Почему же вы тогда не сказали, что она принадлежит Лорел Ван Эттен? И почему вы потихоньку ее выкрали и удрали среди ночи, как будто были нашей пленницей?
Гейл посмотрела ей прямо в глаза.
— А разве в действительности это было не так?
— Мы старались уберечь вас от еще одного несчастного случая. И, судя по всему, допустили ошибку, вмешиваясь в дела, в которые нам не следовало бы вмешиваться.
— Но если вы, синьорина, хотели вернуть эту сумочку ее хозяйке, то почему так бесцеремонно покинули этот дом? — поинтересовался Санчес.
— Я... я боялась,— Гейл было нелегко защищаться.— Ведь они похитили меня... Приставили сторожа... Требовали, чтобы я рассказала им подробно все, что знала. А Минерва дала мне снотворное.
Сумбурная речь Гейл была прервана громким взрывом смеха Сэма Урея. Этот веселый смех сбил накал ее слов. Она снова подумала, что Сэм пользуется полным доверием шефа полиции. Де-
вушка заметила, как они обменялись быстрыми взглядами между собой. Санчес не верит ни одному обвинению, которое она выдвинула против супругов Урей. У нее захватило дух от своей догадки: супруги Урей работают на Санчеса! Вероятно, он использовал их, чтобы спровоцировать ее на какой-нибудь шаг, который мог быть использован против нее. Но если это так, кто же тогда был тот Лоренцо? Известно ли Санчесу о нем? А, может быть, его смерть была случайностью, которую супруги Урей старались скрыть от шефа полиции?
Гейл повернулась к Люции. Она заметила огорченное лицо тетки, а ее взгляд предостерег Гейл, что она уже сказала больше,
чем нужно. Напряженную тишину, воцарившуюся после взрыва смеха Урея, прервала Минерва.
— Скажите, вы на самом деле подумали о нас что-то неблаговидное?
— Подождите, синьора,— быстро вмешался Санчес.— Я сам все улажу.— И обратился к Гейл: — Боюсь, что я не могу серьезно рассматривать ваши обвинения, пока не получу от вас вразумительных объяснений о сумочке мисс Ван Эттен. Почему она показалась вам такой ценной или важной?
— Но мне так вовсе не казалось. Это они считали, что она важна, а я...
— Ваше объяснение немного наивно, мисс Уоррен. Последующие ваши поступки говорят о том, что вы тоже придавали определенное значение этой сумочке. Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, не кажется ли вам, что эту сумочку сейчас лучше всего передать мне?
— Я об этом не думала.
— Напрасно, синьорина,— Санчес резко встал.— Я вас сейчас больше не задерживаю, но прошу не покидать территорию отеля. Может, мне надо будет задать вам еще пару вопросов.
— Извините, пожалуйста,— впервые подала голос Люция.— Не могли бы мы поговорить с вами с глазу на глаз? Гейл забыла рассказать вам о самом важном деле.
— Разрешите пока с вами распрощаться,— Минерва поднялась со стула и посмотрела на девушку холодным непроницаемым взглядом.
Гейл глубоко вздохнула и подошла к ней. Впервые за утро она почувствовала неуверенность и странное смущение.
— Я должна попросить у вас прощения. Все мне казалось таким непонятным. Я не знала, что мне об этом думать.
— Когда закончится, наконец, этот ужас, я думаю, будут еще извинения. Но одно мне непонятно: от кого они последуют и будет ли кому их принимать,— Минерва пожала плечами.— Пошли, Сэм! Скоро начнут передавать последние новости.
— Выйдем на террасу,— предложил полицейский, вежливо придерживая дверь перед дамами Уоррен. Там он указал на несколько пустых стульев в дальнем конце у парапета.— Вы хотите еще что-то сообщить?
— Я хочу рассказать о синьоре Фонсека,— начала Гейл.— В тот вечер у меня был с ним очень странный разговор. Причем, именно там, у лестницы, за минуту до моего падения.
— Он был в своем инвалидном кресле? — спросил Санчес, и его глаза выразили удивление.
— В том-то и дело, что нет. Оказывается, он может ходить. Хотя и ужасно трясется. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что он не так уж беспомощен. А потом... он сказал мне, что Рауль Герберт его сын.
Санчес что-то пробормотал в недоумении и вплотную подошел к Гейл.
— Повторите, мне, пожалуйста, весь разговор подробно, синьорина.
Он молча выслушал Гейл, а когда она закончила, спросил:
— Вы не в первый раз услышали о Рауле Герберте?
— Мы прилетели с ним из Мехико одним самолетом.
— Вы разговаривали с ним?
— Только обменялись несколькими словами.
— Он вам назвал свое имя?
Гейл почувствовала, что не в состоянии солгать под проницательным взглядом черных глаз полицейского.
— Но ведь...— начала она нерешительно.— Собственно, то... В глазах Санчеса промелькнула ирония.
— Не умеете вы лгать, синьорина. Ваши колебания выдали вас. Но, может быть, вы и не собирались лгать? Тот человек, который назвал вам это имя, рассказал и о его убийстве, не так ли?
Гейл молча кивнула головой.
— Сначала мне рассказала об этом Минерва Урей, а потом Ларри Нолан.
— Вот как! Синьора Урей? Я должен бы давно понять, что ни одна женщина не в состоянии сохранить тайну. При каких обстоятельствах она рассказала это вам?
Девушка в отчаянии покачала головой.
— Я даже не знаю, почему она это сделала. Наверное, она хотела узнать, не сказал ли мне тот мужчина что-то, что могло пролить свет на обстоятельства его смерти.
Санчес снова что-то пробормотал.
— А что хотел узнать Нолан?
— Это я виновата,— призналась Гейл.— Он и не вспомнил бы об этом, если бы я не затронула эту тему. Ларри Нолан считал, что я знаю больше, чем знала я на самом деле.
— Пожалуйста, повторите мне это теперь, синьорина.
— Рауль Герберт был, по-видимому, французом. Мне же он сказал, что родом из Бостона.
— Из Бостона? У нас бесспорные доказательства.
— Я знаю об этом! — перебила его Гейл.— Он должен был как бы прибыть из Франции. Тогда же он изменил свое имя. У него, вероятно, был веский повод держать это в секрете. Полицейский в задумчивости покачал головой.
— Да, это возможно. Но почему он солгал? Видимо, что-то было в его прошлом, что заставляло его скрываться.
Санчес встал.
— Не хотите ли вы пойти со мной, синьорина? Мы поговорим об этом с синьором Фонсека.
Дверь им открыла сиделка, Мария Ломбард. Увидев Санчеса, она преградила ему путь.
— Мой подопечный отдыхает.
Полицейский легким жестом попросил ее посторониться.
— Очень жаль, но я должен с ним поговорить. Он подошел к креслу старика.
— Я надеюсь, мы вам не помешали.
На Фонсеке, как и во время первого визита полиции, были темные очки. Он поднял голову и стал ужасно трястись.
— Кто это? Чего вы хотите?
— Меня зовут Санчес, а со мной пришла Гейл Уоррен. Вы помните синьорину Уоррен? Вы недавно разговаривали с ней ночью.
Старик поднял дрожащую руку к губам.
— Нет... я... я не помню... я не разговаривал ни с кем, кроме Марии... моей сиделки...
— Мы пришли сюда, чтобы поговорить о вашем сыне...
— О моем сыне? — застонал Фонсека.— Что вы хотите узнать о моем сыне?
Сиделка бросила на Санчеса быстрый предостерегающий взгляд, но тут вмешалась Гейл.
— Вы сказали, что ваш сын должен приехать повидаться с вами. Помните вы это?
— Нет... ничего не помню...
— Ждем мы его, ждем,— тошнотворно сладким голосом сказала Ломбард.— Мы ждем его со дня на день. Он прилетит сюда из Нью-Йорка, чтобы навестить нас. Он уже давно не приезжал.
— Да,— согласился старик.— Это было давно, давно...
— И он привезет с собой драгоценности,— подсказал полицейский.
Тело старика вздрогнуло, словно его пронзил электрический ток, нижняя губа отвисла. С темными очками на глазах, отвисшими губами на сером неподвижном лице он выглядел, как покойник. Затем Фонсека задышал коротко и отрывисто. Его губы искривились в гримасе. Он издал звук, напоминающий карканье, и попытался что-то сказать. По движению губ можно было угадать, что он хочет произнести.
— Драгоценности! Драгоценности!
Сиделка быстро наклонилась к инвалиду, ее пальцы в поисках пульса охватили костлявое запястье его руки.
— Постарайтесь ничего не говорить,— прошептала она, успокаивая старика.— Я сейчас попрошу их уйти отсюда.
Когда она обернулась в сторону Санчеса, ее глаза метали молнии.
— Разве вы не видите, что он очень болен? Зачем его мучить? Прошу вас, идите за мной и я попытаюсь ответить на все ваши вопросы.
Руки старика беспомощно хватали воздух.
— Уходите отсюда,— стонал он,— уходите.
Санчес, признавая свое поражение, открыл дверь, пропуская вперед Гейл, одновременно сделав знак сиделке, чтобы она следовала за ними. Когда они вышли в коридор, Санчес повернулся к ней.
— Я вижу, что этот человек действительно очень болен. Но я обязан задать ему несколько вопросов.
— Постараюсь на них ответить. Я знакома со многими его делами.
— Рауль Герберт его сын?
— Точнее, был его сыном. Его уже нет.
— Вам известно, что он убит?
— Да. Мне сказал об этом синьор Нолан. Я знала, что Рауль в дороге к Веракруцу. Он должен был приехать навестить отца. Но мы не получили от него известий, поэтому я спросила о нем синьора Нолана. Я назвала Герберта приятелем синьора Фонсека, я не стала говорить, что речь идет о его сыне.
— Понимаю,— Санчес в задумчивости потирал рукой подбородок.— Меня интересует это имя. Если его сына зовут Герберт...
— Ну да! — женщина опередила его вопрос.— Это настоящее имя синьора Фонсека. Я надеюсь, что мои слова не создадут для него никаких, осложнений? Синьор Фонсека... или мистер Герберт провел три года .в гитлеровской тюрьме во Франции. Его здоровье было сильно подорвано, и его оттуда выпустили, когда уже стало ясно, что к нему приближается смерть. Откровенно говоря, свободу ему купил его друг. Синьора Герберта перевезли в Испанию, затем в Мексику, использовав документы одного испанца, который умер в гестапо. Документы Герберт оставил себе и пользовался ими и дальше. Он совершенно безвреден, независимо от того, под каким именем живет. Вы не должны быть,— голос сиделки прервался,— слишком суровы к нему, синьор Санчес! Это умирающий человек!
— Почему это вас так беспокоит?
— Он тяжело болен, а я отвечаю за его жизнь,— пробормотала мисс Ломбард.— Он трогательный и милый старик. Мы, сиделки, вопреки тому, что о нас говорят, в отношении своих пациентов ощущаем иногда нечто большее, чем профессиональная заинтересованность.
— Я уверен, что это так и есть, мисс Ломбард,— быстро согласился Санчес.— Конечно, необходимо официально уведомить власти о. том, что ваш пациент находится здесь под вымышленным именем, но я постараюсь, чтоб учли все обстоятельства. Надеюсь, что вы не будете возражать против врачебного обследования — это чистая формальность.
— Пожалуйста, коль это необходимо. Но вы сами видите, что малейшее беспокойство полностью выводит его из равновесия.
— Наш врач будет очень тактичен, можете быть в этом уверены. Кстати, Фонсека — давайте пока будем его так называть — говорил о драгоценностях, с которыми как-то связан его сын.
Женщина махнула рукой.
— Эти драгоценности! Бедняга все еще живет прошлым, надеется вернуть что-то из руин. Перед войной он был богатым человеком, но гитлеровцы все забрали. В безопасном тайнике осталось только немного бижутерии — семейные сувениры, и он надеялся, что сыну удастся с помощью друзей вывезти их из Франции. На это не было ни малейших шансов, но лучше с ним об этом не говорить...— Если это все, что вы хотели узнать,— сказала сиделка,— разрешите мне вернуться к моим обязанностям.
— Еще один вопрос, синьорина Ломбард. Кто вам платит за уход?
Этого вопроса Ломбард не ожидала. Она помолчала, но ответила уверенно.
— Это все необычно. Наши семьи были знакомы много лет. Мой отец и мистер Герберт были большими друзьями. Я знаю, что отец одобрил бы мое решение. Кроме того, мистер Герберт говорит, что положит остаток своих денег на мое имя. Так что теперь я связана данным ему обещанием. Но это, пожалуй, уже недолго продлится... Я не оставлю его — вы можете в этом быть уверены.
— Старик должен быть счастлив, что у него есть такой преданный друг,— заявил Санчес.
Глава двадцатая
В столовой было удивительно пусто. Когда Гейл и Люция вошли, здесь сидели только супруги Брукс, а за столиком у двери — какая-то женщина, с которой Гейл никогда не встречалась. Люция ей улыбнулась, а женщина холодно и официально кивнула.
— Кто это?
— Новая гостья. Она прибыла в отель, когда ты лечилась у супругов Урей. У нее невероятное старое аристократическое имя: Луиза Монте де Виллалобо.
— Испанка? — изумленно спросила девушка.
— Она прибыла из Гватемалы,— пояснила Люция.— Мистер Фарадей от этого в восторге. Он утверждает, что только человек из лагеря Франко может носить такое имя, а за последние дни в отеле уже было достаточно политической неразберихи.
Гейл с любопытством посмотрела на женщину. Та сидела, напряженно вытянувшись. Ее некрасивое лицо украшало разве что горделивое выражение. Надо сказать,у нее были великолепные волосы цвета красного дерева, уложенные с классической простотой.
— Только ее нам не хватало,— Гейл осталась недовольна новой соседкой.— Как жаль, что она не приехала пару дней назад,— у нее вид убийцы высочайшего класса. А может быть, она больше подходит на роль жертвы?
Гейл окинула взглядом пустой зал.
— Не слишком ли рано мы пришли? Где все остальные гости? — спросила она.
Люция понимающе улыбнулась.
— Путь тех, кого ты называешь «дорогими гостями», наверное, устремлен на юг, куда-то к экватору. Я знаю, что ты ощущаешь пустоту, когда за столиком летчиков никого нет.
— Это так, но я говорю не только о них,— беспокойные глаза Гейл встретили взгляд тетки.— Здесь остались только мы? Ну и мистер Холлерт, очевидно.
— Он уехал по делам в Мехико.
— Санчес знает об этом? — спросила Гейл, поднимая голову. Легкая тень пробежала по лицу Люции.
— Ты все еще подозреваешь Холлерта?
— Не знаю. Но, пойми, он какой-то другой, не такой, каким хотел бы казаться. У меня такое впечатление, что он почти все время играет, а главное пытается скрыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18