Решение проблемы, считает Макленнан, заключается в том, что канадцы английского и французского происхождения должны осознать свою принадлежность к общей родине — Канаде, к ее историческим судьбам. Однако старшее поколение осуществить эту задачу не в силах — они либо отступают, обнаруживая свою непоследовательность и слабость, подобно Атанасу Таллару, либо слишком консервативны и озабочены собственным благополучием, подобно Макквину, который некоторое время носился с идеей «организовать промышленность Канады», включив и Квебек, но затем пришел к заключению, что гораздо выгоднее использовать каждую из двух канадских наций таким образом, «чтобы нейтрализовать другую».
Несостоятельность старшего поколения особенно отчетливо обнаруживается в третьей части романа, действие которой относится к периоду экономической депрессии 1930-х гг., когда безработица приобрела в Канаде характер общенационального бедствия. Центром идейно-политической борьбы этих лет была полемика между старейшим лидером умеренного крыла либеральной партии У. Л. Ма-кензи Кингом, который выдвинул принцип «ни шагу вперед», и В. Мэс-си, представителем «молодых», требовавших перехода к новой реформистской политике на основе государственного контроля. Хотя в романе «Два одиночества» нет прямых ссылок на эту полемику, ее отзвуки очевидны и в названии доклада, который Макквин намеревается прочитать в литературном клубе преуспевающих дельцов Монреаля: «Канада. Феномен стабильности в смятенном мире», и в его исполненных самодовольства рассуждениях о том, что, хотя в Канаде насчитывается полтора миллиона человек, получающих пособие по безработице, «нигде никаких беспорядков, никаких глупостей вроде американского «нового курса». С принципом Макензи Кинга прямо перекликается и вывод, к которому приходит Макквин,— «благоразумие проявляется в том, чтобы не предпринимать ничего».
Позиции «старой гвардии» противостоят в романе духовные искания молодого поколения, представленного образами Поля Талла-ра и Хетер Метьюн.
По замыслу писателя, формирование личности Поля, младшего сына Атанаса Таллара от его второго брака с ирландкой Кэтлин, определяется взаимодействием трех факторов: смешанной кровью, которая в условиях Канады, где «заведено быть либо англичанином, либо французом», делает его ни тем, ни другим, тщетными поисками работы и необходимостью перебиваться случайными заработками, наконец, нарастающей угрозой новой мировой войны после прихода Гитлера к власти. Следует, однако, подчеркнуть, что если первый из этих факторов получил в романе конкретное воплощение в столкновении Поля с Мариусом, в реакции Метьюнов на его брак с Хетер, то о двух других читатель может судить преимущественно по размышлениям героя, которые зачастую носят декларативный характер. При этом Макленнан, по существу, подменил проблему безработицы проблемой поколений, перенося центр тяжести с социального анализа канадской действительности 1930-х гг. на конфликт между «старшими, хорошо устроенными в жизни людьми», и молодежью, в которой утвердилась «разъедающая убежденность, что они никому не нужны, что никто не знает, куда их пристроить».
Изображая становление Поля как писателя, Макленнан использовал факты собственной биографии. Подобно своему герою, он начал творческую деятельность с романов, действие которых происходит за пределами Канады (в Англии и США), а рассуждения Поля о том, что в его новом «канадском» романе «придется сначала строить сцену и писать декорации, а уж потом сочинять пьесу», почти дословно повторяют эстетическое кредо автора. Вместе с тем нельзя не заметить, что решение героя сжечь рукопись первого романа и обратиться к изображению Канады мотивировано недостаточно убедительно. По сути дела рассуждения типа: «Может быть, следует изобразить местом действия собственную страну, даже если эта страна — Канада? Канада, спору нет, всем во всем подражает. Да, но, может быть, это только на поверхности явлений? Может быть, если копнуть поглубже, увидишь другое? Но никто пока и не пробовал копнуть поглубже, вот в чем дело!»— ничего не объясняют и представляются весьма «облегченным» вариантом большой и сложной проблемы. Вообще в трактовке образа Поля преобладает элемент заданности, словно бы автор поставил своей целью проиллюстрировать резонерскую реплику капитана Ярдли: «Поль — это и есть новая Канада».
И тем не менее, какими бы ни были недостатки двух последних частей, трудно согласиться с мнением канадских критиков, полагающих, что, если бы Макленнан поставил точку на смерти Атанаса Таллара, роман от этого только бы выиграл. Такая постановка вопроса оставляет вне поля зрения проблему, вынесенную в название романа,— человеческое одиночество и его преодоление.
Тема одиночества введена в роман как своего рода психологический подтекст того социально-исторического контекста, в котором формируются характеры героев и движутся их судьбы. Трагическим одиночеством Отмечены все этапы жизни Атанаса Таллара. Но и его противник, отец Бобьен, глубоко убежденный, что он «отвечает перед богом за каждую душу в Сен-Марке», чувствует себя одиноким, «даже молясь богу». На одиночество обречен Мариус, чью душу, подобно проказе, разъедает фанатическая ненависть к англичанам. Но и капитан Ярдли с его терпимостью, готовностью понять и принять других людей чувствует себя одиноким в доме собственной дочери.
Избавляет человека от тягостного, мучительного ощущения своего одиночества любовь — на это указывает эпиграф, предпосланный роману, и история Поля и Хетер. Однако Макленнан вносит весьма существенное дополнение в «формулу любви» Рильке. Ключевым в данном случае является образ «человека в смирительной рубашке», который возникает в сцене первого свидания Поля и Хетер. «Смирительная рубашка» — это расовые, национальные, сословные, социальные, религиозные предубеждения и предрассудки, которые внушают человеку общество, школа, семья, его непосредственное окружение. Тот, кто оказался в их плену, не способен ни порвать собственные путы, обрекающие его на одиночество, ни услышать взывающий к нему голос другого человека. Снедаемый горечью и злобой, он мертв для любви, как мертв для любви Мариус,— недаром его возлюбленная Эмили чувствует, что каждый поцелуй Мариуса — это еще один запор на двери, преграждающей ей доступ в его одиночество.
По-иному складываются отношения Поля с Хетер. Она — первый человек, который заставил его «поделиться своими мыслями», «ворвался на миг в его одиночество». Хетер в свою очередь видит в Поле единственного человека, который сумел «пробиться, минуя ее рассудок, к тому, что у нее в душе», единственного, с кем она не чувствует себя одинокой. Однако им обоим потребуется еще немалое время, чтобы сбросить «смирительные рубашки, навязанные им их происхождением». И только ощутив себя совершенно свободными: Поль — от «навязанного ему противоборства двух наций» и тягостных сомнений, Хетер — от нравственного ригоризма семьи Метьюнов,— они обретают друг друга.
В эпилоге романа «Два одиночества» Полю Таллару, приступившему к работе над своим первым «канадским» романом, кажется, что он, «рожденный и отринутый обществом, которое изображал», «наконец начинает постигать свойственную этому обществу гармонию». Однако ситуация, сложившаяся в Канаде после второй мировой войны, отнюдь не свидетельствовала о гармонии. Напротив, отношения между англо-канадцами и франко-канадцами осложнились в этот период целым рядом обстоятельств и были весьма далеки от идиллической картины «бескрайних просторов», на которых «две нации одинаково лелеют воспоминания, каждая о своем прошлом».
Начавшаяся в послевоенное время бурная индустриализация Квебека окончательно разрушила традиционно-патриархальный уклад жизни и систему патронажа; сельский приход как привычная г ячейка франко-канадского общества утратил свое значение. Вместе с тем Квебек оставался провинцией самой высокой безработицы и самого низкого уровня жизни, образование и просвещение по-прежнему находились под контролем католической церкви, все экономические рычаги были в руках американских и англо-канадских предпринимателей. Таким образом, национальные и социальные проблемы переплелись в тугой узел, разрубить который не смогли ни созданная в начале 1960-х гг. Королевская комиссия по двуязычию — ее рекомендации ограничились признанием «двух культурных общностей Канады»,— ни так называемая «тихая революция» Ж. Лесажа, возглавившего правительство Квебека в 1962 г.,— его планы национализации некоторых отраслей промышленности натолкнулись на мощное противодействие англо-американских банков и монополий.
Все эти события не прошли мимо Макленкана, который в те же 1960-е гг. вновь обратился к проблеме «двух одиночеств» в романе «Возвращение сфинкса» (1967).
Протагонист романа Алан Эйнсли, министр по делам культуры в Оттаве, делает все возможное для того, чтобы примирить интересы англо-канадцев и франко-канадцев во имя национальной консолидации и единства. Он убежден, что, если политические деятели проявят честность и терпение, рано или поздно этот спор двухвековой давности будет решен. Однако сын Эйнсли Дэниел, франко-канадец по матери, не верит ни в благие намерения отца, ни в их успех. Считая старшее поколение ответственным за все беды Квебека, он вступает на путь террористической борьбы.
Связав национальный конфликт с конфликтом поколений, столь характерным для 1960-х гг., Макленнан оценивает его достаточно объективно. За плечами Дэниела нет довоенного опыта отца, депрессии, гражданской войны в Испании, нет надежд, что «Канада обретет самое себя», надежд, с которыми Алан Эйнсли ушел воевать с фашизмом. Дэниел живет настоящим, а оно отнюдь не внушает надежд. Все новые и новые катастрофы потрясают послевоенный мир, Квебек по-прежнему унижен своим зависимым положением, и над всей Канадой нависла угроза полной американизации.
К теме американо-канадских отношений Макленнан обращался неоднократно. Еще в «Двух одиночествах» он вложил в уста американца Клейтона реплику, которая звучала как предостережение: «...Нравится это другим странам или не нравится, всем теперь придется жить по-нашему». В «Возвращении сфинкса» речь идет уже не о предостережении, а о свершившемся факте. Не случайно бизнесмены, летящие из Нью-Йорка в Монреаль, сравниваются со сборщиками податей в провинциях Римской империи, а их разговор об «этих простаках», которые, не читая, подпишут что угодно, стоит только «помахать контрактом у них перед носом», наглядно демонстрирует пренебрежительное отношение американцев к канадским партнерам.
«Раньше империи искали рабов и сырье. Теперь американцы ищут потребителей,— с горечью размышляет Дэниел.— Вот в чем заключается их знаменитый Образ Жизни — превратить весь мир в потребителей их товаров. Если им это удастся, весь мир станет колоссальным американским супермаркетом». Проблема американизации Канады волнует и Алана, который видит, как обогащаются канадские дельцы в послевоенную эпоху, «преспокойно продавая будущее своей страны за прибыль от американских капиталовложений». Перед лицом этой опасности национальное единство Канады кажется ему особенно важным.
Однако Алан проигрывает битву со своим временем — его сын заключен в тюрьму, а сам он вытеснен из политической жизни за симпатии к Квебеку. В отличие от «Двух одиночеств», в финале романа «Возвращение сфинкса» явственно звучат пессимистические ноты. И только образ щедрой канадской природы и земли, «слишком огромной даже для дураков, чтобы всю ее уничтожить», несколько смягчает его мрачный колорит.
В одной из своих критических статей Макленнан писал о романах Голсуорси, что, несмотря на присущую им сентиментальность, они «необходимы каждому, кто хочет знать, что представляла собой Англия в конце XIX века». Это определение с полным основанием можно отнести и к романам Макленнана. В них воссоздана полная и яркая картина Канады XX века с ее сложной исторической судьбой, с ее противоречиями и с ее надеждами.
А. Савуренок

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65