Будь я уверен, что избавлюсь этим от большевиков, я половину населения согласился бы загнать за колючую проволоку.
Улыбнувшись, я слегка поддразнил эмира:
— Вряд ли это удастся. Лучше уж загнать за колючую проволоку большевиков. Надо решительнее бороться против них.
— Каким образом?— Упершись обеими руками в подлокотники кресла, эмир подался вперед. — Однажды я уже сломал меч. И теперь, поверьте, не знаю, что делать. Если бы я был уверен в удаче, я ни минуты не выжидал бы!
Я начал издалека. Сказал эмиру, что большевики на смертном одре, что они окружены со всех сторон. Затем заговорил о положении в Туркестане, изложил ему стратегический план, составленный нами совместно с представителями «Туркестанской военной организации». И под конец поставил вопрос ребром: какой вклад может внести Бухара в дело борьбы против большевизма?
Эмир долго молчал, размышляя, затем ответил вопросом же:
— Речь, видимо, идет о живой силе, о войсках. Так?
— Да... О войсках, которые можно послать в бой,
Сколько людей Бухара может двинуть на Чарджуй, скажем, самое большее через месяц?
Эмир снова задумался. Он или не знал положения, или не хотел высказываться определенно. Казалось, он ищет выхода, чтобы уйти от прямого ответа. Мое предположение подтвердилось. Он ответил неопределенно:
— Люди —это еще не все. Можно двинуть и десять тысяч, и пятьдесят тысяч... Способных владеть оружием — много. Оружия нет! От вас мы получили всего два каравана — сто тридцать верблюдов —с оружием. А этого слишком мало! Мы обращались к эмиру Хаби-булле-хану. «Поможем, не оставим без поддержки братьев мусульман», — ответил он. Обещал прислать винтовки, патроны, порох, десятки опытных офицеров, даже добровольцев. А пока что прислал только несколько человек.
Я постарался вызвать эмира на большую откровенность:
— Допустим, мы возьмем на себя помощь оружием... Какую армию сможет выставить Бухара через месяц?
— Если будет оружие, можно двинуть всех бухарцев.
— Я говорю о кадровых солдатах, настоящих бойцах.
— Кадровые солдаты... Это вопрос трудный. Бухара — государство, которое, в сущности, жило без солдат. Никогда у нас не было большой армии. И месяц, вообще-то говоря, срок небольшой. Но все же, если мои расчеты правильны, можно будет выставить до тридцати тысяч человек. Впрочем, давайте вызовем топчи-баши... Он скажет точно.
Эмир взмахнул колокольчиком. Старик с козлиной бородой распахнул дверь и склонился перед эмиром. Эмир приказал:
— Позови топчи-баши!
Спустя немного времени появился топчи-баши. Эмир посмотрел на него издали суровым взглядом и строго спросил:
— Если у тебя не будет затруднений с оружием, сколько людей сможешь собрать за месяц?
Я встречался уже с командующим, и его мнение мне
было известно. Что-то он теперь скажет? Переводя взгляд то на эмира, то на меня, он некоторое время колебался. Затем осторожно начал:
— Если не будет затруднений с оружием, можно будет подготовить тридцать —сорок тысяч человек.
— Тридцать — сорок тысяч?
- Да.
— Слышите, господин полковник? Он говорит: тридцать — сорок тысяч...
Командующий в разговоре со мной называл пятьдесят тысяч человек. Поэтому я заметил, как бы подсказывая ему:
— Может быть, можно будет подготовить и пятьдесят тысяч?
— Если срок будет немного удлинен, можно будет подготовить и пятьдесят тысяч.
Эмир строго спросил:
— Какой срок нужен?
— Хотя бы полтора месяца.
— Чтобы через полтора месяца была готова пятидесятитысячная армия! Ступай!
Топчи-баши молча удалился. Эмир повернулся ко мне:
— Этот вопрос решен. Но об оружии позаботьтесь сами. Да, кстати... Я весьма признателен господину генералу и вам лично за то, что вы поддержали нашу просьбу о постройке в Бухаре заводов по изготовлению пороха и патронов. Надеюсь, Лондон не откажет нам в этой помощи. Эти заводы крайне необходимы. Лучше было бы, конечно, построить настоящий оружейный завод. Но, как говорится, пока не достал палку, бей кулаком. Даже и такие заводы намного облегчат наше положение.
Я многозначительно улыбнулся:
— Можно, конечно, построить и оружейный завод. Но, признаться, мы боимся одного: пока эти заводы будут построены, не зальет ли поток большевизма всю Среднюю Азию?
Эмир понял мой намек. Он долго сидел опустив голову, как бы готовясь к ответу. Затем медленно поднял свои опухшие веки и задумчиво заговорил:
— Я вас понимаю, господин полковник. Вы вернулись к тому же больному для вас вопросу. Поверьте: мы глубоко сознаем опасность большевизма. Всей душой мы
желаем, чтобы он был сокрушен. Больше того — истреблен. Неужели вы думаете, что мы в какой-то мере симпатизируем большевикам?
— Нет! Я далек от таких мыслей. Но согласитесь, что на нынешнем этапе нет разницы между равнодушием и симпатией к большевизму. Можно всей душой ненавидеть большевизм — и ничего не делать для его сокрушения. Таких фактов, к сожалению, немало.
Эмир вновь опустил голову. Я продолжал, не меняя тона:
— Господин кушбеги рассказал мне, что у вас созданы особые отряды для разборки железнодорожной колеи. Даже приготовлены арбы для того, чтобы увезти разобранные рельсы в глубь страны. Это очень хорошо. Но какая польза от такого начинания, если эти отряды бездействуют? Что даст это мероприятие, если оно нисколько не мешает большевикам перевозить через вашу территорию военные грузы и войска? Невольно напрашивается вопрос: как это понять — это симпатия или антипатия к большевизму?
Эмир, видимо, понял, что от прямого ответа ему не уйти. Он виновато посмотрел на меня и сказал:
— Давайте, господин полковник, договоримся так: сообщите генералу, что я готов назначить вашего человека, чином не ниже полковника, командующим моими войсками. Я дам ему все полномочия. Устраивает вас такое предложение?
Я, признаться, не ожидал такого ответа. Он, разумеется, нас вполне устраивал. Тем не менее я решил не проявлять особой заинтересованности. Обещав сообщить о предложении эмира генералу Маллесону, я постарался переключить внимание собеседника на другое. Спросил: не устроят ли его полковники царской армии? Эмир ответил с явным раздражением:
— Нет, нет! Я ими сыт по горло. Если прибудут люди эмира Хабибуллы-хана... Да вы пришлете своих офицеров. .. И достаточно! Эти русские беженцы только безобразничают. Каждый божий день что-нибудь натворят. Оружие продают. Грабят. Пьют водку. Развратничают. Нет, кет! Боже упаси!
Я предвидел, что эмир недоброжелательно встретит мое предложение. Но сейчас мне хотелось только прощупать этот пункт. Поэтому я не стал больше касаться
дел русских беженцев и заговорил о другом. Спросил, не поддерживает ли эмир каких-либо связей с Джунаид-ханом. Он ответил как-то неохотно:
— Недавно он прислал человека. Просил у меня винтовок, пулеметов, пушек. Я ему ответил: «Мы сами бедны оружием. Возвращайтесь назад, пока след ваш не остыл».
— А говорят, он собрал армию в двадцать тысяч человек?
— Не думаю. По-моему, пускает пыль в глаза...
Я и без того знал, что эмир ненавидит Джунаид-хана. Заговорив о нем, я хотел уточнить другое: какого мнения змир о будущей судьбе Хивы? Кого считает достойным занять хивинский трон?
Но не успел я и рот раскрыть, как эмир сам с беспокойством заговорил об этом:
— Если позволите, господин полковник, я хотел бы высказать одно дружеское пожелание.
— Прошу вас, говорите! Не беспокойтесь... Ведь я пришел к вам для того, чтобы беседовать открыто.
Эмир зорко посмотрел на меня, словно не доверял моим словам. Затем начал заискивающе:
— Напрасно вы дали крылья Джунаид-хану. Это настоящий разбойник. У него нет ни совести, ни чести. Получает помощь от вас, а глядит в другую сторону. Недавно мы поймали одного из людей Нури-паши. Знаете, что мы обнаружили при нем? Письмо Джунаид-хану!
Эмир думал, что серьезно удивил меня: остановился и пристально поглядел мне в лицо. Но, увидев, что я никак не реагирую, продолжал:
— Это письмо, по-видимому, было ответом на письмо Джунаид-хана.
— У кого это письмо?
— У нас.
— Что он пишет?
— Лучше прочтите письмо. Пойманный нами человек тоже здесь. Если угодно, можете встретиться с ним.
Сообщение эмира заинтересовало меня. Но я принял безразличный вид и молча ждал, когда он продолжит рассказ. Мне казалось, что эмир еще не до конца раскрыл свое сердце.
После продолжительного молчания эмир заговорил почти взволнованно:
— Большинство населения Хивы — узбеки. Если ваше правительство, господин полковник, желает стране мира, оно должно земли Хивы, населенные узбеками, передать Бухаре. Отдать под наше покровительство. А покровительство над Бухарой оно должно взять на себя!
Лицо эмира покраснело, даже руки задрожали. Он, видимо, с большим трудом высказал то, что постоянно его тревожило. Я, признаться, даже не нашелся сразу что ответить. К счастью, он сам опередил меня:
— Вы, господин полковник, не затрудняйте себя сейчас ответом. Передайте мое предложение генералу. А он пусть сообщит об этом Лондону. Если найдут, что это приемлемо, я обещаю водрузить знамя дружбы над Ре-гистаном!
Эмир рывком поднялся с места и, переведя дыхание, улыбнулся:
— А теперь позвольте пригласить вас к столу!
...Как быстро идет время. Вот и октябрь остался позади, ноябрь уже сделал первые шаги. С севера повеяло зимой. Надо было торопиться. Мне предстояла трудная дорога. А я до сих пор никак не мог выбраться из Бухары, уйдя с головой в дела.
С эмиром мне пришлось встретиться еще раз. Уточнив план действий, я сообщил об этом в центр. В ожидании ответа встречался с нужными людьми. В частности, лобеседовал с посланцем Нури-паши и ознакомился с письмом, которое он вез Джунаид-хану. Казалось бы, сделано было уже немало. Но особых надежд у меня не было. О том, насколько сложны события, происходящие в Туркестане, я знал еще в Мешхеде. Но никак не думал, что политическая обстановка настолько неблагоприятна для нас!
Кучка жалких офицеров, вроде Джунковского и Ки-рюхина, без солдат... Невежественные головорезы, вроде Иргаш-бая и Ишмет-бая, ничего не видящие дальше своего носа... Дрожащий эмир, с опаской озирающийся по сторонам... Его беспомощные и бесправные нукеры... Удастся ли собрать их в один кулак и направить к одной цели? «Тяжелое время нуждается в сильных руках». В том, что время было тяжело — чрезвычайно тяжело! — не оставалось сомнений, но и сильной руки, способной
поднять его, по-моему, не было... Может быть, я раньше времени впал в пессимизм? Может быть, слишком спешу? Дай бог, чтоб это было так!
Время — около двенадцати часов. Скоро мы должны отправиться в Новую Бухару. В моем первоначальном плане не было этой рискованной поездки. Я собирался сразу же после Бухары выехать в Хиву. Но одно важное обстоятельство вынудило меня временно свернуть с главной дороги.
Я однажды был уже в Новой Бухаре. Знал, что этот город расположен всего-навсего в семи-восьми милях от того места, где я сейчас нахожусь. Знал также, что теперь это уже не прежний захолустный городишко, живущий своей косной жизнью. Теперь это — муравейник большевизма, трамплин красных бунтовщиков, отстоящий буквально на расстояние пушечного выстрела от столицы Бухары. Иногда я задавал себе вопрос: как может в таких условиях быть покойным эмир! Как может он не страдать бессонницей?!
Я задумался и о себе. Пройдет ли поездка благополучно? Вдруг встретится бродяга типа Дубровинского... Где только они не шляются! Недаром на Востоке говорят: «У бродяги тысяча и одна дверь».
Перед моими глазами почему-то возник Дубровинский: он щурится на меня с обычным своим высокомерием. Я резко встал с места и закурил. Опасения, сомнения, как видно, впитались в кровь человека и не покидают его до последнего вздоха. Ну что ж!.. Я твердо решил посетить Новую Бухару. Маршрут давно составлен, все подготовлено. Через считанные минуты надо садиться на лошадей... А я думаю о каком-то Дубровин-ском. Как после этого не начнешь сам себя укорять!
Вошел Ричард, доложил, что Исмаил-хан — доверенное лицо самого кушбеги — ждет нас. Он должен сопровождать нас до Новой Бухары и обратно. Я уже был готов. Оставалось только надеть чалму и подпоясаться шелковым кушаком, что я и сделал тут же. Отдав хурд-жин Ричарду, поспешно вышел из комнаты.
Стояла тихая, мягкая погода. Но небо потемнело. Туча, надвинувшаяся к вечеру с северо-запада, окутала окрестности. Было сумрачно, пахло осенним дождем. Город, видимо, давно уже погрузился в сладкий сон. Кругом — гробовая тишина. Трудно даже представить себе, что я в самом центре шумной, многоязычной Бухары.
Во дворе стояли уже оседланные лошади. Я подошел к черному как ночь жеребцу, с ловкостью жокея вскочил в седло и подъехал к железным воротам, освещенным тусклым светом керосиновой лампы. Было без пяти минут двенадцать, когда мы выехали на улицу Чар Минар, в конце которой нас ждал Исмаил-хан.
Время близилось к рассвету. Последний сторожевой пункт бухарцев остался позади. Мы приближались к Новой Бухаре. Впереди маячили электрические лампы вокзала, слышались гудки паровозов, громыханье вагонов.
Исмаил-хан резко остановил своего коня и вполголоса обратился ко мне:
— Дальше пойдем пешком.
Как по команде, мы быстро спешились и передали поводья нукерам Исмаил-хана. Повинуясь безмолвному жесту своего господина, они повернули назад и затерялись в предрассветной мгле. Мы двинулись вперед. Минут двадцать шли без дороги, по кучам валежника. Идти было трудно. Бездорожье, темнота. К тому же незнакомая местность. Но шагали мы быстро. Время торопило. Надо было до рассвета проникнуть в город.
Исмаил-хан вдруг остановился и обернулся ко мне:
— Дайте кого-нибудь из ваших талибов. Мы пойдем впереди. Если встретится патруль большевиков, мы крикнем: «Товарищ! Товарищ!» Это будет вам сигналом. Бегите обратно.
Я жестом указал на Артура. Исмаил-хан вновь заговорил:
— Видите вон ту большую лампу? — Это, видимо, был прожектор, освещавший вокзал. — Направляйтесь прямо на нее.
Они пошли вперед, а мы с Ричардом последовали за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51