В понедельник, значит, звонил… Я почувствовала, как благостный покой нисходит на истерзанное моё сердце. Ну хорошо, подожду, когда у тебя найдётся на меня время. Главное, что ты есть на свете, что позвонил, что можно с тобой поговорить и, уже не таясь, звонить.Через сорок пять минут я положила трубку, ни до чего, правда, не договорившись, зато до краёв переполненная надеждами и счастьем. Блаженство моё слегка лишь омрачала мысль, что если кому-то очень чего-то хочется, то всегда найдётся возможность на это что-то выкроить время. Но я все равно чувствовала себя счастливой, особенно по сравнению с недавними муками.Я снова уселась за статью, но и на этот раз мне не суждено было с нею разделаться. От борения с родным языком меня опять отвлёк телефон.— Добрый вечер, — хлынул мне в ухо мягкий, чарующий голос.— Вечер добрый, — отозвалась я, стараясь извлечь из себя те же чарующие модуляции и посылая своей душе заговорщицкую улыбку.— Как самочувствие?— Немного лучше. Хотя до идеала ещё далеко. Откуда вы звоните, с работы?— Нет, как ни странно, из дома. Сегодня управился с делами пораньше, успел даже выбраться в город и купить на тахту покрывало, очень даже приличное.— Какое? Опишите.— Мягкое такое, серое, пушистое, как мех. Красивое. Я, видите ли, люблю обставлять свой дом. Вообще я к нему очень привязан.— А какая у вас квартира?— Неплохая, грех жаловаться. Две комнаты с кухней и всякими мыслимыми удобствами.— И какой компанией вы там живёте?— Один.— Значит, приходится платить за лишний метраж?— Представьте себе, не плачу ни гроша.— Как это? Квартира кооперативная?— Нет, государственная. Да, ещё тут со мной обитает собака.— У вас есть собака? Обожаю собак. А какой породы?— Ньюфаундленд. Чистопородный, с родословной, особой выводки, один такой на всю Польшу.Я и в самом деле в собаках души не чаю, долгие годы, можно сказать, воспитывалась вместе с собакой, так что у нас сразу же завязалась оживлённая дискуссия насчёт всяких собачьих достоинств, недостатков, темперамента и прочего. Договорилась я до того, что, когда улеглась спать, перед моими глазами клубились своры тявкающих барбосов.На следующий день он опять позвонил. Я уже начинала свыкаться с его звонками и, когда на третий день ни одного не было, почувствовала себя не в своей тарелке. Снова стало тоскливо и жалко себя, несчастную и заброшенную. Телефонный справочник сам собой раскрылся на букве “Г”. Позвонить? А ведь обещал, что даст о себе знать, как только немного освободится… Гостиница “Варшава”…— Пожалуйста, номер триста тридцать шесть…При звуке знакомого голоса моё сердце снова зашлось как безумное. Времени на меня не хватает? Черт подери! Если чего и не хватает, так только желания, время — понятие растяжимое. В конце концов, в Варшаву он наезжает недели на две, на три, и что же? Трудно выкроить часок для встречи? Все очень просто: ему на меня наплевать. Ну ничего, переживём, плакать не будем, но как все-таки хочется повидаться…Уговорились мы на воскресенье, так что в субботу мне было не до звонков, всю субботу я просидела как на иголках, взвинченная до предела. Телефон целый день молчал, ну и пусть себе молчит на здоровье, мне нет дела, у меня завтра свидание…В воскресенье я сидела в многолюдном ресторане и не спускала глаз с единственного для меня на свете лица. Боже ты мой, до чего же прекрасны на фоне загара эти его голубые глаза!..Ну много ли мне проку с того, что я, оказывается, тоже прекрасно выгляжу? Что он заметил новую мою причёску? Что он держал меня на улице под руку? Все это абсолютное НЕ ТО, всего лишь милая, задушевная дружба… Конечно же, я не какая-нибудь уродина, со мной приятно показаться на людях, в моем обществе не соскучишься, а дальше-то что? Что дальше?Но как бы там ни было, вопреки всяческой логике и здравому смыслу, на самом дне глупого моего сердца теплилась робкая надежда. А вдруг?.. Вдруг у него и впрямь туго со временем? Вдруг ещё наступит ни с чем не сравнимый момент, когда снова можно будет уткнуться лицом во фланелевую его рубашку с ощущением, что я для него единственная, дороже всех на свете…Ох, не обманывай себя! Не дождёшься… Все мы, бабы, дурёхи…Как можно писать серьёзную статью, когда тебя бросает то в отчаяние, то в надежду? Какая, к бесу, статья! Когда зазвонил телефон, я снова сидела на диване, терзаясь чёрными думами, ничего общего не имеющими с эстетикой интерьера в домах культуры. Резкое треньканье сорвало меня с места как труба боевого коня. Ну конечно же, клин клином! Хватит киснуть и убиваться!— .. Добрый вечер…— Наконец-то! — сердито проворчала я.— Что значит “наконец-то”? Разве так приветствуют добрых старых знакомых?— Только так. Что вы себе позволяете? Стоило вам замолкнуть на пару дней, как постоялец из триста тридцать шестого снова завладел моими мыслями.— Срочно постараюсь наверстать упущенное. Я отъезжал в командировку, но уже, как изволите слышать, вернулся и сразу решил напомнить о себе.— И правильно решили. А я туг на досуге все гадала, кем вы можете быть, и остановилась на двух вариантах. В Аллее Лётчиков расположены столичный мясокомбинат и тюрьма. Вы либо мясник, либо начальник тюрьмы. Не исключено также, учитывая ваше пристрастие к ночной работе, что вы служите портье в “Патрии”, но тогда место не сходится. А может, вы ночной сторож?— Ни то, ни другое, ни третье. Что же касается ночного сторожа, то это была моя розовая мечта, но она так и не осуществилась.— Чем вы заняты помимо службы?— Почти ничем, я ведь, кроме шуток, тружусь не покладая рук. Иногда хожу в кино, иногда в театр или на концерт, а большей частью домовничаю, почитываю кое-что, а то и просто бью баклуши.— А ваше любимое увлечение?— Вы не поверите — вождение автомобиля.— Почему не поверю, даже одобряю. У вас есть машина?— Есть.— Какая? “Варшава”, на которой вы приезжали?— А, нет. Это машина моего сослуживца. У меня другая, она сейчас в ремонте.— А что с ней? Вы попали в аварию?— Нет, аварий со мной не бывает, лихачить я не люблю. Что-то там случилось с передней подвеской, поломка мне стоила адских хлопот — машина у меня, видите ли, нестандартная, трудно достать запчасти. А теперь давайте сменим тему, поговорим о другом…Действительно, дальше была затронута тема абсолютно другая. Проблема гипотетической смены контактов с телефонных на непосредственные не могла иметь ничего общего с передней подвеской, будь это даже подвеска нестандартной машины. Я ещё не созрела до такого радикального шага, но, так или иначе, обсуждение вопроса продвигалось на удивление гладко. Через час мой собеседник попросил на некоторое время тайм-аут.В перерыве я интенсивно мыслила, и плодом моих размышлений стало заявление, которое я сделала при вторичном выходе на связь.— Знаете что, — кротко заявила я, — педантизмом я не страдаю, натура у меня довольно широкая. Можете себе быть хоть золотарём, хоть членом правительства, хоть черт знает кем, мне все равно. Но человек без имени — это уж слишком. Признавайтесь: как вас по правде зовут?Трубка какое-то время молчала, потом я услышала ответ:— Простите меня великодушно за эту таинственность. Я понимаю, такая конспирация выглядит по-дурацки, но в данный момент я занимаюсь очень серьёзным и ответственным делом и при всем желании не могу раскрыть своё инкогнито. Буду вам очень признателен, если у вас хватит терпения подождать этак с месяц — скажем, пока вы не вернётесь из отпуска и я тоже. И тогда я вам все откровенно объясню. А сейчас, поверьте, не вправе.— Ну хорошо, — небрежно сказала я, в меру скромных своих сил стараясь скрыть охватившую меня оторопь. — Сохраняйте себе на здоровье своё инкогнито. Но хоть имя-то вы можете назвать!— Если я скажу, вы меня сразу вычислите.— Ну не Юзеф же вы Циранкевич.— Что нет, то нет.— Тогда чего вы боитесь? Имён в святцах великое множество, каким образом я вас вычислю? А я не могу держать в знакомых человека без имени. Без фамилии, профессии, места работы — ещё куда ни шло, но без имени — это уж извините.— Тогда присвойте мне имя, какое вам нравится. Согласен на любое.— А если я угадаю, вы признаетесь?— Признаюсь.Я с вожделением ухватилась за святцы как черт за невинную душу и начала с первого января. Мечислав!— Вы не Мечислав, — решительно сказала я. — На Мечислава вы не похожи. На Макария тоже. Данута и Геновефа отпадают. Тит? Вас случайно не Титом нарекли?— Нет, не Титом.— Евгений? Евгений вам бы подошёл. Эдвард, пожалуй, тоже. Надеюсь, не Телесфор? Каспер? Бальтазар? Самое тут из всего приемлемое — Каспер. Бальтазар больше подходит коту. Юлиан мне не нравится. Люциан — это, конечно, Кидринский. Кстати, а как уменьшительное? Люцусь? Нет, не годится.Так я дошла до двадцатого января и вдруг, осенённая свыше, спросила:— Послушайте, а может, я по вашему имени уже прошлась?— Точно, уже промелькнуло.— Вот незадача. И что же теперь делать?— Значит, не судьба, ничем не могу помочь. Скажу лишь, что тому, кто читает “Пшекрой”, вычислить меня ничего не стоит.— Вы имеете в виду последний номер? Он у меня есть, я в него ещё не заглядывала.— Нет, предыдущие…Так я ничего и не узнала. Положив трубку, тотчас же, рискуя переломать себе конечности, полезла на шкаф, где пылились старые журналы. Увы, “Пшекроя” среди них не было, знакомые уже давно подчистили мои залежи. Я слезла со стула и стала размышлять.В чем тут дело? Кто он, этот странный, хоть и вполне симпатичный субъект с магнетически красивым голосом? Почему окружает себя такой таинственностью? Вряд ли это просто уловка, рассчитанная на меня — не смахиваю же я на идиотку, которую можно столь дешёвым манером поймать на крючок. Да я и так не скрываю, что он меня интересует и что наше знакомство мне отнюдь не в тягость. Пускать пыль в глаза таким пошлым образом способен разве что безмозглый сопляк, а он, без сомнения, человек основательный. Вот история! Не знаешь, что и подумать.Назови он без всяких околичностей своё имя, я бы на том и успокоилась, терпеливо дожидаясь, пока он сам не соизволит рассекретиться. Но имя, имя — оно гвоздём засело у меня в голове. Я порешила костьми лечь, а до истины докопаться.Начала я с того, что стала штудировать телефонный справочник, выясняя, какие такие учреждения располагаются на Аллее Лётчиков. Листала все подряд, и коллеги мои уже запускали в мою сторону озадаченные взгляды. Что это у неё за бзик такой?— Пани Иоанна, — посочувствовал мне один из сослуживцев, — у меня дома завалялась телефонная книга десятилетней давности. Если вас интересует этот жанр, может, принести?Кроме столичного мясокомбината и тюрьмы в вышеупомянутом районе обнаружилось множество всяких кооперативов и военный радиотехнический завод. Может, это то самое? Но тогда при чем тут коммерция?После телефонной книги я проштудировала все номера “Пшекроя” за последние два года — с такой же основательностью и с тем же результатом, то бишь без оного. Наконец бесповоротно убедила окружающих, что с головой у меня худо, выписав из святцев все имена с первого по двадцатое января и упросив их приставлять к этим именам фамилии всяких известных личностей. Коллеги по доброте душевной подсказывали кто во что горазд: Эдвард Охаб, Евгений Шир, Мельхиор Ванькович, Феликс Дзержинский, Марцелий Новотко, Генрик Сенкевич — увы, все не то. Ни одного проблеска, сплошные потёмки.Если он рассчитывал отвлечь меня таким образом от номера триста тридцать шестого, то цели своей достиг сполна. Над “Пшекроем” я просидела часа два, над телефонным справочником трудилась все четыре. Раз такое дело, дойду своим умом, не обременяя его больше телефонными расспросами. Хочешь поиграть в секретики, пожалуйста!А звонил он почти ежедневно. И все бы хорошо, кабы не залежавшийся на сердце камень, от которого я мечтала избавиться любыми средствами, потому что страсть как не люблю быть несчастной.— ..Будьте любезны, номер триста тридцать шестой.И наконец ужасная эта минута.— ..Боюсь, нам с тобой встретиться уже не удастся. Послезавтра утром я уезжаю, а на завтра дел у меня невпроворот…Я приказала себе не хныкать. Сцепив зубы, ждала привычного звонка. Долго ждать не пришлось.— Должна признаться, — томным голосом проворковала я в трубку, — мне уже наскучило наметившееся в наших контактах однообразие. С удовольствием повидала бы вас живьём.— О! Значит, вы созрели?..— Пожалуй…Клин клином! Ничего больше не остаётся. Гори все синим пламенем.— Вот незадача, у меня как раз сейчас, перед отпуском, масса дел…— А кто говорил, что если очень хочется, то время всегда найдётся?— Погодите, загляну в свои записи… Завтра в двенадцать я свободен.— Прекрасная пора. Вы перед тем позвоните?— Конечно. А.., ты.., затопишь камин?— Почему бы и нет…Боже, какой голос! Слушать бы и слушать…Если начистоту, то поступила я, мягко говоря, легкомысленно. Отнеслась к человеку как к вещи, которой можно манипулировать по своему усмотрению, да ещё и усмотрение-то было не слишком благовидным. Но здраво рассуждать я в те минуты не могла. Зациклилась на одном: клин клином…В своём легкомыслии я зашла ещё дальше — позволила себе поваляться после обеда на диване, не устроив перед тем в квартире показуху. И, конечно, уснула. Разбудил меня телефон.— Ты знаешь, мне удастся приехать пораньше, сразу после одиннадцати. Можно?— О чем речь, буду рада. Жду. И началось светопреставление. Предстояло переодеться, сделать причёску, убрать любезный моему сердцу кавардак и развешанную на верёвках внеплановую постирушку, а телефон, как назло, не умолкал ни на минуту. Звонил весь город, будто сговорились. Незадолго до одиннадцати, все ещё в дезабилье, я положила наконец трубку, но не тут-то было, снова звонок:— Еду!Я впала в панику.— Через сколько ты будешь?— Минут через пятнадцать.Святые угодники! Четверть часа на все про все!Когда раздался звонок в дверь, сама я, правда, была в полном порядке с головы до пят, зато половина белья все ещё болталась на верёвке, а вторая половина оказалась у меня в охапке. Я зашвырнула его куда придётся, бросилась открывать, потом метнулась к ожившему вновь телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23