— Только попробуй, я тебе придумаю!..
Заяц с испуганным видом втянул голову в плечи.
Лян Юню стало жалко его, и он уже мягче спросил:
— Слушай, Заяц, а у тебя кто дома есть?
— У меня? Никого. — И добавил где-то, видимо, услышанную фразу: — Я один как перст.
— И жилья, у тебя нет?
— Хэ, да что ты там не был, что ли? Храм Царя Драконов и есть мое жилье. А ты зачем в город заявился?
— Просто так...
— В деревне все-таки лучше. Пашешь, сеешь —-и сыт! А в городе нищенствовать трудно. Тяжелые времена. У тех, кто захочет добро сделать, у самих за душой ни фыня, а у кого водятся денежки, тот уже не подаст! Эх!..
— Ты не можешь найти себе работу?
— Кому я нужен такой?.. Перед кем ни появлюсь, один ответ: «Пошел прочь!»
— В деревне сейчас тоже плохо. Японские дьяволы все время облавы устраивают.
— Тсс... — перебил его Заяц и испуганно огляделся по сторонам. — Здесь тебе не деревня. Кругом шпиков полно. А ты тоже орешь: «Дьяволы!» Услышат, тогда узнаешь... У нас тут много всяких ямыней *... Злее всех — это Жандармерия. А еще есть Полицейское управление, Штаб гарнизона, Тайная полиция и всякие другие... Одна «контора» хуже другой. Выламывание рук да вода в ноздри — это еще пустяки. Пытают даже электричеством!
Лян Юнь подумал об отце. Он здесь, в городе, где-то в тюрьме. Но где именно? Неужели его тоже подвергают таким пыткам? Ему стало страшно. Захотелось, чтобы слова Зайца оказались выдумкой.
— Ты все врешь!
— Правда, правда! Хлопушка, о котором я тебе говорил, работает в штабе посыльным. Это он мне всё рассказывал.
— Ладно. Ты куда? Я ухожу. - Иди. Не захочешь возвращаться в деревню — приходи к нам в храм. Я научу тебя крабов ловить.
Лян Юнь бродил по городу целый день. Несколько раз он приходил к лавке Ши-куапя и, укрывшись где-нибудь на противоположной стороне, подолгу смотрел на дверь. Матери не было видно. В последний раз из магазинчика напротив вышел приказчик и, подозрительно оглядев его с головы до ног, про-гнал прочь.
Под вечер стал накрапывать дождь. Вначале редкий и мелкий, он приятно охлаждал разгоряченное лицо. Лян Юнь шел, запрокинув голову, подставляя лицо под прохладные струйки. Потом дождь усилил-ся, и пришлось спрятаться под навесом ближайшей лавки. Он стоял, ни о чем не думая и глядя в небо. Ему опять взгрустнулось. Он не представлял даже, де ему искать приюта.
Дождь стал стихать. Лян Юнь с безучастным видом шел по улице, низко опустив голову, как вдруг его окликнули:
— Эй, Камбала!.. Лян Юнь!
Он поднял голову. Перед ним стоял Заяц с давешней консервной банкой в руках.
— Хэ! Ты куда?
— Никуда.
— Что ж в деревню свою не вернулся? Город поправился?
Лян Юнь покачал головой. Дальше они пошли имеете. Заяц торопливо рассказывал ему о достопримечательностях города: Старинном бастионе, Ласточкиной горе, горе Большая Медведица, Дворца Яшмового императора... Но Лян Юнь думал не о том.
— А в этом вашем храме найдется место для меня?
— Как! Тебе негде спать? О чем речь! Я поговорю с Креветкой... Все уладим.
Они повернули к храму. Креветка был уже там, сидел на пороге и смотрел в небо. Лян Юнь кивнул ему. Тот лениво скользнул по нему взглядом и ничего не ответил. Заяц поставил свою банку и громко сказал:
— Слушай-ка, сегодня нам придется потесниться. — Почему? — Креветка даже не повернул головы.
— Камбале...
— Заяц! — сердито перебил его Лян Юнь. Заяц быстро поправился:
— Лян Юню негде спать. Пусть переночует в храме.
Креветка долго молчал. Лян Юнь забеспокоился.' Вдруг не разрешит?.. В полумраке он разглядывал старый храм. Может, куда еще податься? Ведь последние дни ему приходится спать почти под открытым небом. Но тут Креветка' поднялся и вошел в храм. Он улегся на жертвенный стол, отодвинувшись к самому краю и оставив свободной большую часть его.
Заяц принялся запихивать в рот добытые за день остатки еды. У Лян Юня урчало в животе. Смотреть на еду было невыносимо.
— Эй, ты ел или нет сегодня?
— Ел.
— Ну, смотри. У нас правило: нищие к столу не приглашают. Мне, правда, все равно. Если голодный, садись и помогай. Вот у меня тут... — Он вытащил из кармана половину вовотоу. — Съешь хоть это. Только, боюсь, тебе не понравится.
Лян Юнь был растроган, но через силу улыбнулся и заявил, что, правда, уже поужинал. Заяц больше не упрашивал. Покончив с едой, он первым забрался на стол.
- Ну, пора спать.
Лян Юнь вскарабкался за Зайцем. Он лег рядом С ним, положив под голову свою котомку. Узкий и жесткий стол показался ему мягче пухового матраца. Заяц мгновенно уснул. Но Лян Юню не спалось. Он лежал, прислушиваясь к похрапыванию своего нового дружка. Креветка вздыхал во сне на другом конце. С пристани доносился шум прибоя.
Мысли Лян Юня путались и уносились куда-то да-леко навстречу ритмичному шуму моря.
Прилавок в ломбарде был очень высокий и выложен гладкими плитками. Лян Юнь со своим узлом дотянулся до верха, только поднявшись на цыпочки. Белая рука с синими жилками вен у запястья выхватила у него узел. Через несколько мгновений из-за прилавка донесся протяжный голос:
- Оди-ин юань пятьдеся-ят...
- Господин, прибавьте немного...
— Не пойде-ет!..
— Ладно!
Прошло еще несколько минут, и к нему вниз опустилась ломбардная квитанция со вложенными в нее юанем и пятьюдесятью фынями. Заяц ждал его за дверями. Это он посоветовал Ляну сдать свои вещи в ломбард. Но сам не осмелился войти, потому что хозяин ломбарда нищих не впускал. Лян Юнь, отложив бумажный юань, сказал:
— Заяц, пойдем поедим чего-нибудь.
— Давай, давай! А мне некогда! — и Заяц убежал.
— Заяц, Заяц! — спохватился Лян Юнь, но тот быд уже далеко.
Он купил два шаобина и жадно съел их. Затем еще раз сходил к лавке дяди, но снова безрезультатно. Ничего не поделаешь, придется возвращаться в деревню одному. Он купил Зайцу и Креветке по шаоби-ну и пошел в храм Царя Драконов. Заяц поругал его за то, что он не бережет деньги, но шаобин съел с удовольствием. Креветка взял шаобин молча, еле улыбнувшись.
На другой день Лян Юнь проснулся поздно, Он сходил на море умыться. Невдалеке возвышалась зеленая вершина Ласточкиной горы. На ее склонах виднелись маленькие аккуратные коттеджи. Красные черепичные крыши ярко выделялись среди свежей зелени.
С пристани он прошел на отмель, полежал немного на песке. Вернулся на улицы. Впереди на проспекте увидел беспорядочную толпу людей. Протиснулся в первые ряды. Солдаты вели под конвоем группу арестованных. Арестанты были закованы в кандалы, многие волочили за собой тяжелые цепи, гремевшие при каждом их движении. Они заросли волосами. У некоторых на лицах налипли комки грязи, Но все, как один, высоко несли голову, смотрели прямо перед собой. По обеим сторонам шли конвоиры с винтовками наперевес. Шествие замыкал высоченный рябой офицер с маузером за поясом и кожаной плеткой в руке. Конвойные то и дело покрикивали на толпившихся по обочинам дороги людей, оттесняя их подальше от арестантов. Лян Юнь услышал, как кто-то рядом сказал:
— Это «балу»!
— Молодцы!.. Ты смотри, ничего не боятся!
-— Балу — они бесстрашные.
— А куда это их?
— Говорят, построили новую тюрьму. Все, кто арестован как балу, будут содержаться там.
Лян Юня будто кто подтолкнул. Он медленно побрел вслед за арестованными. Вдруг он заметил,
то один из них всё время смотрит на него. Мальчик подошел ближе.
— Папа! — Он рванулся вперед, обнимая отца за лечи.
Толпа дрогнула. Конвоиры закричали: «Пошел прочь!» Лян Юнь не разжимал рук. Отец... Как не-сколько месяцев тюрьмы изменили его!.. Вместо цве-тущего, здорового мужчины перед ним стоял сгорбленный старик. Отец ласково глядел на него. — Сынок, как мама?
Он не успел ответить, как вскрикнул от неожи-данной пронзившей все тело боли. В глазах заплясали огненные искры. Сзади обрушился еще один удар на голову. Он отшатнулся в сторону. Рябой офицер с побагровевшим лицом снова поднимал плеть. Когда он опустил ее, Лян Юнь втянул голову в плечи, "и удар пришелся по спине.
— А, змееныш! Уберешься отсюда наконец?
— Придержи руки, сволочь! Зачем бьешь ребенка? — крикнул отец. Его глаза горели.
Арестованные сбились в кучу. Загудела толпа на тротуаре. Один из солдат приставил к груди отца штык. Кто-то из конвоиров выстрелил в воздух. Поднялся шум. Арестованных угрозами, и ударами принудили идти дальше. Отец не отрывал взгляда от сына, но его сильно толкали прикладами. Лян Юнь бросился было за колонной, но его перехватил рябой офицер.
Мальчик вырывался и кричал, но все было тщетно. Колонна свернула за угол. Тогда офицер отпустил мальчика. Подняв плетку, он принялся методично стегать его по голове и лицу. Отчаянно барахтаясь, Лян Юнь пытался схватиться за плеть руками, но напрасно. Рябой сбил его с ног. Он упал. Офицер еще несколько раз стеганул его и, самодовольно посвистывая, пошел за колонной.
Лян Юнь неподвижно лежал на мостовой. Исхлетанное тело горело. Когда офицер скрылся из виду, прохожие помогли мальчику подняться. Он с трудом держался на ногах и, ничего не сказав, прихрамывая, пошел прочь.
О возвращении в деревню теперь не могло быть и речи. Заяц говорил, что у него в ямыне как будто есть дружок, по прозвищу Хлопушка. Через этого Хлопушку нужно узнать, куда перевели отца.
Еще был Рябой, ни за что избивший его. Нужно было отомстить.
Ночь тоже не прошла спокойно. Его разбудили. Едва-едва брезжил рассвет. Он протер глаза. Перепуганный Заяц толкал его в бок.
— Что ты, Заяц? Темно еще... — Ему очень хотелось спать,
Но тот вместо ответа продолжал его тормошить.
— Вставай, Лян Юнь. Одноглазый пришел...
Лян Юнь приподнялся на локте и сел. В нескольких шагах от жертвенного стола стоял парень лет восемнадцати. У него были длинные всклокоченные волосы: единственный глаз сверкал каким-то непонятным злобным торжеством. Он был во всем черном, в рубашке нараспашку. Пояс был туго стянут широким кожаным ремнем. Рядом с ним стоял подросток, приблизительно одного возраста с Лян Юнем, с несоразмерно маленькой головой.
Заяц продолжал подталкивать Лян Юня.
— Ты спустись вниз, спустись. Это Одноглазый Дракон. А это—Морская Черепаха.
Лян Юнь понял, что от этого ночного прихода хорошего ждать не придется, но не испугался. Он сел на столе и кивнул Одноглазому головой. Тот пристально разглядывал новичка, потом грубо приказал:
— Слазь!
Лян Юнь не шевельнулся. Одноглазый повторил
приказание. Новичок как будто пропустил его мимо ушей. Заяц тихонько шептал:
— Лян Юнь, слезь, не зли их.
Лян Юнь смерил Одноглазого косым взглядом и неторопливо спустился. Одноглазый недовольно проворчал:
— Смотри, какая цаца!..
Лян Юнь в ответ только хмыкнул.
— Эй ты, — Одноглазый шагнул вперед, — откуда явился?
— Из деревни.
— Каким течением тебя принесло? На чьей лодке?
— Не понимаю...
— Кто тебе позволил бросить здесь якорь?
— Это не твое дело.
Одноглазый презрительно бросил Черепахе:
— Смотри-ка, парень без хозяина.
Заяц проскользнул вперед и извиняющимся тоном стал объяснять.
— Одноглазый Дракон, это я привел его сюда. Он из деревни. Отца арестовали. Нет ни семьи, ни работы. Негде приткнуться, пока здесь ночует...
— А почему не доложил?
— Я не мог тебя найти, Одноглазый Дракон...
— А-а, сука, выкручиваешься!.. — Он отвесил Зайцу тяжелую пощечину.
— Не тронь его! — крикнул Лян Юнь.
Лян Юнь не понял, чего от него хотел Одноглазый, но не мог стерпеть, чтобы при нем били слабого. Он рванулся вперед, встав лицом к лицу с Одноглазым, и заслонил Зайца собой.
— Ты по какому праву бьешь его?
— По какому праву? — Одноглазый раскатисто захохотал, запрокинув голову. — Ты сначала спроси, кому принадлежит этот храм. И вообще, когда входишь в храм, сначала поставь свечу и помолись богу, а потом задавай вопросы. Я — Одноглазый Дракон, помощник Хозяина Тяня. Раз ты сюда причалил, то почему у меня не «зарегистрировался»?
— Я ваших порядков не знаю.
— Ха-ха! Поговорка такая есть: «Прежде чем ехать в страну, узнай об ее обычаях». Не притворяйся дураком! Явился в город, так смотри в четыре глаза, да слушай в восемь ушей! Понял, шибздик?
— Сам ты шибздик! Еще обзывает!..
Черепаха стал засучивать рукава. Одноглазый остановил его. Он рассмеялся и пододвинулся ближе к Лян Юню. Тот не дрогнул. Одноглазый, приблизив к нему вплотную свое лицо, процедил:
— Знаешь, я не думал в общем-то тебя обижать. Не хотелось руки марать... Шибздик ты и есть, костей-то небось на четыре ляна весом, не больше! Тьфу! Я тебя одним пальцем раздавлю. А еще вякаешь тут... Ну да ладно, я обижаться не стану. Вижу, ты, шибздик, храбрый. Маленький, а напористый. Я таких люблю. Так вот, уговор такой. Сегодня в полдень, когда в таможне выстрелит пушка, буду ждать тебя на пристани. Придешь, не струсишь?
— Приду, — ответил без колебания Лян Юнь.
— Там поближе познакомимся. Можешь приводить своих, если есть кто. — Он повернулся к Зайцу. — А ты, щенок, смотри... На этот раз я тебя прощаю, но берегись у меня!..
Одноглазый и Черепаха расхлябанной походкой пошли в сторону пристани. Лян Юнь и Заяц долго провожали их взглядом. Заяц ругал себя за то, что позабыл сообщить Одноглазому о новичке. Лян Юнь успокаивал его. Креветка, все это время пролежавший на столе и притворявшийся спящим, сказал:
— Послушай моего совета, Лян Юнь: давай драпай отсюда. Считай, сегодня тебе повезло, что не избили. А уж на пристани добра не жди...
— Правильно, тебе лучше уходить, — поддержал его и Заяц.
Лян Юнь колебался. Он и сам видел: с Одноглазым ему не совладать. Но.так просто уйти, убежать было стыдно. Он улыбнулся. Лучше всего уж действи-
тельно сходить познакомиться с ними поближе. Не забьют же они его до смерти! Он провел рукой по шрамам на лице, оставшимся от плетки Рябого. Его решение окрепло.
Лян Юнь явился на пристань, когда солнце приближалось к зениту. Здесь было оживленно. У причала сплошной лентой теснились парусники сампаны. Десятка два сходней протянулись с судов а берег. По сходням сновали грузчики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27