— Что вам надо? — раздался визгливый голос за стеклянной дверью.— Закрыто.
— Откройте!
— Катись отсюда подальше! Говорят тебе: закрыто!
— Высадить дверь? — с готовностью спрашивает младший лейтенант.
— Нет, надо достучаться.
Коренастый мужчина в белом халате, распахнутом на голой груди, открывает дверь. Его лицо багрово от возмущения.
— Ты что, жлоб, не понял, что я тебе...
Я отворачиваю лацкан, взблескивает жетон. Разъяренный тигр превращается в мурлыкающего котенка.
— О, прошу, вот это гости! Проходите, проходите, нам нечего скрывать! С чем вы к нам сегодня?
— А что, наведывались и раньше? — строго спрашиваю я, детина пожимает плечами.— Персонал уже здесь?
— Как же, конечно! Я повар. Кто вам нужен, Карел или Ярушка? Мигом позову.
— Попрошу обоих.
Мы входим в ресторан, садимся у окна. С другого конца зала нам подмигивает зеленый глаз аквариума, по стенам развешаны гравюры с изображением китобойных судов, спасательные круги с надписями «Титаник» и «Фрам», корабельные фонари. Приходят двое из обслуживающего персонала, вслед за ними семенит всполошенный директор.
— Честь труду! — громогласно восклицает шеф.— Моя фамилия — Кртечка. Я ответственное...
Микеш напускает на себя строгий вид, раскрывает блокнот и записывает фамилию. Директор осекся.
— Имя?
— Ян. Меня зовут Ян! — выдавливает из себя ответственное лицо.— Но уверяю вас, товарищи...
— Этого пока достаточно,— говорю я, хотя комизм ситуации меня забавляет и я был бы не прочь продлить удовольствие созерцать директора, который наверняка лихорадочно роется сейчас в своей памяти, гадая, что привело нас сюда.
— Садитесь... Все...
— Извольте, извольте,— заикается директор.— А не угодно ли для начала перекусить? Кофе? Ярушка, будь добра...
Но в этот момент из кухни уже выплывает здоровяк в белом халате, теперь уже тщательно застегнутом, неся поднос с двумя чашками.
— Вам с сахаром? — спрашивает он.
Глаза у Микеша так и сверкают. Наверняка он думает о том, что не мешало бы с этим заведеньицем познакомиться поближе! Посмотреть, что происходит здесь по ночам. Карты? Фарцовка? Или введена в обиход старая практика с комнатками на втором этаже? Традиция есть традиция.
Я достаю фотографию, сделанную в саду ресторана.
— Вы знаете этих людей? Они бывают здесь? Допрашиваемые обмениваются многозначительными
взглядами. Передают друг другу фотографию.
— Всмотритесь хорошенько,— повышаю я голос.— И
1 Партийное приветствие чешских коммунистов
пожалуйста, без ссылок на то, что здесь бывает уйма народу и всех-де не упомнишь! — произношу я сурово.
Микеш тотчас берет на себя роль следователя совершенно иного толка, как этому учили его на курсах психологии.
— -Ну зачем же так! — говорит он, словно бы возникла надобность несколько меня осадить.— У товарищей наверняка нет ничего такого, что им надо было бы скрывать.
— Да, ничего такого нет,— говорит перепуганный Яп Кртечка.— У нас с вами никогда не было никаких недоразумений. По крайней мере, за то время, что я здесь работаю. Вот этот пан сюда заходит.
— Этот? — Я вынимаю увеличенное изображение сертификатового пижона.
— Да.
— Заходит, как же, заходит,— поддакивает официант.— Только нерегулярно.
— Когда он здесь был последний раз?
— Ну, я уж и...— нехотя говорит официант, но стоило мне нахмуриться, как он раскололся: — Вчера тут был.
— Л может, и позавчера?
— Нет, нет, ЭТО уж точно. Мы нынче работаем каждый день, остальные-то в отпуске.
— Точно?
— Понимаете, когда видишь кого-нибудь часто, легко спутать, вчера заходил этот человек или позавчера, правда ведь?! Но позавчера у нас сидели одни немцы. Туристская группа. Наливались тут до двух ночи.
— Как его зовут? Где он живет? Чем занимается? С кем здесь бывает? Учтите, я не намерен каждое слово вытягивать из вас клещами!
Они не знают. Они ничегр не знают. Если бы они увидели этих людей, то, может, и вспомнили бы, а так... «Молодые люди. И какие-то девицы, но ведь вы знаете: сейчас все выглядят почти одинаково. Лохматые, в джинсах и куртках, уйма браслетов, электронные часы — разве отличишь их друг от друга?»
— Ну а теперь еще раз! — Я снова пускаю по кругу фотографию, сделанную в саду.— И говорить только правду, одну правду!
Старая-престарая уловка — делать вид, будто вам известно больше, чем на самом деле. Но удивительно, как безотказно она действует!
— Все здесь в разное время перебывали. Вот этого нарывали Фердой, этого — Гуго. Эту девицу — Джейн.
— А нашего пижона?
— Марек,—говорит официантка. Это первое слово, произнесенное ею.— Но фамилии его я не знаю.
— Если он придет, так только вечером. Часов в девять-десять,— сообщает мне официант.
— А вы не могли бы нам сказать, в связи с чем вы его разыскиваете? — вступает в разговор директор.
— Нет. Этого я сказать не могу. А теперь слушайте. Вечером мы, возможно, кого-нибудь сюда подошлем. Где у вас телефон?
— При выходе, возле туалетов.
— Отлично. Если этот пижон придет, а никого из наших здесь не будет, позвоните нам вот по этому номеру. И упаси вас боже...
— За кого вы нас принимаете! — говорит директор, становясь вновь таким, каким, вероятно, бывает всегда,— самоуверенным, строгим и справедливым.— Мы же знаем свои обязанности.
— Больше вы ничего не имеете нам сказать? — Я испытующе смотрю на них.— Если кто-нибудь из вас, как только мы уедем, побежит к телефону, то...
Директор обиженно выпрямляется.
— Все равно вы будете нас прослушивать, так ведь? — говорит повар.
Надо ли говорить: чтобы записывать все телефонные разговоры, из которых мы могли бы что-нибудь почерпнуть,— для этого у нас не хватает ни оборудования, ни людей,
— Ну, ну! — одергивает словоохотливого кока директор.— Товарищи сами знают, что им надо делать и что не надо!
— В этом можете не сомневаться! — говорю я, поднимаясь, а Микеш тем временем заканчивает записывать фамилии и адреса.
Мы выходим. Идем к машине. За нами наблюдают четверо, лица которых пятнами проступают сквозь занавеску.
— Думаешь о том же, о чем и я? — смеется Микеш.— Что они заслуживают хорошей ревизии?
— А какой шалман этого не заслуживает? — хмурюсь я.— Какое заведение сегодня не нуждается в этом, как свинарник — в уборке? Они не исключение.
— Куда теперь? В «Скотленд-Ярд»?
— Да,— вздыхаю я.— «Новый Скотленд-Ярд», этот наш сумасшедший дом. Надо еще раз прощупать Гуго.
ОКОЛО ТРЕХ ЧАСОВ ДНЯ
я — в городке Чешская Брана. Хотя я и сверялся по карте,
но все-таки поплутал, пока добрался до окраины: темпы строительства у нас действительно потрясающие — там, где на карте обозначена одинокая лесная сторожка, сейчас стоят панельные дома нового микрорайона; где на карте тропа, ныне автострада с четырехрядным движением.
Наконец я попадаю в ухоженный садик, чистенький прямо-таки по-санаторному. Крепкий старик пьет пиво, отхлебывая из кувшина. Саженными шагами подступает сюда новостройка, еще немного — и она поглотит и этот сад, и этот дом. Пока же на этом клочке земли словно бы еще длится неторопливый девятнадцатый век. Здесь все растет, послушное воле своего создателя. Стройные деревца, образцово подстриженные кусты. Овощи вытянулись на "грядке словно бы по линеечке, и даже компостная куча выглядит как-то'благообразно. Мир стоит на людях аккуратных, говаривал мой отец, а мужчина в саду, по всему видно» гораздо аккуратнее, чем когда-либо буду я. Дед взглянул на меня раз, другой, потом поставил кувшин и заковылял мне навстречу.
— Вы кого-то ищете?
— Добрый день! Любуюсь вашим садом, пан Иржи-чек. Как все тут у вас красиво, все ласкает глаз.
— Полно! — машет он рукой.— Будь у вас столько же времени, сколько у меня... Ну да нынешний год — последний. Весной сюда придут экскаваторы. А я прямехонько в дом для престарелых.
— А почему туда?
— Поставить себе новую хибару у меня уже нет сил. А в панельный дом — ни за что! Соседей я люблю, но слушать их перебранки за стеной — это уже слишком.
Он подводит меня к скамейке, на которой сидел. Дружески протягивает мне кувшин.
— Не могу, пан Иржичек. Я на машине. А вообще-то я с удовольствием составил бы вам компанию, все по боку — ив отпуск сюда. Вы один здесь живете?
— Уже восемнадцать лет,— кивает он.— Парень у меня сбежал в Канаду, теперь пишет, чтобы и я к нему туда перебрался. Да какой уж теперь смысл, сколько мне еще осталось небо коптить?
— Гм...
— Никакого смысла. Жена в могиле, уже восемнадцатый год, как я сказал. Вот и живу бобылем. Сам стряпаю, сам стираю.
— Пан Иржичек, я из угрозыска, из Праги. Ваш адрес мне дали в местном горсовете, я здесь раньше не бывал.
Приехал расспросить вас об одном пареньке, который двадцать пять лет назад снимал у вас комнату.
— А тебе это доподлинно известно? **~ Доподлинно.
— Какой же это был год? Сразу и не соображу...
— С шестидесятого по шестьдесят второй,— говорю я.— Некий Тоник Ферецкий. Потом он отсюда ушел в армию, а после армии уже не вернулся.
— А, Тонда! Ну да, Тонда. А с чего это вы о нем вспомнили?
— Да, понимаете, исчез он. Вот мы и разыскиваем его там, где он когда-то жил,— вдруг объявится.
— Не иначе как деру дал,— качает головой старик,— вроде моего балбеса. Девчонка его бросила, так он — фьють и за кордон! Да, в бегах Тоник, не иначе. Вроде и не лоботряс, а все ему было как-то не по нутру. И денег-то у него мало, а у других, мол, куры не клюют. И в Прагу-то он вернется во что бы то ни стало, дескать, там кроны сами в руки идут. И вдруг — молчок. Нашел себе дельце... не знаю, говорить ли тебе об этом. Как бы ему не повредить...
— Ерунда, пан Иржичек. Ведь прошло больше двадцати лет. Чего бы он тут ни натворил, это уже ненаказуемо, за давностью.
— Что верно, то верно. Постой, как же все это было? А, вспомнил. Наш Мирек сбежал в шестидесятом. Старуха ходила как в воду опущенная. Все не могла к тишине привыкнуть. Ну я и стал пускать жильцов. Не то чтобы по нужде,— я тогда работал на железной дороге машинистом! А чтобы старухе скучно не было, пока я на работе. Ну и пустил я этого Тонду. Он что-то там набедокурил, и его вытурили из интерната. Ну да, аккурат двадцать пять лет тому, как ты и говоришь.
— Пан Иржичек, но вы мне еще ничего не сказали о том дельце! А меня это очень интересует!
— А, ну-ну! Да пустое все это! Мальчишество. Сошелся Тонда с одним поляком, тот здесь работал, а семья у него была в Польше. Сам знаешь, у нас тут пограничная зона. Как выгнали немцев, здесь всегда рабочих рук не хватало. И этот поляк привозил Тонде плащи из болоньи — они тогда как раз в моду вошли. И Тонда их сбывал. Накопит тюк, свезет в Прагу и продаст по пяти сотенных за штуку. Триста поляку отдавал. Неплохо, а? Того арестовали, но улик никаких не было. Турнули из республики — и вся недолга! А Тонда сразу ушел в армию. Так что, как видишь, все это пустяки.
— Ну нет,— сказал я старику.— А после армии он уже не появлялся?
— Нет. Больше я его не видал. И уж совсем о нем позабыл, кабы ты не напомнил, я уж и знать не знал бы, что был такой на белом свете.
Я поблагодарил. Дед поднялся со скамьи и, стоя, допил из кувшина пиво.
— У тебя есть с собой какая-нибудь сумка?
— Нет. А что?
— Дам тебе яблок. Куда их девать, мне не съесть. А по весне здесь уже будут экскаваторы.
— Пан Иржичек, нашему брату...
— Ладно, ладно, прихватишь домой детишкам. А чтоб ты не думал, что задаром,— маленько меня подвезешь. Смотаюсь за пивом.
— Ну хорошо. Я подожду вас возле машины.
— Найду для тебя какой-нибудь полиэтиленовый мешок. У. меня ими хоть пруд пруди.
— СЛАВНЫЙ СТАРИКАН,—
с удовлетворением заметил Бавор.— Да только толку от всего этого не будет, пожалуй, никакого. Знать это нелишне, но ведь дела-то все давнишние. А у меня здесь был Гуго из ремонтной мастерской.
— Ну и как? — спросил я.
— С ним мы уже почти закончили. Он все, что можно, валит на Ферду. Мол, все эти махинации — дело рук Фер-ды. Мол, Ферецкий его запугивал.
— Великолепно. А почему он ни разу не заявил — этого он тебе часом не сказал?
— Сам понимаешь, боялся. Ферда славился тем, что был скор на расправу. Ну да чтобы Гуго забрать, материала хватает. Вот кончим с бумагами и возьмем его. Но не об этом сейчас речь. У нашего сертификатного пижона уже есть фамилия. Коленатый. Это мы в барах вынюхали.
— Так что найти его не проблема?
— Его уже ищут. Сладкая Джейн — вот имечко, а?! Точно у тебя джем во рту. Это Стиблову так зовут.
— Сплошь распрекрасные чешские имена...— говорю я.
— Не говори! Так эта красотка Джейн, к твоему сведению, уборщица.
Я присвистнул:
— Уборщица, мой капитан? Стало быть, в этом деле будут замешаны еще и девочки?
— А то как же! Она на полставке в «Конструкте». Часа два поработает — и поминай как звали, и никто не решается ей слова сказать. Найти сейчас уборщицу не так-то просто. После трудов праведных — в водоворот жизни!
— Значит, у нее есть еще какие-то левые доходы.
— Факт, но попробуй ущучь ее в чем-нибудь таком! Теперь она на некоторое время присмиреет.
— Ну да мы ее найдем.
— Набросай мне на бумаге рапорт и дуй, тебе нужно выспаться. А я еще схожу поужинаю.
— Это куда же, пан капитан? Разве дома тебя перестали кормить?
— Захотелось, понимаешь ли, чего-нибудь эдакого...— сказал капитан.— Отбивной из китового мяса. Я уже пригласил жену, поужинаем вместе.
— А...
— Так что — спокойной ночи. Утром обсудим, как действовать дальше.
— Крепкого сна, мой капитан!
— Приятных, сладких сновидений! — лукаво отозвался он.
Глава VI
Я ВСТАВЛЯЮ В МАШИНКУ
(испытываю соблазн написать «селедку», как это сделал бы Джеймс Джойс, снискавший себе подобными выражениями неувядаемую славу у литературных критиков) чистый лист бумаги и пишу рапорт о посещении ресторана «На плотах» и о махинациях Ферды с болоньями двадцать пять лет тому назад. При этом по кабинету расхаживала сердитая уборщица; она вытряхивала окурки из пепельниц и бумажки из корзин в большой полиэтиленовый мешок, который таскала за собой по коридорам, стирала пыль со столов и картотек, прошлась мокрой тряпкой по линолеуму, подмела у меня под ногами — верная примета, что я уже не женюсь,— в то время как я продолжал невозмутимо писать, проворчала что-то о людях, которые тоже заслуживают доброго слова, а затем заперла меня в кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37