоразумение…Я быстро сунула Весе трубку и прошептала ответ:— Говорит, ошибка…Весе это знал и без моей подсказки, но твёрдо гнул своё:— Мы с паном Кемпинским встретились на днях в кафе, разговорились, вот он и сказал, что вы принимаете в передаче участие, и посоветовал обратиться к вам…Я перехватила трубку. В ответе звучало уже неприкрытое раздражение:— Но почему ко мне? Спросите в отделе планирования программ.На этот раз мы с Весе затеяли бестолковую возню с трубкой, вырывая её друг у друга, — Весе старался поднести её к уху, я же норовила заехать ему трубкой в глаз, нервно бормоча:— ..в отделе планирования…Весе никак не мог понять, что эти мудрёные слова означают, а кроме того, от моих колотушек по черепу успел основательно отупеть, поэтому игнорировал мою подсказку и заталдычил по новой:— Раз вы принимаете в передаче участие, то должны знать…Наш собеседник потерял всяческое терпение и ответил Весе, то бишь мне, не скрывая недовольства:— Простите, но я ровным счётом ничего не знаю, запишите номер отдела программ и обратитесь туда.И он продиктовал номер, который лежал перед нами на столе. Я передала трубку Весе, тот снова стал долдонить своё как заведённый, хотя что ему оставалось, ведь он не слышал ни одного ответа, а от моих подсказок толку было мало. Я не удержалась и прыснула. Весе посмотрел на меня и тоже хрюкнул, потом заржал во всю глотку, но в трубке, к счастью, уже слышались гудки.Отсмеявшись, Весе с любопытством уставился на меня.— Ну и что? Каков результат?Результат был однозначный. С первых же слов я узнала этот голос — мягкий, глубокий, гипнотизирующий меня вот уже много недель. Ах ты, курицын сын…Вот, значит, какая у тебя государственная служба, да ещё, туды-растуды, засекреченная! И что же такого, черт бы тебя побрал, могло случиться в коридорах Польского Радио в тот памятный вечер, ознаменованный Вселенским Переполохом? У кого из нас, хотела бы я знать, течёт крыша, у меня или у него? Нет, надо мне увидеть его собственными глазами, до тех пор не поверю…— Кто такой этот Пётр Кемпинский? — поинтересовалась я у Весе, приведя свои растрёпанные чувства в относительный порядок и наметив план действий на следующий день.— Так, один тип, и вправду там работает, кажется, голубой, но это неважно, он меня вообще не знает.— Зато если он твоего Кемпинского знает, головомойку ему задаст по первое число, и то сказать — насылает всяких дураков. Откровенно говоря, особым умом ты в разговоре не блеснул…— Да и он особой благовоспитанностью не блещет, — парировал Весе после некоторого раздумья. — Бросил, видите ли, трубку.— На его месте любой бы бросил. Он и так долго продержался.На следующий день я слиняла утром с работы и заняла наблюдательный пост. Ждала в такси. Варшавские таксисты — народ ко всему привычный, ничем их не удивишь. Ждать пришлось недолго, объект наблюдения был человеком пунктуальным и ответственным. Я всматривалась в него из своего укрытия. Это он, никаких сомнений! Особо вглядываться не пришлось, другой такой фигуры во всей Варшаве днём с огнём не сыскать!После многотрудных размышлений я пришла к неутешительному выводу, что объяснить столь усиленную конспирацию можно только одним. Разыгрывая из себя таинственную личность, этот тип устроил себе за мой счёт первоклассную потеху. Если ему так хочется, на здоровье, меня не убудет. Но уж и я в долгу не останусь, немного и ему поиграю на нервах, мне, может, тоже хочется потешиться в своё удовольствие.Если бы речь шла об обыкновенном знакомстве, я бы поставила точку, удовлетворившись добытой информацией. Но на сей раз я положила себе раскопать все до конца. Номер машины, номер телефона, адрес, словом, всю подноготную! Ах, он засекречен? Тем лучше. Крепкие орешки как раз по моим зубам.Итак, мне известно, когда у него ночное дежурство и где. Вообще во всем, что касалось его работы, я так же хорошо ориентировалась, как и в своей собственной. Прежде я вращалась в этих кругах, да и сейчас могла без труда узнать любую интересующую меня подробность.Я заказала себе на вечер такси, предусмотрительно облюбовав водителя, не чурающегося пассажиров со странностями, и села ждать. Включила приёмник и слушала, как знакомый завораживающий голос читает либретто “Кармен”. Давно я уже краем уха нет-нет да и улавливала до боли знакомые интонации, но он тогда так решительно отмёл моё предположение насчёт диктора… Впрочем, голос в эфире воспринимался совсем по-другому. Гораздо приятней он казался по телефону, когда я слышала собственные его слова, собственную интонацию. В трубке голос звучал мягче, теплее, чуть ниже тембром и, уж во всяком случае, намного обаятельней…На этом месте телефонный звонок прервал мои размышления. Все правильно, “Кармен" — то идёт полным ходом… Ехидно усмехаясь, я подняла трубку.— Добрый вечер.— Как дела? — сказала я и включилась в игру. — Знаешь, я тут снова гадала насчёт твоего имени и окончательно пришла к выводу, что стоит тебя как-то окрестить.— Я разве против! Есть варианты?— Сначала вернулась было к Изидору. И подходит, и святцам соответствует…— Изидор так Изидор, хотя тогда уж лучше Пикадор.— Не переживай, я и сама передумала. С уменьшительным не ладится. Изидусь? Изидорчик? Не звучит. Всесторонне проанализировав проблему, я сочла, что кроме Изидора тебе ещё подошёл бы Ян. Но Ян мне не нравится, в младые лета знавала я одного Яна-алкоголика. Зато Яна можно переделать в Януша, Януш меня устраивает, устроил бы и Збышек, и Марек, но ни Збышек, ни Марек тебе не подходят. Пожалуй, успокоюсь на Януше. Что ты на это скажешь?Януш на какое-то время лишил его дара речи. Я прямо слышала, как он в душе чертыхнулся. Потом наконец подал голос:— Как ты сказала? Не Ян, а Януш? Ладно, пускай будет Януш. Все-таки лучше, чем Изидор.Через полчаса “Кармен” подобралась к антракту, и нам пришлось разговор прервать. Я терпеливо пережидала антракт, потом последние новости, а потом и “Желаю дорогим радиослушателям доброй ночи”. Никогда ещё я не слушала последние новости со столь животрепещущим интересом. Сразу же после государственного гимна раздался звонок.— У меня опять свободная минутка. — Мог бы не говорить, и без него знала. — Заварил себе отличного чая и устроил передышку.— “Юнан”? — невольно полюбопытствовала я.— Нет, из пакетиков. Привёз из-за границы. Поскольку тайны его оказались почти разгаданы и моего внимания особо не поглощали, на смену стала всплывать из подсознания одна довольно неприятная мысль. Что-то в наших контактах проскальзывало такое, что мне активно не нравилось. Со дня нашего знакомства инициатива пребывала исключительно в его руках, я же, с головой уйдя в розыскные проблемы, почти не задумывалась над общей линией его поведения. А поведение это, если подумать, должно бы меня насторожить, особенно в последнее время. Зачем он дурит мне голову какими-то командировками? Это же чистой воды враньё. Если у него по несколько дней не бывает желания мне звонить, кто его заставляет? Скажи потом, что был занят, и все дела.Не хочет встречаться со мной? Так пусть не встречается, на здоровье, но элементарная порядочность требует поддерживать отношения на какой-то стабильной основе. Особенно после той сцены, которая, учитывая последние мои открытия, понемногу предстаёт передо мной в оскорбительном свете… Нет, пора перехватить инициативу. Придётся, правда, сознаться, что я все знаю, а не хотелось бы, пока что меня ситуация тоже забавляет, жаль так сразу прерывать игру. А может, у него на уме ещё и другие резоны? Боюсь, они-то уж точно в восторг меня не приведут…Я рассеянно слушала, что он говорит, и отвечала невпопад, проявляя крайнюю невоспитанность. До такой степени меня все эти сомнения поглотили, что сам по себе вырвался вопрос:— А почему ты, собственно говоря, мне названиваешь?— Если тебе неприятно, могу не звонить. В душе у меня вспыхнул красный сигнал. Внимание, тревога!— Вот ответ, который меня не устраивает, — осторожно заметила я. — Не нравится мне ужасно…— Видишь ли, я предпочитаю не навязываться. Если ты задаёшь подобный вопрос, значит, тебе мои звонки в тягость. Вывод напрашивается именно такой. Во мне сразу же просыпается подозрение, что я докучлив, а мне бы этого очень не хотелось. Понятен мотив моего ответа?— Позволь тогда и мне растолковать мотив моего вопроса, — я резко переменила тон. — Впервые ты позвонил мне после того телефонного злоключения. Потом у нас состоялось рандеву, довольно экстравагантное, но все-таки. И с тех пор ты мне регулярно названиваешь. Я, естественно, вправе предположить, что заинтересовала тебя. А то и, чем черт не шутит, понравилась. Так или иначе, инициатива постоянно исходит от тебя… Я же со своей стороны не скрываю, что мне твои звонки только в радость…— Вот ты сама и расставила все по местам. Мне добавить нечего.— Ты так считаешь? Придётся добавить мне: странная у тебя какая-то склонность ограничивать наше знакомство телефоном…— Я же говорил, у меня масса работы, на увеселения не хватает времени. А если уж быть точным, так и вовсе нет.Боже, каким голосом он это изрёк! Мягким, задушевным, убедительным — не знай я в точности, как взаправду обстоят дела, чего доброго поверила бы. Даже жаль было, что поверить никак нельзя.— Серьёзно? — простодушно удивилась я. — Насколько мне известно, нет на этой грешной земле такой работы, которая не позволяла бы выкроить толику времени себе в удовольствие.— Не знаешь ты моей работы! С такими, как у меня, обязанностями не до удовольствий. Порой некогда дух перевести.— А я-то, грешная, считала, что имею некоторое представление и о работе, и об обязанностях…— Но не о моих. И слава богу, терпеть не могу всезнаек. О моей службе ты судить не можешь.По иронии судьбы как раз о его службе я очень даже могла судить. Ещё немного, и заявила бы напрямик, противно, когда тебе пудрят мозги без надобности. Сама я предпочитаю в отношениях с людьми ясность и жду от них того же. Но красный сигнал внутри все ещё горел, поэтому я промолчала и позволила ему сменить тему.— Никогда не угадаешь, чем я сейчас занимаюсь, — сказал он."Перечитываешь либретто к «Кармен»”, — мрачно подумала я и сказала:— Знаю, пьёшь чай. Сам проговорился.— Шутишь! Это не в счёт, это в мои служебные обязанности не входит.— Что, чаепитие?— Чай для передышки. А по работе я сейчас занимаюсь одной исторической личностью.У меня чуть было не сорвалось, что Бизе трудно назвать исторической личностью, но я вовремя прикусила язык. Лучше ему подыграю.— Какой именно?— Князем Юзефом Понятовским <Юзеф Понятовский (1763 — 1813) — польский вельможа, участник восстания Костюшко, маршал наполеоновской армии>. Я не могла скрыть своего удивления:— А что общего у князя Понятовского с коммерцией?— С коммерцией? При чем тут коммерция?— Ну как же, сам говорил, что занимаешься коммерцией. К службе сей судьбой и миром призван… Продаёшь его памятники? В Варшаве чего только не пытались продать — мост Понятовского, колонну Зигмунта, трамвайные коммуникации, почему бы не пустить в оборот и памятники. Только я тебя в такой роли не представляю.— И правильно делаешь, памятниками я не торгую, я изучаю его жизненный путь.— Пишешь биографию?— Не столько пишу, сколько читаю.— Увлекательное занятие. Для коммерсанта в самый раз.— Прости, пора закругляться. Дела не ждут. Свяжусь с тобой ещё раз, попрощаться, — если выкрою время.И снова мигнул красный сигнал. Что он хочет этим сказать?— Что значит “попрощаться”? Навеки?— Надеюсь, нет. Хотя, возможно, и надолго. Уезжаю завтра и вряд ли успею тебе позвонить.— И далеко?— Да не близко. В тёплые края.— Завидую. А когда вернёшься?— Сам не знаю. Может, через пару дней, может, задержусь на несколько недель, а то и месяцев. Скорей всего, через неделю-другую наведаюсь на денёк в Варшаву и снова укачу.Я молчала — уж очень такой оборот мне не понравился. Как его понимать? Хочет порвать со мной? Не решается сказать напрямик?— А как вернёшься, что тогда?.. — осторожно закинула я удочку.— А как вернусь, немедленно позвоню, и уж тогда-то, смею надеяться, мы встретимся. Откровенно говоря, иной раз чувствуешь себя как выжатый лимон, тоскуешь по нормальной жизни обыкновенного человека. Когда же, думаешь, можно будет зажить нормально, как все люди. Работать от и до, вовремя возвращаться домой, иметь досуг на всякие житейские удовольствия и личную жизнь. Словом, принадлежать себе.— Я думала, ты на прощание скажешь что-нибудь обнадёживающее.— Разве я не сказал?— Не вижу в твоих планах места лично для себя.— А мне всегда казалось, что женщины отличаются сообразительностью. По-моему, чего уж яснее: мечтаю располагать наконец временем на житейские удовольствия и личную жизнь…— Стало быть, я отношусь к удовольствиям?— Разумеется. Не к обязанностям же.— И на том спасибо. Жаль только, что все отодвигается в прекрасную даль.— Ничего не поделать. Работа такая, что собой не располагаешь, принадлежишь, так сказать, отечеству. Но я не жалуюсь, мне моя служба по душе.Нет, на окончательный разрыв не похоже. Голос такой проникновенный, убедительный… Словно от чистого сердца говорит. А ведь врёт, доподлинно знаю, что врёт. Никуда он не выезжает, ни в какую командировку. У меня прямо язык зачесался выложить ему все начистоту.— Извини, мне действительно пора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23