— А кто же виноват?
Роберт промолчал. Я решил, что он чего-то недоговаривает, и поэтому добавил:
— Не каждый двуногий — человек, дорогой капитан! Человека создают светлый ум, живая мысль. Откуда у этих созданий может быть светлый ум?
Роберт вынул из кармана несколько мелких монет и бросил их в медную пиалу слепого старика, скорчившегося на углу пыльной улицы. Старик услышал звон монет, отличный от всех звуков на свете, поднял руки и поблагодарил:
— Дай тебе бог долгой жизни!
Неподалеку, согнувшись, сидел еще один старик. Роберт опять полез в карман за деньгами. Я сам никогда ничего не подавал нищим. Не от жадности или скупости. Просто чтобы не привлекать внимания к своей особе. Вокруг полно бродяг. Бросишь одному — прибежит еще десяток, и мгновенно к тебе со всех сторон потянутся заскорузлые от грязи ладони. Награда за твою щедрость! Здесь еще не так многолюдно, а то нас уже окружили бы нищие. И все же я собрался остановить Роберта, сказать ему: «Не опускай руку в карман». Но он опередил меня. Вынул из кармана ключи от дома и, глядя, как они сверкают в лучах солнца, заметил:
— Вот железо... или сталь... Но если я брошу их в эту пыль, то самое большее через полгода их уже не
узнаешь —заржавеют. Так же, по-моему, и человек. Его участь зависит от окружающей среды. Если эти люди не живут, а прозябают, без знаний, без профессии... Откуда взяться тут светлому уму, живой мысли? Уму тоже нужна пища!
Новенький фаэтон, запряженный парой лошадей, подкатил к нам. В фаэтоне сидели Дохов и Екатерина. Они, как видно, заметили нас издали. Дохов выпрыгнул из фаэтона, снял шляпу и поклонился:
— Господин полковник... Что это вы ходите пешком? Или что-нибудь случилось с вашей машиной?
— Нет, машина в порядке. Мы с капитаном решили немного поразмяться. Да и погода нынче недурна.
— Да, дышать можно. Мы с мадам Екатериной ездили по лавкам...
Кэт сидела, забившись в угол фаэтона. Она хмурилась и, казалось, была недовольна. У меня почему-то защемило сердце, словно в нем пробудилась ревность. Отчего, почему? Не знаю... Мне хотелось услышать ее голос. Но я сразу не нашелся даже что сказать. В этот момент Дохов взял меня под руку и, отведя в сторону, зашептал:
— Господин полковник... Как вы думаете, если я явлюсь на сегодняшний прием с мадам Екатериной, это не будет неприлично?
— Нет, нет... Напротив, даже очень хорошо.
— Тогда я прошу вас, пригласите ее сами...
Я знал, как щепетильна Екатерина по части соблюдения приличий. Поэтому быстро перевел разговор на другую тему и только после того, как Дохов уселся в фаэтон, выполнил его просьбу:
— Господин министр! Не забудьте: приезжайте ровно в семь с мадам Екатериной. Мы ждем вас обоих.
Дохов важно нагнул голову:
— Непременно будем.
Прием начался ровно в семь часов вечера. Из сотрудников миссии генерал пригласил только меня и секретаршу — мисс Элен. Дохов явился с Екатериной. Генерал еще не видел ее, но знал, что я с нею близок.
За ужином начались официальные тосты. Сперва краткую речь произнес генерал. По своему обыкновению торжественно, подчеркивая слова, он говорил о том, что
большевизм — угроза всему человечеству, что Великобритания всемерно будет бороться с большевиками, что заключение дружественного договора с правительством Закаспия открывает новую страницу в истории Туркестана. Затем он поднял бокал за здоровье главы Закаспийского правительства Фунтикова, за здоровье министра иностранных дел Дохова.
Кое-что прибавляя от себя, я переводил слова генерала на русский язык.
Затем говорил Дохов. Он заливался соловьем. Высокопарно провозгласил, что Закаспийское правительство, и в частности он сам, не пожалеет сил для того, чтобы стереть большевизм с лица земли. Затем выразил признательность правительству Великобритании, генералу, мне и выпил за наше здоровье.
Опустив голову, почти не притрагиваясь к еде, Екатерина внимательно слушала оратора. Ее брови то взлетали кверху, то насупливались. Время от времени ее щеки покрывались краской, точно ее застали за каким-то неприличным занятием.
Генерал обратил на нее внимание:
— Как вы, мадам, находите наш Мешхед? Екатерина отложила вилку и нож и пристально поглядела на генерала:
— Вы спрашиваете серьезно?
— Конечно... А разве вам это неприятно?
— Нет... Но, кажется, в Мешхеде нет ничего такого, что пришлось бы вам по душе. Поэтому и спрашиваю.
— Браво, мадам... Вы совершенно правы: чем может быть приятен Мешхед? Жарой? Пылью?
Дохов вмешался в разговор:
— Мы с мадам Екатериной завтра едем вместе в Ас-хабад.
— Вот как? — генерал, изображая удивление, снова взглянул на Кэт. — У вас там, мадам, живут родственники?
— Нет... Господин министр решил установить надо мной опеку. Я выхожу за него замуж.
— О-о! Очень хорошо. Поздравляю! Сердечно поздравляю! По такому приятному поводу нельзя не выпить шампанского. Мисс Элей! Скажите, пусть принесут!
Тут появился официант, генерал приказал ему подать бутылку шампанского.
Я осторожно поднял голову и взглянул на Екатерину. Она тоже окинула меня долгим взглядом из-под ресниц. Глаза ее были печальны, казалось, они с упреком говорили: «Ну что, добился своего?» Честно признаюсь, я в эту минуту был похож на азартного игрока, который не знает, проиграл он или нет, но стремится продолжать игру. Выиграл я или проиграл? Сейчас я, пожалуй, выиграл. Ведь я хотел, чтобы Кэт вышла замуж за Дохова. Хоть мой совет, видимо, ей не по душе, она все же его приняла. Разве это не победа?
Дохов, должно быть, не ожидал, что его секрет раскроется так быстро: он густо покраснел, на лбу выступил обильный пот. Так растерялся, что не мог слова произнести. Наконец, покашливая, то и дело глотая слюну, он объяснил, что его семейная жизнь не удалась и что он очень несчастен.
Я начал притворно утешать его:
— Семейные неурядицы бывают не только у вас, господин министр. Я лично считаю, что человек должен постоянно искать счастья, искать до тех пор, пока не найдет его. Если нужно, можно жениться хотя бы десять раз. Что с того, если иные скажут: он нарушает нормы морали. Пусть говорят. Кто их не нарушает? И потом, никто еще не нашел границы менаду добродетелью и пороком, между порядочностью и бесстыдством!
Екатерина посмотрела на меня пристально и осуждающе, губы ее даже зашевелились, словно она мысленно что-то произнесла.
Дохову мои слова, должно быть, понравились. Он горячо заговорил:
— Вы правы, господин полковник. В океане жизни каждый плавает по-своему. И каждый по-своему относится к таким понятиям, как мораль, нравственность. Честно говоря, я до сих пор мирился со своей участью только из боязни, что окружающие меня осудят. Другой на моем месте давно порвал бы свои узы.
Подали шампанское. Генерал поднял запенившийся бокал и обратился к Екатерине и Дохову:
— За ваше здоровье! Сердечно поздравляю обоих... Но уговор: свадьбу без нас не справлять!
Дохов таял, как масло.
— Нет, нет! Свадьбу справим в день вашего прибытия. Сразу два праздника!
Ужин окончился. Екатерина с мисс Элен перешли в гостиную. Мужчины остались за столом. Генерал заговорил о положении в Закаспии. Он уже не раз беседовал на эту тему с Доховым, но, видимо, решил еще раз уточнить некоторые пункты. Ввиду предстоящего отъезда До-хова следовало кое-что напомнить ему.
Главным был, конечно, вопрос о борьбе с большевизмом. Генерал остановился в первую очередь на этом. Он говорил категорически, как мастер, дающий указания ученику:
— Прежде всего, господин министр, не забывайте одного: нельзя достигнуть цели, заискивая перед большевиками, играя с ними в прятки. Примирение, сотрудничество. .. Из этой гнилой политики только большевики извлекут пользу. У вас нет ничего общего с ними. Правда, на нашем языке существует термин «аутбридинг», но он относится только к животному миру. В людских отношениях, и тем более в политике, это неприменимо. Большевики сегодня будут сотрудничать с вами, а завтра повесят всех вас на одном суку!
— Безусловно! — Дохов побагровел, точно ему уже накинули веревку на шею. — Теперь мы убедились в этом. Не может быть и речи о дальнейшем сотрудничестве хотя бы на один день. Или мы, или они!
— Очень хорошо... В таком случае не забывайте еще об одном: перейдя на другую сторону баррикады, жалеть врага — непростительная глупость. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю, ваше превосходительство!
— Если даже вы проявите гуманность по отношению к большевикам, они вас не пощадят. Если завтра обстоятельства вдруг изменятся, они отомстят вам за все. Поэтому нечего было колебаться в вопросе о комиссарах, надо было действовать решительно.
Речь шла о большевистских комиссарах Житникове, Теллия, Батминове и их товарищах. Закаспийское правительство запросило миссию о возможности отправки их через Персию в Индию, чтобы упрятать комиссаров подальше. Просьба эта была отклонена, и комиссары были расстреляны еще в прошлом месяце. Но генерал решил
еще раз затронуть этот вопрос. Он боялся, что наши друзья проявят нерешительность в будущем. Этого нельзя было допускать. Уничтожение комиссаров, с одной стороны, оставляло закаспийских большевиков без руководителей, с другой — навсегда снимало опасность соглашения меньшевиков и эсеров с большевиками. Я решительно поддержал генерала:
— Верблюда за кустом саксаула не спрячешь, господин министр. Большевики непременно узнали бы о том, что комиссаров вывезли сюда. Подняли бы шум. Вы и нас поставили бы в неудобное положение, и врагу дали бы лишний козырь. И затем, разве нет места в Каракумах для ненадежных элементов? Упрячьте их туда... Упрячьте без траурной процессии, среди сыпучих песков, чтобы и следа не осталось!
Генерал одобрительно кивнул и продолжил тоном советчика:
— Самый страшный враг на войне — беззаботность. Недаром на Востоке говорят: «Беззаботный человек — хуже мертвеца». Надо, господин министр, быстрее закрепить занятые позиции. Ваше правительство объявило всеобщую мобилизацию. Это, конечно, дело нужное. Всех способных носить оружие необходимо призвать в армию. Но возникает еще один не менее важный вопрос. Ведь армией нужно руководить. Вы назначили главнокомандующим полковника Ораз-сердара. Это хорошо. Это необходимо, чтобы привлечь туркмен. Но не доверяйте ему
всерьез!
— Нет, нет, ваше превосходительство! — горячо откликнулся Дохов. — Будьте покойны. Это только для отвода глаз. Конечно, доверять армию ему нельзя. Есть полковник Мальчуковский, есть другие... Основную работу будут вести они.
Генерал продолжал:
— Последний вопрос —о хлопке, нефти, продовольствии. Предупреждаю заранее: мы не можем полностью взять на себя заботу о вас. Дадим оружие. Дадим и обещанные деньги. Но мы не можем полностью содержать вас. Поэтому нужно позаботиться о том, чтобы рационально использовать внутренние ресурсы. Взять под строгий контроль все средства, какими вы располагаете. В ожидании будущих благ не упустите того, что уже в зубах у вас!
Дохов молчал. Тон генерала ему явно не понравился. Но генералу не было никакого дела до его обиженного вида. Продолжительно затянувшись, он швырнул сигарету в пепельницу и поднялся со словами:
— Ну, желаю благополучия... Счастливого пути! Уже на самом пороге Дохов взглянул на генерала,
потом на меня и с заискивающей улыбкой спросил:
— Какой еще доброй вестью обрадовать асхабадцев? Генерал знал, какой «доброй вести» ожидает Дохов.
Он ответил не колеблясь:
— Передайте членам вашего правительства: в самые ближайшие дни, не позднее двенадцатого августа, наши войска перейдут границу у станции Артык!
— Спа... спасибо, ваше превосходительство. —Дохов от радости почти лишился речи. — От имени Закаспийского правительства официально выражаю вам признательность. .. Спа... спасибо!
Министра провожал я сам. Улучив удобную минуту, предупредил Кзт, что часов в одиннадцать зайду попрощаться,
Проводив гостей, мы с генералом вернулись в кабинет и продолжили разговор вдвоем. Я спросил его, чем вызвано неожиданное решение о посылке войск в За-каспий. Генерал объяснил, что из Лондона получен по телеграфу приказ — не позже чем через три-четыре дня перейти границу и овладеть положением. Настроение у генерала было неважное, по лицу видно было, что он недоволен приказом. Ворчал сердито:
— Торопимся... Явно торопимся! Ну, перейдем границу. Сами полезем в огонь. Нам придется взять на свои плечи всю ответственность. Вы, полковник, скажете: Закаспийское правительство? А где оно, это правительство? Вы видели одного из их министров. Думаете, остальные лучше?
— Нет, не лучше... Вот потому, что они не лучше, и нужно скорее перейти границу, взять власть в свои руки.
— Нет, полковник... С огнем шутить нельзя. А что, если завтра большевики получат помощь из Ташкента и перейдут в ответное наступление? Если нам придется опрометью бежать? Знаете, чем тогда все это кончится? Бухарцы и хивинцы уберутся в свои норы. Афганцы прикусят языки. А большевизм разгорится еще сильнее!..
Генерал был не на шутку рассержен, даже пухлые пальцы его вздрагивали. Тем же строгим тоном он продолжал:
— Вы, полковник, говорите: «Нужно скорее взять власть в свои руки». Пусть мне дадут хотя бы три-четыре дивизии — завтра же я перейду границу и стану хозяином положения. Символической посылкой нескольких рот положения не изменить. Все наши резервы — внутренние силы Закаспия. А как я уже говорил, нужно время, чтобы привести их в действие. Куда торопиться? Зачем торопиться?
Вошла Элен, осторожно, точно сделанную из хрупкого стекла, положила на стол пухлую кожаную папку. Генерал вынул из нее телеграмму, прочел и искоса поглядел на меня.
— Лондон запрашивает характеристику на Фунтикова.
Я ответил шуткой:
— Дать на него характеристику несложно! В прошлом железнодорожник. Сейчас один из видных руководителей эсеров Закаспия. Не слишком далекого ума человек. ..
Генерал прервал меня:
— Больше всего на свете любит водку и женщин... Так?
Вместо ответа я громко рассмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51