Он поступил благоразумно и растянулся на
полу, чувствуя себя в относительной безопасности в последние секунды
жизни. Гигантская фигура медленно плыла вдоль коридора, и с обеих сторон
до нее было довольно много места. Приближаясь к человеку, она свернула в
сторону так, что ближайшим углом прошлась по нему, а затем выплыла через
одно из не похожих на дверь отверстий.
Им не составило труда спустить африканца в восьмидюймовый
канализационный люк, а время сна они провели в оргии. Мужчины не соблюдали
Осторожности в Любви, да и женщины бы им этого не разрешили. Ими управлял
инстинкт, над ними довлел рок.
Волки и Овцы, или экс-Овцы, бесконечно обсуждали гибель африканца.
- Мы здесь потому, что они доставили нас сюда. Мы им для чего-то
нужны. Почему же они губят то, что так осторожно приняли и в ком
поддерживали жизнь, создав минимальный комфорт?
- Может быть, наш вид вызывает у них раздражение? Может быть, они
берегут нас про запас, но не хотят, чтобы мы докучали им, до тех пор пока
у них не дойдут до нас руки.
- А может быть, она сделала это ради забавы?
- Я в это не верю. Эти ваши бледнолицые не поступали так с вашими
индейцами.
- Некоторые так и поступали. Некоторые из них стреляли в индейцев
ради забавы. Может быть, и среди Пирамид разные попадаются. Может быть,
эта была жестокой!
Они сдались и прекратили на этом спор.
Что еще оставалось делать? Все они знали примерно одно и то же о том,
чего хотят Пирамиды, что думают, что собираются делать.
Еще нужно было быть постоянно готовым к тому, чтобы броситься в
укрытие, расставить наблюдателей и гонцов у обеих "дверей" и у входа в
литейный. Они делали это. Но после того случая Пирамиды не появлялись.
Однажды, когда шел второй месяц беременности, женщина, с которой Гала
Тропайл болтала, неожиданно закричала. Она в ужасе показывала на стену.
Гала обернулась и тоже закричала. Собравшаяся толпа тряслась от страха, но
чем бы ни было то, что прогрызало дыру в стене, уж Пирамидой оно не было
наверняка. Оно вообще ни на что не походило.
Толпа наблюдала, как круглый кусок металла, около метра диаметром,
был очерчен летящей точкой, которая согнула ковкий металл пополам. Точка
пролетела через него. Это был какой-то инструмент. Вырезанный диск с
грохотом упал на пол.
Ближайший из смотревших закричал и отпрыгнул назад.
Затем инструмент и его вращающийся держатель исчезли. Наступила
долгая пауза. Один из вспотевших от страха людей - это был русский из
Киева - отважился заглянуть в отверстие, но там ничего не было видно,
только темнота и удаляющийся звук сверла.
Несколько минут спустя из дыры появилась верхушка черного конуса и
заговорила:
- Внимание! Говорить с вами таким образом очень трудно. Вас доставили
сюда с определенной целью. Впредь вы будете получать приказы по этой
системе связи. Выполняйте приказы сразу и полностью. Достаточно ли у вас
воды и пищи?
Голос заставил Галу Тропайл содрогнуться. Он не походил на
человеческий. (Но что же такое знакомое в его интонациях?) Однако, коль он
задал вопрос, он, вероятно, хотел получить ответ. Она отважилась:
- Да, достаточно, но пища очень однообразная. Нельзя ли добавлять
время от времени разные приправы?
- Нет. Вы не поняли. Кормить вас очень трудно. Кроме того, хорошо,
что вам скучно. Слушает ли ваш главный?
Хендл и Иннисон заговорили одновременно; они обменялись злыми
быстрыми взглядами; Иннисон отступил.
- Я слушаю, - сказал Хендл.
- Вот правила общения с нами. Вы слышите гудение из громкоговорителя.
Сейчас мы его остановим. - Слабое гудение прекратилось и началось снова. -
Когда громкоговоритель гудит, можете считать, что он включен, и говорите в
него. Когда он не гудит, считайте, что он выключен. Так как это всего лишь
психологический прием и громкоговоритель никогда не выключается,
проследите за тем, чтобы около него стояла охрана и никто не обращался к
нам, когда мы этого не хотим.
- Я понял, - сказал Хендл, которому бы очень хотелось добавить
что-нибудь иронически почтительное. Он был напуган. Голос не принадлежал
человеку; он не шел из теплых, влажных легких, не мчался через вибрирующий
хрящ, не резонировал в головных полостях, и мускулы губ и языка не
участвовали в его создании. Голос представлял собой модулированный
выходной электронный сигнал, искусную смесь десятка вибраций кристаллов.
Он был так же холоден, как и кристалл. И на это он отваживался мечтать
напасть! С ружьями, танком и вертолетом!
Громкоговоритель все еще слабо гудел. Несмотря на страх, это была
возможность поговорить с Пирамидой, узнать у нее, что их ждет, что ждет
всех людей. Насколько ему было известно, никому еще этого не удавалось. Он
собрался что-то сказать, но женщина, вдова убитого африканца, оттолкнула
его и закричала в черный конус:
- Почему вы убили моего мужа? Что он вам сделал такого, за что вы
раздавили его?
- Мы не убивали твоего мужа, - ответил черный конус. - Это сделала
Пирамида.
- А вы тогда кто же, черт побери? - заорал Хендл.
- Мы известны вам как Глен Тропайл, - ответил громкоговоритель, и гул
прекратился. Никакие мольбы и проклятия не могли заставить его снова
заговорить.

13
Ни один сицилиец или поляк на острове Эллис, ни один американский
турист, запутавшийся в бюрократических хитросплетениях во французском
отеле, никогда не чувствовал себя таким чужим в городе, каким чувствовал
себя Глен Тропайл. Он ничего не знал. Или, выражаясь точнее, он знал то,
чему научила его жизнь за несколько десятилетий как Гражданина и как
Волка.
Но никакое из этих знаний нельзя было применить к его теперешнему
существованию в качестве одной восьмой части Снежинки.
Тропайл, однако, был Волком. Он был почти как Пирамида в том, что он
толкал до тех пор, пока что-либо не поддавалось, и делил до тех пор, пока
не получались части, с которыми можно было управляться.
Например, прямо под рукой у него находилось то, что более или менее
легко можно было использовать. В систему коммуникации, которая соединяла
один лепесток Снежинки с остальными, было довольно легко проникнуть, что и
было быстро сделано.
Тропайл и Алла Нарова разбудили женщину между ними, предчувствуя
истерику. Но они ошиблись. Ею оказалась Мерседес ван Деллен из Стамбула,
во время Перемещения ей было 28 часовых лет, она - мать двоих девочек,
которые были крошками, когда она их покинула. Она вздохнула и
предположила, что сейчас они, наверное, счастливы замужем. Ее
заинтересовал и позабавил дисплей и быстро работающие с переключателем
руки; она призналась, что любит заниматься делами и (небольшая ересь) у
нее был бы десяток детей, если бы это разрешали. Они проникли в ее мозг.
Он был спокоен; всегда спокоен. Все-таки есть такие люди! Она проникла в
их мозг. Они были неистовыми и страстными. О Боже! Неужели они все
затевают напрасно? А затем они втроем поплыли вместе; на сей раз все было
более прозрачно и ровно.
Они разбудили женщину с темной кожей, которой тоже, как оказалось, за
двадцать, чего нельзя было сказать, глядя на ее тело. Душа Ким Сеонг была
душой ведьмы, которая видела, как приходят и уходят люди, которая обмывала
трупы, зарабатывая на рис, и бормотала:
- Глупо, все глупо, но какой толк говорить? Никто вас не слушает.
Она привнесла в их общий мозг горечь и первую крупицу понимания
беспредельности пространства и двух бесконечностей до и после, слишком
огромных, чтобы их понять.
Они разбудили Корсо Навароне из Милана, худого молодого человека,
который точно знал, ради чего все это. Он любил Аллу Нарову так, как не
любил никогда раньше. Все пространство и время сговорилось, чтобы
соединить их, он был ее душой, она - его пламенем; никто никогда не любил
так, как они. Какое значение имело то, что хирургическое вмешательство не
давало осуществить желание? Они были вместе, и этого было достаточно. О,
Господи! Большего блаженства и не нужно, чтобы Корсо Навароне не погиб от
наслаждения.
Они не могли поверить, что такой человек может быть, но им пришлось
поверить, он существовал. Сначала он с негодованием отказался подчинить
свою индивидуальность общему мозгу, но его убедили сделать это; как иначе
он смог бы узнать лучше свою возлюбленную? Но, слившись с общим мозгом, он
захотел стать его частью навсегда, однако его отговорили и от этого; разве
разлука не делает сердце нежнее?
В их общее сознание он привнес огонь.
Старик, которого они разбудили, был некто Спирос Гульбенкян. Тропайл
почувствовал смущение перед ним, когда утверждал, что он Волк. Спирос один
был целой волчьей стаей, пол-Парижа работало на него и никогда не знало об
этом. Его жизнь была невероятно насыщенной, происшествия заполняли ее, как
детали часовой механизм, и с каждой минутой он узнавал что-нибудь новое,
новый инструмент или оружие, и уже никогда не забывал. Он был сильно
позабавлен; проснулся без страха и шока.
- Ага, я обманул смерть, - произнес он, довольный. - Единственное, на
что я никогда не рассчитывал. Итак, что это за Общий Мозг, о котором вы
мне рассказываете? Конечно, я не стану упрямиться. Я вам многим обязан!
Тропайл: Это власть - в чистом виде. Вы думаете быстрее, яснее, более
глубоко, чем, как вы считали, возможно.
Алла Нарова: Это - быть собой больше, чем когда либо! Это чувствовать
себя абсолютно живой.
Мерседес ван Деллен: Это очень приятно. Я не представляю, что мы
делаем, когда мы так вместе, но в этом нет ничего плохого.
Ким Сеонг: Это не более глупо, чем все остальное.
Корсо Навароне: Глупая женщина, это блаженство.
Спирос Гульбенкян: Хм. Но стоит попробовать.
И они ценили его за уравновешенность, он предохранял их от ошибок. До
него во время короткого заседания они сосчитали количество молекул во
Вселенной, вместе с ним они сделали это снова и на сей раз правильно.
Он хотел знать только одно:
- Откуда поступают математические данные? Как я понимаю, среди нас
нет математиков, а я не доверяю тому, что дается просто так, даром,
никогда не доверял.
- Я думаю, данные поступали из внешнего мира, - сказал Тропайл. - Я
думаю, что математика - это просто картина мира. Если у вас есть глаза и
уши и достаточно ума, у вас есть и математические данные. У нас было
достаточно ума. Я вижу, что у нас нет ботаника, если не учитывать Ким с ее
Культом Лишайника.
- Пока это не просто так, не даром, - сказал Спирос Гульбенкян. - Не
переброситься ли нам парой слов с тем большим черным джентльменом, который
спит с открытым ртом? Какие великолепные зубы! Зубы - это единственное, на
что я жаловался с самой юности.
Итак, они приветствовали седьмой лепесток, Джанго Тембо из Африки. Он
проснулся, добродушный, зевая и улыбаясь. Из них только он один видел сны,
в этих снах, долгих и приятных, он видел детей и жен. Он был
Неприкасаемым, он носил навоз в Дурбане, но его сердце, однако, было
сердцем царя. Он жил, чтобы царствовать и, царствуя, служить.
Они прочли его благородную, бесхитростную душу и полюбили ее, а он
полюбил их.
Последний лепесток снежинки не производил благоприятного впечатления.
Это было тело костлявого юноши с деформированной головой и жесткими
черными волосами. Они вошли в его сознание и память, и почти не обнаружили
ни того, ни другого.
- Я Вилли.
Перемещающиеся проекции цвета, почему-то грустные - они знали, что
это закат в скалах Соноры, а он не знал.
- Мама ушел. Мама хороший.
Что-то коричневое и большое и в нем люди; это вызывало в нем тупое
непонимание, но они знали, что это Дом Пяти Правил в Лас-Кручес, и знали
они также, что в течение года он приносил Жертвы в соответствии с Правилом
Вторым (относительно Невинных).
- Бобы вкусный. Бобы с мед - вкусный.
Они с тревогой обсуждали то, что обнаружили.
- Мы калечим себя, - кричал Тропайл.
- Я не знаю, - неожиданно сказала Мерседес ван Деллен. - Бедный
ребенок никогда не знал, что такое счастье. Мать, должно быть, бросила
его. Вы слышали когда-нибудь такую тоску и безысходность?
Тропайл, как и все Люциферы, капитаны Фландри, Байроны и другие
язвительные личности, был убежден, что нет печали, сравнимой с его
печалью; он с уверенностью подумал, что Мерседес ван Деллен, должно быть,
знала нечто подобное его скорби.
Он с мрачным видом умолк.
Ким Сеонг прокудахтала, что ей все едино; разница между идиотом и
первейшим мудрецом ничего не меняет, насколько она могла заметить. Она
наслаждалась их замешательством.
Джанго Тембо принял решение за них всех. Они пригласили Вилли
присоединиться к ним, но не словами и силлогизмами. Они раскрылись подобно
цветку, позволив ему быть бабочкой. Его застенчивая душа животного слилась
с их душами, которые стали от этого богаче. Он был животным, с животной
способностью радоваться и горевать, его горе и радость не затуманивались
пониманием одного или философским утешением другого.
Позже Спирос Гульбенкян сказал задумчиво:
- Возможно, быть молодым было не так уж и плохо. - Это было сказано
во время краткого периода, когда они разъединились и были отдельно друг от
друга. Такие периоды становились все короче и реже.
В основном Снежинка плавала в цистерне и думала в своем собственном
режиме, в восьмичастном контрапункте, а не в мелодических рядах,
свойственных человеку. Иногда Снежинка думала хордовыми прогрессиями,
ломая голову над задачами и вопросами, до тех пор пока не добивалась
результата.
Она непрестанно работала на Пирамиды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25