Он кивнул. Ему очень хотелось послушать, о чем будут говорить эти люди, поэтому, выйдя из комнаты, он тихонько прокрался под окно. Говорил человек, названный Пэем.
— Товарищи, наша организация решила использовать вашу забастовку в политических целях. Японцы, развязав на Тихом океане войну, концентрируют на материке стратегические материалы и продовольствие. На парусниках эти товары стекаются сюда, и здесь их перегружают на пароходы для отправки в страны южных морей. Наша забастовка должна парализовать эти перевозки. Забастовку нужно провести под видом борьбы с подрядчиками — так врагу труднее будет прибегнуть к репрессиям. Но не следует ожидать, что враги оставят нас в покое. Мы должны быть осторожны, в особенности Шан и другие руководители... — Он приостановился. — Фын, там кто-то на улице...
Фын вскочил и распахнул дверь. У окна с виноватым видом стоял Лян Юнь.
— Ты почему не у ворот? Что ты тут делаешь?
— Я... я...
— Войди.
Лян Юнь вошел в комнату, а Фын вышел во двор.
Шан, всегда такой приветливый, сейчас заговорил с Лян Юнем сурово. Его острые глаза, казалось, сверлили его насквозь.
— Почему ты не прошел сразу к воротам, Маленький Лян? Зачем подслушивал? Мы поручили тебе такое важное дело, а ты?! А если эти двое вернутся? — Он гневно взмахнул рукой.
— Лао Шан, — спросил его человек, похожий по одежде на рабочего. — Это сын Лян Ши-мина?
Шан кивнул.
— На тебя нельзя положиться, Маленький Лян.
— Нет, можно... — Лян Юню стало не по себе. — Я сделал ошибку и очень виноват, но только... Я не хотел...
Он собирался еще что-то сказать, но горло сдавили спазмы.
— На первый раз мы тебя прощаем, иди. — Выражение лица Шана смягчилось. — Мы скоро тоже уходим. Помни: ни с кем об этом ни слова.
Лян Юнь вышел за ворота. Эр-мань сидела за лотком-, внимательно вглядываясь в каждого прохожего. Ему стало стыдно подходить к ней. Она заметила его и подозвала к себе.
— Лян Юнь, они уже ушли?
— Нет еще.
— Тогда куда же ты делся?
— Я? — Лян смутился. — Да так... Никуда.
На третий день забастовки Лян Юнь решил выйти посмотреть, что делается в пристанском районе.
Незаметно для себя он дршел до улицы, где жил подрядчик. Его внимание привлекла знакомая фигура у больших красных ворот подрядчикового дома. Он спрятался за ближайшее дерево и стал оттуда наблюдать. У ворот переминался Одноглазый. Бекаре одна створка ворот распахнулась, и Дракон-, по привычке оглянувшись по сторонам, проскользнул во двор. Ворота тотчас заперли.
«Раз тут этот негодяй, затевается какая-то гадость!» — подумал Лян Юнь. Он нашел укромное местечко и решил дожидаться Одноглазого.
Прошло довольно много времени, пока, наконец, Одноглазый с очень довольным видом не вышел обратно. В руках у него появился небольшой бумажный сверток. Лян Юнь незаметно последовал за ним. Одноглазый быстро переулками перешел на улицу Сималу в западной части города. На этой улице был большой постоялый двор, где обычно останавливались крестьяне-возчики из дальних деревень. Одноглазый зашагал прямо во двор.
У ворот постоялого двора стоял какой-то верзила в европейском костюме и косо надвинутой на голову кепке, по виду бродяга.
«Зачем сюда приплелся Одноглазый?» — раздумывал Лян Юнь.
Он медленно прошел мимо ворот, внимательно осматривая двор.
— Чего тебе? — грубо окликнул его человек у ворот.
— Дело есть! — ответил Лян Юнь, останавливаясь.
— Какое-такое дело у сопляка?!
— Хочу узнать, не идет ли обоз в Чэнцзыцзи.
— Что?! Обоз? Уже несколько дней здесь никаких обозов не было. Давай чеши отсюда!
Лян Юнь заметил: широкий двор, где обычно теснились повозки и сновали грузчики, теперь был совершенно пуст. Повозок не было, но в глубине, у самого дома, сидела на солнце большая группа людей, по виду не здешних.
— Проваливай, слышишь! — Верзила подошел ближе и сильно толкнул его.
Лян Юню пришлось уйти. Одноглазый и эти крестьяне... Не случайно они- здесь. Он заторопился к Шану. Там уже сидел Фын.
— ...их немного, всего человек семьдесят-восемь-десят, но все равно... — Фын помолчал. — Все равно они могут поломать наши планы.
— Да, — сказал Шан, — положение осложняется.
— Что же мы будем делать?
— Не спеши. Вот Лян Юнь хочет что-то сообщить нам.
— Я видел, как Одноглазый выходил от подрядчика. А пошел он прямо на постоялый двор, что на Сималу. Там повозки ни одной нет, но живут какие-то люди. Похоже, что издалека. Дядя Шан, скажи: может быть, это...
— Может быть, что? — переспросил Шан;
— Может быть, это подрядчик навербовал людей, чтобы они работали вместо нас на пристани?
— Да, ты прав — там затевается провокация. И мы уже знаем об этом.
— Послушай-ка, Лян Юнь, — Шан жестом прервал Фына. — А ты не заметил, у ворот не было японских солдат и полиции?
— Нет, никого. Стоял только какой-то бродяга. Я подошел, так он сразу меня прогнал.
— Я думаю, — проговорил Фын, — завтра утром они все уже явятся на пристань и захотят работать. Нам придется с ними драться.
— С кем драться?
— Ну, с теми, кто хочет заменить нас на пристани.
— Никак ты, Фын, не можешь унять свою прыть. Все у тебя на уме одна драка. Подумай сам: кто эти люди, которые хотят нас заменить?, Крестьяне, которых красивыми речами обманул подрядчик. У них какой расчет? Зимой в деревне все равно делать нечего — нужно идти в город на заработки. Откуда им знать о нашей борьбе? Это такие же угнетенные люди, как мы. Им надо как следует все растолковать, и они поймут нас...
— Дядя Шан, — перебил его Лян Юнь. — Подрядчик послал им какую-то пачку бумаг. Может, это деньги?
— Правильно. Подрядчик выдал им аванс. Как после этого они могут не пойти работать? — сказал Фын.
— Нет, я все-таки не согласен с тобой. Деньги, конечно, кое-кого могут соблазнить. Как говорится, с деньгами и черта можно заставить вертеть жернов. Но для бедняка деньги — это еще не все.
— Тогда что же ты предлагаешь? Шан подумал и сказал:
— Давай сделаем так. Соберем на пристань всех грузчиков — ведь в пикетах у нас людей мало, — но драки ни за что не допустим. Попробуем их убедить. А сегодня вечером я предварительно схожу на постоялый двор и побеседую с ними.
В большой продолговатой комнате на постоялом дворе расположилось человек восемьдесят крестьян. Кто уже крепко спал прямо на полу, на кучах сева, кто сидел и беседовал.
К воротам подошли двое мужчин и,, оглядевшись по сторонам, негромко постучали.
— Кто там? — раздался со двора грубый голос. — У нас полно, никого не берем.
— Дело есть!
— Какое дело? Кого'тебе нужно?
— Открывай, брат, поскорей, мы от подрядчика.
— Говорил бы сразу! Это ты, Лю Ху?
Едва только калитка приотворилась, Фын надавил на нее плечом и просунул в щель ногу. Затем надавил сильнее, уже руками. Калитка раскрылась.
— Тише ты, тише! — закричал человек, отпиравший калитку. — Что ты, Лю, черт тебя побери, секунды подождать не можешь! — Однако, почувствовав что-то неладное, он попытался снова закрыть калитку.
Но было поздно: Фын и Шан прорвались во двор.
— Чего вам? — надвинулся на них стороже
— А, это ты, Одноглазый, — приветливо произнес Фын. — Отлично! Ты меня еще помнишь?
— Чжу Сань! Чжу Сань! — позвал кого-то изнутри Одноглазый, испуганно отступая назад.
Фын задержал его. Шан между тем спокойно запер калитку. Минуту он постоял во дворе, осматриваясь, затем направился прямо в помещение, где спали крестьяне.
— Сельчане, здравствуйте! — громко произнес он, входя в комнату.
— Здравствуй и ты, — отозвался пожилой крестьянин, лежавший на кане возле самой двери. Он приподнялся. — Есть к нам дело?
— Хотел поговорить с вами.
— Давай говори.
Привстало уже несколько человек.
— Сельчане! — Шан повысил голос. — Мы знаем, как тяжело вам живется. Земля- принадлежит богатеям, весь год ломаете спину, а осенью несете зерно в первую очередь помещику. А еще над вами баочжаны да деревенские старосты... То один налог собирают, то другой: прямо шкуру с живых людей сдирают!
— Он, видно, знает нашу жизнь, — проговорил из темноты чей-то старческий голос.
— Да, сельчане, знаю! — Шан сделал паузу. Он заметил, что несколько человек уже поднялись и слушают его. Кто-то натягивал туфли. Он продолжал уже громче. — Так вы приехали в город, наверно, чтобы работать на пристани?
— Да, ты угадал.
— Вот, надеемся заработать несколько монет, на сою и на масло.
— Говорят, работенка только трудная...
— Сельчане! — Шан вскочил на табурет. — Теперь я вам скажу, зачем пришел к вам. Я делегат
портовых рабочих. Нам тоже живется не слаще, чем вам. В день таскаешь по двадцать-тридцать больших тюков: от тяжести распухают плечи, ломит спину, а заработаешь две монетки, даже вовотоу на эти гроши не всегда купишь!
Они долго слушали его. Внезапно в дверь ворвался какой-то человек и сразу же завопил:
— Не слушайте! Не слушайте этого смутьяна! Он пришел обманывать вас. Гоните его!..
— Э, подожди, — сидевший на кане человек спустился на пол и, вытянув руки, преградил ему дорогу. — Что случилось?
— Он обманывает вас! Гоните его прочь! — продолжал визгливо кричать незнакомец. Он был худ, изможден и походил на курильщика опиума.
Люди испуганно поднимались со своих мест. Почти все были уже на ногах.
Шан с силой взмахнул рукой.
— Сельчане, выслушайте меня! Я расскажу вам о нашей жизни — жизни портовых рабочих. И в мороз и в жару мы носим на плечах тяжести в двести цзиней, ходим над водой по хлипким, раскачивающимся сходням; летом, когда немилосердно печет солнце, она под ногами у нас кипит, как в котле. Зимой сходни леденеют, на каждом шагу можно поскользнуться. На днях один из наших товарищей погиб из-за этого... — Шан сделал паузу. Воцарилась тишина. — Вот так мы и работаем. А деньги? Деньги все достаются подрядчику. Он дерет с нас, кули, шкуру так же, как деревенские богатеи с вас!
— Не слушайте его! — снова взвизгнул человек, похожий на курильщика опиума.
— Заткнись! — прикрикнул на него пожилой крестьянин. — А ты продолжай, продолжай.
Шан заговорил дальше:
— Это было позавчера. Упал в море наш товарищ, проработавший на пристани сорок лет. Мы вытащили, его из воды.. Человек обледенел, его нужно было отправить в больницу. А подрядчик? Он кричал только о грузе, чтобы мы выловили и его.
Умрет человек, останется ли жив — ему все равно. Наш товарищ умер. Неужели жизнь бедняка не стоит ни гроша?
— Живодер проклятый!
— У кого деньги — все такие.
— Э-э, — снова раздался старческий голос. — Люди недаром говорят: «Деньги легко не достаются».
— Нет, отец, ты не совсем прав. Ты бы побывал дома у нашего подрядчика. Семья его питается одной курятиной и одевается в шелк. А что он дела-ет? Целый день пальцем не пошевелит, не наклонится. Но денежки наши кладет себе в карман. Ему-то они легко достаются. Каково нам все это терпеть, особенно когда дома голодные дети сидят?
— Врет он!
Едва только Одноглазый произнес эти слова, Фын, стоявший рядом, двинул его по зубам. Больше тот не пискнул.
— ...Мы дальше так жить не можем. Мы потребовали, чтобы подрядчик увеличил нам заработную плату. Негодяй сказал, что ничего не сделает. У нас не оставалось другого пути — мы прекратили работу. Мы начнем работать только тогда, когда подрядчик примет наши требования. Забастовка теперь самое важное дело для грузчиков всех наших четырех пристаней. Нас более тысячи человек, с женщинами и детьми. Но у подрядчиков свои расчеты. Они отправили по деревням людей и обманом привезли вас сюда. Они хотят уморить нас голодом.
— Ага, понятно...
— Нечего теперь удивляться, что они в деревнях распинались перед нами. Вот оно, оказывается, в чем дело!..
Человек, похожий на курильщика опиума, по-крысиному сощурившись, выкрикнул:
— Он врет! Они сами не хотят работать. А кто работает, тот и деньги получает. Вы получили деньги за три дня?
Люди молчали.. Сзади кто-то вздохнул.
— Хорошо. — Шан спрыгнул с табурета. — Сегодня мы на этом кончим. По всей Поднебесной бедняки — одна семья. Я верю, что вы поймете это. Мы пошли...
Помахав рукой, они с Фыном ушли.
Чжу Сань — человек, похожий на курильщика опиума, — тотчас двинулся к двери: доложить обо всем подрядчику. Но его остановили.
— Погоди-ка немного, «хозяин». В деревне, когда нас вербовал, ты про рабочих и про забаетовку ничего не говорил...
— Подумаешь, велика важность! — нетерпеливо отмахнулся он. — Мы — как Цзян-тайгун на рыбной ловле ... Полагаемся на счастливый случай. У вас рабочая сила — у нас деньги.
— А совесть у вас есть? Выгнать людей и заменить их другими — это, по-вашему, как называется? — спросил старик.
Одноглазый шагнул к нему. Перед Драконом стоял пожилой крестьянин лет пятидесяти.
— При чем тут совесть! Не хотят работать — и пусть! Трехлапую лягушку трудно найти, здоровых людей — проще простого. В такие времена сколько народу хочет работать, да не может. Каждый это знает.
— Ха-ха! Язык у тебя ловко подвешен, приятель. Даже с лягушками нас не хочешь сравнить... Мы будем работать, а ты, значит, над нами старшинкой? Сволочь!..
Одноглазый замахнулся на него, но крестьянин опередил его: шагнул вперед и, схватив за воротник, сильно потряс. Голова у Одноглазого закача-
лась, как маленький барабанчик в руках уличного разносчика.
— Дай ему хорошенько, чтобы не оскорблял людей! — посоветовал кто-то.
— Тварь!
— Собачий прихвостень, бей его!
Чжу Сань, видя, что дело оборачивается худо, вкрадчивым голосом сказал:
— Сельчане, не обижайтесь на него! А ты, Одноглазый, дождешься, что тебе за твой язык кости переломают. Успокойтесь, друзья. Завтра подрядчик все уладит. А у меня дела. Прощайте!
С этими словами он попытался улизнуть. Пожилой крестьянин снова остановил его:
— Ты не торопись. Уж извини, но сегодня ночью тебе придется побыть здесь.
— Ха! Вы обо мне что-то слишком заботитесь! Поняли, как говорят, «высоту неба и толщину земли»... — Он стал закатывать рукава с явным намерением пустить в ход кулаки.
Какой-то молодой крестьянин быстро прыгнул на него сбоку, стиснул руками шею и наклонил к самому полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27