Когда Поль шел по деревне обратно, он услышал, что кто-то окликает его из окна, и остановился узнать, зачем его зовут. Одно окно было открыто, но Поль никого в нем не увидел. Потом снова раздался визгливый женский голос, и Поль понял, что женщина кричит ему что-то, а сама не показывается, он посмотрел вдоль дороги, но на ней было пусто, игравшие дети исчезли. Поль испугался, постоял с минуту, а потом бросился бежать и бежал до самого дома.
После этого случая Поль старался в деревню не ходить. Каждый день, словно по молчаливому уговору, почту Талларам приносил капитан Ярдли. Он жил теперь один, Дженит и девочки уехали в город. Будь капитан другим человеком, приход отвернулся бы от него за предательство, совершенное его дочерью. Но в Сен-Марке понимали, что капитану больно и стыдно. В лавке Друэна, где, как всегда, собрались фермеры, он попросил у всех извинения: не оправдывался, ничего не объяснял, просто извинился. Капитан сходил к отцу Бобьену и извинился также и перед ним. Священник, вопреки своим убеждениям, вынужден был пожать ему руку.
Однажды ночью небо затянуло облаками, задул сильный ветер. Стояла непроглядная тьма, и стоны тополей под горячим сухим ветром напоминали шум льющейся воды. Кэтлин услышала громкий треск и звон в библиотеке и пошла посмотреть, в чем дело. Она зажгла лампу и увидела на ковре камень, а из разбитого окна на нее пахнуло ветром. Кэтлин ничего не сказала сыну, но утром Поль сам увидел разбитое окно и обо всем догадался. Стекло так и не вставили, Кэтлин считала, что не стоит ради этого звать кого-нибудь из деревни. Она даже Бланшару ничего не сказала.
В следующее воскресенье Кэтлин, как всегда, пошла к мессе. В церкви она увидела, что места Талларов заняты другой семьей. Она не стала выяснять, в чем дело, а удовольствовалась свободным местом сзади. После мессы Кэтлин первая вышла из церкви и пошла прямо домой, не пытаясь ни с кем заговорить.
Живя с таким упрямым человеком, как Таллар, Кэтлин давно смирила собственный нрав. Но сейчас ее охватил холодный гнев на мужа, не потому, что он решил вместе с сыном перейти в протестантство, а из-за никому не нужных неприятностей, которые он навлек на своих близких. Мысль о том, что муж может попасть в ад, мало ее тревожила. Ад для Кэтлин был то же, что для многих других Тибет: он существует где-то, но раз она никого оттуда не встречала, поверить в него трудно. Только два раза в жизни Кэтлин думала об аде со страхом: один раз — когда была тяжела больна, другой — когда после смерти отца ее целую неделю по ночам одолевали кошмары.
И вот, пока Атанас улаживал свои дела, Кэтлин сидела с Полем в Сен-Марке и считала дни до того, как навсегда расстанется с приходом. Близился конец августа. Кэтлин упаковала свои вещи и подготовила к перевозке все, что было в доме. Оставалось уложить книги Атанаса и вызвать грузчиков из города.
В конце августа Атанас вернулся, готовый встретиться с приходом лицом к лицу. Пока он ездил, все стало представляться ему менее угрожающим, чем при отъезде. В Оттаве и Монреале для него, казалось, ничто не изменилось. Небеса не разверзлись из-за того, что он перешел в другую веру. Правда, никто из его городских друзей еще не знал об его обращении. Дела двигались достаточно успешно. В Оттаве он получил письменное заверение, что правительство начнет строить железнодорожную ветку, как только потребуется, в Монреале закончил переговоры о переходе в пресвитерианскую церковь Св. Давида. Переход этот оказался гораздо более неприятным, чем он ожидал, священник прежде, чем дать окончательное согласие, провел с ним несколько долгих и томительных бесед. Атанас считал бы, что поездка вполне удалась, если бы не разочаровавший его разговор с Мак-квином. Тот, по своему обыкновению, долго ходил вокруг да около. И в конце концов сказал, что начнет строительство фабрики не раньше, чем в следующем году. Он полагал, что война скоро кончится, цены некоторое время будут сильно колебаться, а ему хочется, чтобы все устоялось, прежде чем он начнет договариваться с подрядчиками и заключать контракты.
Несмотря на озабоченность судьбой фабрики, Атанас вернулся из поездки словно помолодевший. Кэтлин сразу заметила перемену в нем, правда, она заметила и то, что веселость его несколько наигранна. На самом деле он был постоянно настороже, словно кошка, и Кэтлин тихо выжидала, что произойдет, когда муж обнаружит, как изменилось Отношение к нему в Сен-Марке. Долго ждать не пришлось.
На следующее утро после возвращения домой Атанас поехал в деревню за почтой. Когда он выходил из коляски, навстречу ему попался Ярдли, и они вошли в лавку вместе. Атанас рассуждал так увлеченно, что не заметил предостерегающего взгляда Ярдли и был потрясен тем, как встретили его з лавке.
Друэн молча положил газеты на прилавок и сразу повернулся спиной. Атанас обратился к нему с какими-то любезными словами, но ответа не получил. Он взял почту и посмотрел вокруг. Все, кто находился в лавке, тоже повернули спины. Атанас заговорил с Френеттом, но и тот ему не ответил. С таким же успехом он мог разговаривать в пустой комнате.
Атанас перегнулся через прилавок и постучал Дру-эна по плечу.
— Что это с вами сегодня, Поликарп?
Друэн, не поднимая глаз, пробормотал что-то неразборчивое и повел плечом, высвобождаясь из-под руки Атанаса. Наступило долгое молчание. Ярдли тихо взял свои газеты и сунул их в карман. Лицо у Атанаса вытянулось, стало грозным, он не сводил с Друэна глаз.
— Вы что, язык проглотили? — резко спросил он.
Ему опять никто не ответил. Атанас понимал, что пора остановиться, но упрямство не давало ему уйти. Он повернулся и постучал по плечу Френетта:
— Ну а вы, приятель, тоже онемели?
Коротконогий, толстый, как пивной бочонок, Фре-нетт посмотрел было прямо на Атанаса, но тут же отвел взгляд и попятился. Лицо его было привычно почтительным. Оно выражало и преданность, и желание услужить. Но все-таки кузнец попятился.
И тут у Атанаса лопнуло терпение:
— Черт побери, я что, недостаточно долго здесь живу и вы меня не знаете? Френетт, у меня разбито окно. Зайдите, пожалуйста, после обеда и вставьте стекло.
Френетт что-то пробормотал.
— Что вы говорите?
— Я сказал, что сожалею, господин Таллар.
— Проклятые дурни! — Атанас размахнулся и ударил тростью по прилавку.— Несчастные...
Тут он почувствовал, что Ярдли берет его под руку и, бросив сердитый взгляд через плечо, увидел, какое у капитана лицо. Ярдли был опечален и смущен. Он спокойно встал между Друэном и Атанасом.
— Не отмерите ли мне кусок стекла, Поликарп? — тихо спросил он.— Размеры, думаю, вы помните. Я вам говорил неделю назад. Я зайду после обеда.
Друэн с благодарным облегчением радостно ответил:
— Не беспокойтесь, капитан. Я сам за всем пригляжу. Заходите попозже, не сомневайтесь.
Держа Атанаса за локоть, Ярдли вместе с ним пошел к дверям. Они сели в коляску, и Атанас щелкнул кнутом, будто выстрелил. Щеки у него пылали, и он начал громко возмущаться. Ярдли сразу прервал его.
— Не надо сейчас ничего говорить. Немного погодя, может, мы с вами и потолкуем, а сейчас не стоит.
В тот же день, сразу после второго завтрака, когда Атанас сидел в библиотеке один, в дверь постучали, и вошла Жюльенна. Она была одета по-воскресному, без фартука, в черном платье и в черной шляпке с пером. Жюльенна остановилась в дверях, приземистая, хмурая и порядком растерянная.
— Я от вас ухожу,— заявила она.
Атанас не поверил своим ушам. Жюльенна служила в доме с ранней молодости. Заботы о семье Талларов составляли смысл ее жизни. Он снял очки и принудил себя улыбнуться,
— Садитесь, Жюльенна, садитесь и объясните, что случилось.
— Я не могу работать у нехристей, а ваш дом теперь басурманский,— она произнесла эти слова так, будто долго их заучивала.
Атанас снова надел очки и посмотрел на нее.
— Не глупите, Жюльенна,-— сказал он.
Старуха не двигалась с места, упрямая и несговорчивая, как он сам.
— Вы не имеете права так со мной разговаривать, господин Таллар! — Но тут ее упорство дало трещину, и она часто заморгала.— Ох, господин Таллар!
По пухлым щекам полились слезы и, давясь рыданиями, она, хлопнув дверь, кинулась прочь. Атанас вскочил и бросился за нею, но когда выбежал из дому, то увидел Жюльенну уже в тополевой аллее, она спешила к дороге. Стараясь двигаться быстрей, Жюльенна тяжело переваливалась с боку на бок, и ее толстая фигура могла бы показаться потешной, если бы у Атанаса не щемило так сердце.
Он остановился на ступеньках.
— Жюльенна!— крикнул он ей вслед.
Старуха не остановилась, не повернула головы. Атанас видел, как она добежала до конца аллеи и устремилась по дороге к деревне, на бегу поглубже надвинув на лоб черную шляпку. В одном из недавно построенных домов за церковью жила ее замужняя сестра, и теперь Жюльенна будет искать у нее приют.
Атанас долго смотрел ей вслед. Повернувшись, он увидел, что позади него в дверях стоит Кэтлин.
— А ты ждал чего-то другого?— спросила она и, не спеша, ленивой походкой ушла в дом.
Через час в дверь библиотеки снова постучали, на этот раз вошел Бланшар. Он остановился, широко расставив ноги, и, хоть стоял неподвижно, казалось, продолжал прокладывать путь вперед. В руках у него была шапка. Бланшар медленно мял ее и глядел в пол. Атанас ждал, что скажет его управляющий. Он откинулся на спинку кресла и, сложив кончики пальцев под подбородком, смотрел на своего помощника.
Но вот кадык Бланшара заходил вверх и вниз, он прочищал горло.
— Господин Таллар. Я у вас останусь, пока соберем урожай,— он коротко тряхнул головой.— А что до других, так я их пока тоже задержу.
Атанас резко спросил:
— А потом что?
Бланшар продолжал мять шапку.
— Да, я вот подумал, у меня ведь у самого теперь поле, может на своем-то...— и наконец выпалил:— На будущий год я у вас работать не стану, господин Таллар!
— Прекрасно!— рявкнул Атанас.— Великолепно! А теперь, полагаю, вам нужны ваши деньги?
Он быстро повернулся на своем вращающемся кресле и рванул один из ящиков бюро. Рванул так сильно, что ящик выскочил, и часть бумаг разлетелась по полу. Бланшар тут же кинулся их поднимать. Атанас тоже нагнулся, лица у обоих сразу побагровели, руки встретились, они посмотрели друг на друга и остановились.
— Не стоит беспокоиться, Жозеф,— холодно проговорил Атанас.
Бланшар выпрямился, сделал шаг назад, снова расставил ноги и, уперев глаза в пол, опять принялся мять шапку. Атанас поднял с пола бухгалтерскую книгу в черном переплете и полистал ее. Найдя нужную страницу, он хмуро принялся ее изучать. Потом взял карандаш, набросал столбик цифр, закрыл книгу и ядовито, с насмешливой высокопарностью обратился к Бланшару:
— Итак, я должен вам почти половину суммы за вашу двадцатилетнюю деятельность. Если принять в расчет сложные проценты и вычесть сумму, которую вы этой весной уплатили мне за поле, мой долг составляет семь тысяч шестьсот сорок два доллара. Я не ошибаюсь?
Бланшар потряс головой.
?— Не сорок два, а тридцать девять, господин Таллар.
— Вы самый бережливый человек у нас в приходе. Что ж, теперь вы почти богач. Полагаю, у вас есть план, как распорядиться этим состоянием?
Бланшар кивнул.
— Прекрасно! Я вам выпишу чек. Я держал ваши деньги на отдельном счете в банке.
Атанас достал из ящика чековую книжку, вырвал чек и быстрым, размашистым почерком заполнил графы, вписал фамилию и сумму. Потом сложил чек в длину, провел пальцем по сгибу и вручил чек Бланшару, который с опаской взял его обеими руками, осмотрел и, зажав в кулаке, сунул в карман брюк.
— Не волнуйтесь!— отрезал Атанас.— Если потеряете, я дам вам новый. Положите эти деньги в банк в Сент-Жюстине. А не верите мне, справьтесь у священника.
Но тут же ему стало стыдно за себя и до боли грустно: он увидел, что управляющий плачет. Бланшар стоял прямо, но грудь его вздымалась от сдавленных рыданий, а по загорелым щекам и подбородку ползли слезы. Атанас встал.
— Ну-ну, держитесь, старина!
Но когда он сжал руку Бланшара и почувствовал ответное пожатие, его подбадривающие слова показались ему глупыми. Он отступил назад и в каком-то ошеломлении увидел, что спина Бланшара уже исчезает за дверью библиотеки. Атанас упал в кресло и минут пять сидел в полном изнеможении. А потом, не глядя, снял с ближайшей полки первую попавшуюся книгу. Пальцы его сами переворачивали страницы, пока почти бессознательно взгляд не задержался на одной из них. Атанас снял очки, вытер глаза, протер носовым платком стекла и снова надел очки.
Книга, которую он листал, оказалась сборником греческих лирических стихов, старым и потрепанным. В свое время ее приобрел дед Атанаса, по ней занимался его отец, а сам Атанас читал ее, когда учился в классическом колледже. Он почти забыл греческий, но иезуиты заставляли так зубрить тексты, что многое помнилось до сих пор. Книга открылась на отрывке из Симонида, и Атанас попытался расшифровать его.
Он читал, продираясь через непонятные слова, смысл которых от него ускользал, но постепенно забытое оживало в памяти. Он вспомнил, что когда-то часто перечитывал эти строки и находил их исполненными значения. Об этом говорила и сделанная его рукой пометка на полях. Атанас с удивлением отметил, что в студенческие годы почерк у него был гораздо мельче. И вдруг вспомнил весь отрывок, вспомнил, как светилось от удовольствия худое лицо ректора, когда, стоя за кафедрой, он переводил ученикам эти строки. «Ты человек, и потому не старайся определить, что такое счастье, а видя счастливого, не гадай, сколько ему отпущено времени, ибо время быстротечно, оно как стрекоза, как смена событий» *.
1 «Плач» древнегреческого поэта Симонида Кеоеского (556—469 до н. э.), пересказ фрагмента 16.
Атанас откинулся, книга захлопнулась на его пальцах, он закрыл глаза и довольно долго сидел неподвижно.
Потом встал и, подойдя к двери, позвал:
Кэтлин!
Наверху прозвучали ее шаги, затем он услышал, как жена медленно спускается по лестнице, и снова сел в кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65