Костлявые пальцы натягивали тетиву полуистлевших луков со ржавыми, украшенными рваными лентами стрелами, копья, взятые наперевес, были прижаты к иссохшим бокам.
Те Киоре прорычал команду, и наш экипаж успел окружить нас плотным кольцом за несколько мгновений до того, как на нас обрушилась первая волна призраков.
Будь они живые и крепкие, всё обошлось бы без боя: мы были бы разбиты в первые же секунды. Но этим костлявым пугалам не под силу было сражаться, несмотря на их роскошные доспехи; многие расползались на куски при нервом же прикосновении, а некоторые из этих вояк разрубали друг друга в беспорядочной спешке. Но нашлись среди них и менее ветхие, и мы вступили с ними в ожесточенную рукопашную, чтобы не дать подавить нас численностью. Вокруг росла гора тел; но иногда и их ржавые копья и зазубренные боевые топоры тоже попадали в цель, и кое-кто из наших падал наземь. При первой же возможности мы относили пострадавших или, вернее, оттаскивали за ноги подальше, иначе они бы задохнулись в массе разлагающихся тел. Но чем больше мы видели черепов и полуистлевшей плоти, тем легче было поверить, что мы воюем с мертвецами, и тем слабее становились эти вояки. Мы скрестили мечи с блестящим капитаном, которого за минуту до этого я заметил в задней шеренге. Сейчас он сражался как заводная игрушка, у него не хватало сил ни парировать, ни наносить удары, а ржавый нагрудник его кирасы гнулся, и края его прогибались даже от самого слабого моего удара. Один удар, другой, и вот уже мой кулак протаранил его забрало и врезался в маску дьявола. Она распалась, он закачался и развалился, как куча сухих листьев. Ещё один вояка, выглядевший посвежее, перепрыгнул через него, размахнулся булавой, но я не успел схватиться с ним, меня опередила Джеки, она выступила вперед и сильным ударом паранга снесла ему голову, которая так и покатилась по земле. Сомнений не было – мы побеждаем. По крайней мере, в тот момент нам так казалось. Сквозь толпу живых трупов просачивались все новые бандиты, и отличить их от других было нетрудно. Может, они умерли недавно, а может, даже были живые. Одно было заметно – они действовали более самостоятельно: не обрушивались на врага сразу, а использовали для прикрытия древних воинов. Шимп схватил за плечи меня и Батанга.
– Осторожно! Это её личная гвардия, они дали обет жертвовать собой ради нее, как делают теперешние террористы, они очень опасны! Пора, верно, ударить по ней самой. Будьте готовы вступить в дело, как только я дам команду!
Он потянулся, вертя в пальцах маленький стержень, и вдруг в его руках оказался посох футов двенадцати в длину, а то и больше. На концах посоха блестели круглые золотые набалдашники. Шимп повертел посох в руке, и он зажужжал, а потом неожиданно устремился на подбиравшегося к нам воина, и тот словно взорвался от удара. Шимп шагнул вперед, выйдя из круга собравшейся возле нас команды, какой-то бандит напал на него, схватился за конец вращающегося посоха и тут же отлетел. Шимп закинул руку за голову, золотой набалдашник запутался в ветвях старого развесистого дерева на опушке леса и оборвал одну ветку. Оборвал не случайно. Шимп взял её за середину, прикоснулся к ней губами и с поразительной силой швырнул прямо в Рангду. Ветка полетела, как пущенное копье, но, описав дугу, с шумом упала на груду камней у ног Рангды. Разочарованный, я растерялся, но Шимп снова медленно взмахнул посохом и ударил по каменным плитам перед собой.
Сначала мне показалось, что он вызвал к жизни змей, червей или ещё каких-то подобных тварей. Извиваясь, они вдруг стали стремительно подниматься из всех трещин, из каждого углубления между стертыми камнями. Но уже через секунду я понял, что это ростки и побеги с невероятной скоростью буквально вырываются из-под земли вдоль линии, напрямую ведущей от Шимпа к Рангде, от нас к тому месту, где упала ветка. А сама ветка вдруг с такой бурной силой стала расти, что, пустив корни, взметнулась в воздух, и на ней, словно на пружинах, появлялись ветви, веточки и усики. Прямо перед Рангдой ветка выросла в большое дерево, и тут же его ветви крепко обвились вокруг ведьмы, листва становилась все гуще, а Рангда визжала, пытаясь вырваться из цепких объятий.
– Пора! – закричал Шимп и посохом расчистил нам путь.
Готовый к кровавой битве, я бросился вперед, за мной по пятам бежали Батанг Сен, Те Киоре и все остальные, тесня в сторону вяло сопротивлявшихся врагов, сомкнувшихся вокруг своей связанной по рукам и ногам повелительницы. Но когда я приблизился к ней, то увидел, как приоткрылись звериные челюсти и высунулся язык, и в ту же минуту на меня пахнуло ужасающим холодом, таким убийственным, что я едва успел прикрыть руками глаза. Дыхание мгновенно замерзало и на моей верхней губе превращалось в лед. Потом я перестал ощущать холод, поднял глаза и увидел, как серебристые ногти Рангды сдирают обвившуюся вокруг неё листву, ставшую серой и ломкой, как стекло, и позвякивающую льдинками. Она заморозила листья своим дыханием.
Одна рука освободилась, в ней Рангда держала длинный белый шарф, который носила на шее. Мне показалось, что он наплывает на меня, словно дым, подгоняемый ветром, я заметил на нём какие-то странные знаки – белые на белом. А когда шарф полностью развернулся, он щелкнул, как щелкает хлыст, и от этого щелчка, казалось, содрогнулся весь мир.
И тут сошёл с ума мой меч, прямо у меня в руке он задергался, завертелся, словно живое существо, стараясь высвободиться. Я поспешно подпрыгнул, когда он чуть не рассек мне голень. Ошеломлённый, я пытался справиться с ним и краем глаза увидел, что то же происходит с остальными. Сейчас для меня существовало только одно – эта угроза, поблескивающая на расстоянии вытянутой руки, стремящаяся выйти из повиновения; мне казалось, что я держу за горло кобру, разозлившуюся кобру, однако глаза говорили мне, что меч вовсе не двигается, что он так же верен мне, как всегда, а вертят им мои же пальцы, словно зажившие своей, отдельной от меня жизнью.
И вдруг, как будто всё это время меч просто приноравливался, стараясь занять нужную позицию, он и в самом деле круто повернулся у меня в руке. А может быть, рука сама повернула его, но я этого не почувствовал. Он просто сделал выпад, намереваясь поразить меня в грудь. Если бы им управлял сам невидимый Бэзил Рэтбоун Актер, исполнявший роль Шерлока Холмса в серии фильмов, начавшейся в 1939 г. «Собакой Баскервилей».

, меч не мог бы разить более злобно и более метко. Я едва успел оттолкнуть его вытянутыми руками, мои ладони упирались в рукоятку, но клинок был длиннее моих рук и слегка уколол меня. Одно неосторожное движение, и он легко проткнул бы меня насквозь. Я качался из стороны в сторону, стараясь освободиться от силы, которая управляла им, норовя сбросить невидимую руку, но всё было напрасно. И неудивительно – руки у меня тряслись от напряжения, мышцы сокращались и дрожали. Они и оттягивали и подталкивали меч одновременно. В отчаянии я громко закричал. Я сражался с самим собой.
Когда я понял это, огромный белый занавес опустился между мной и внешним миром, отделив меня от моего внутреннего «я». Я был сбит с толку, изолирован. В слепом бешенстве я бился о невидимую стену. Где-то там, где-то за этой стеной укрывался негодяй, стянувший меня во всё это, – тот,
кто запутал меня в эту поганую паутину опасностей…
кто заставил меня прожить полжизни без всякого толка, а вторую половину лишил смысла…
кто погубил меня, сделал из меня получеловека, урода, лишенного способности чувствовать…
кто подсунул мне дешевый случайный секс и ничего не значащий успех вместо настоящих человеческих отношений…
кто повлек меня по неверному пути, по пути ошибок…
Он где-то там…
И я жаждал только одного – только это мне и оставалось: я хотел наброситься на этого негодяя и уничтожить его. Одна часть моего «я» была где-то там, за фасадом, который я сам воздвиг, за которым прятал все свои слабости, все свойства, над которыми издевался, если обнаруживал их в ком-то другом. Но я знал, что этот негодяй – я сам, и мне хотелось пронзить его, искалечить, убить, заставить навсегда замолчать, стереть всё, что мне ненавистно, раздавить всё, что я так презирал, плюнуть и растереть, а потом очистить подошвы ботинок…
Я сам услышал, как кричу, и крик мой подхватили другие голоса. Как безумный, я размахивал руками, стараясь освободиться от этой колеблющейся белизны, разделившей мой мозг пополам. Что-то больно ударило меня в спину, и перед глазами прояснилось. Кто-то из матросов случайно наткнулся на меня, он хрипло кричал по-малайски, стараясь отвести в сторону лезвие паранга, который норовил перерезать горло своему хозяину. Одна рука матроса, трясясь от напряжения, пыталась отвести лезвие, другая голой ладонью удерживала лезвие у горла, из ладони хлестала кровь. Другой матрос бессильно опустился на колени – его сабля глубоко вошла ему в живот, он согнулся над ней, его рвало. Батанг воткнул свою саблю в дерево и тщетно силился вытащить её из ствола. Те Киоре кружился в кошмарном танце, отбиваясь от своего меча-палицы, который как вихрь налетал на него, целясь то в живот, то в грудь, то в лицо. Джеки каталась по камням, кричала от страха и гнева, двумя руками она сжимала свой паранг, а он, мелко дергаясь, подбирался к её горлу. Шимп, которого всё это не коснулось, прыгнул к ней и посохом выбил паранг у неё из рук; зазвенев, тот покатился по камням, не причинив Джеки вреда, но её руки продолжали неистово наносить удары по её же телу. Внезапно какая-то тень затмила солнце. Рангда нависла над нами, она уже освободилась от опутывавших её веток, и рядом с ней даже древняя рукотворная гора казалась карликовой. Шимп, застигнутый врасплох, сделал выпад, направил на Рангду посох, но её похожая на клешню рука парировала удар. Она качнулась назад, а посох ударил Шимпа, и тот покатился по земле. В отчаянии я стал поворачивать меч, но совсем потерял над ним контроль. Руки у меня судорожно задергались, и кончик лезвия вонзился мне в грудь. Я закричал от боли и страха, выдернул меч и осел, чувствуя, как из раны брызнула кровь. Меч, звеня, покатился по каменным плитам, а у меня не было сил поднять его. Ослабев от потрясения, я свалился к ногам Рангды. Она прошествовала мимо, даже не взглянув на меня с высоты своих четырнадцати футов, как будто я был всего лишь жалкое насекомое. И все же, когда это ужасное создание проходило мимо меня, я по-прежнему видел тело стройной девушки из бара, склонившейся надо мной в ту ночь. Я громко взвыл от боли, вызванной жуткой смесью из обрывочных воспоминаний, желания, ужаса и стыда.
Теперь между Рангдой и контейнером находился только Шимп, кривоногий, напряженный, он крутил в толстых пальцах посох, словно это была легкая, как перышко, дирижерская палочка. Рангда чуть помедлила, как-то странно поворачивая голову, словно изучала его. Внезапно он сделал выпад, но хоть это движение и было быстрым, её огромная рука оказалась ещё быстрее. Розовое пламя вдруг рассыпалось по камням, дождь горящих, шипящих искр обрушился на деревья, серебряные ногти испустили языки огня. От удара, который Рангда нанесла Шимпу, тот перелетел через грузовик и врезался в переднюю линию кустов, они громко затрещали под его тяжестью.
Я схватил меч и попытался подняться на колени. Гнев заслонил собой страх, но меня все ещё трясло. Один стремительный бросок, один удар – если бы у меня хватило на него сил! Веки безвольно опускались. Я заставил себя подняться на ноги, но Рангда была уже возле контейнера. И тут из-за грузовика появилась какая-то новая фигура. Я подумал было, что это Шимп, и удивился, как быстро он пришёл в себя. Потом я разглядел, кто это, и от изумления у меня отвалилась челюсть. Высокий старик, аккуратно одетый – на нем были белая рубашка и брюки, – с холеной эспаньолкой и усами, с седыми волосами, завязанными в маленький пучок. В руках он держал посох с хрустальным набалдашником, тот самый, которым он угрожающе размахивал у меня в гостинице. Рангда вдруг остановилась как вкопанная, не сводя глаз со старика: Мпу Бхарадах – вот кто это был! Он поднял свой посох, повертел его в пальцах, похожих на когти, и я вздрогнул, представив, как сейчас ведьма прихлопнет его, словно муху.
Но старик всего лишь махнул рукой, это был резкий жест, в значении которого ошибиться было нельзя: «Вон отсюда! Убирайся! Оставь нас!»
При этом не было сказано ни слова. После страха и истерик предшествовавших минут это произвело сильное впечатление. Но это было не всё. Он опять как-то странно вскинул голову. Точно так же покачивал головой Шимп – это был типичный восточный жест, означающий отказ, отрицание. Только на сей раз он был более красноречив – в нём выражалась и агрессивность, и категоричность. Именно в этот момент я обратил внимание на то, что внезапно воцарилась полная тишина, в которой неестественно громко звучало дыхание, с мучительным трудом вырывавшееся из множества глоток. Оружие больше не сражалось со своими владельцами, а по каменным ступеням к нам больше не бежали ни воины, ни бандиты.
Рангда так и не двигалась с места, зато двигался я. Прихрамывая, я бросился к ней, чуть не упал, но нацелился нанести ей убийственный режущий удар. Однако она обернулась, я промахнулся, зашатался, отчаянно стараясь восстановить равновесие, пока Рангда не снесла мне голову с плеч. Но она даже не взглянула на меня. Внезапно издав яростный вопль, полный отчаяния, она круто развернулась и широкими, размашистыми шагами направилась обратно к шеренгам своих приспешников, раскидывая их на ходу, как соломинки. Они устремились за ней – муравьи, трусливо убегающие в свой муравейник. Спешили вверх по ступеням, отшвыривая ногами обломки ржавых доспехов и поднимая тучу пыли. Но не успели они исчезнуть, как раздался треск и скрежет. Медленно, но неумолимо разделившиеся стены храма Борободур, мягко поскрипывая, словно двигаясь на мраморных катках, стали смыкаться, как края заживающей раны, закрывая от нас сияние балийского полудня, словно догорающую свечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55