Но если бы я женился,— сказал он с надеждой в голосе,— и у меня было бы много детей, то нам, полагаю, все это должны были бы вернуть, а? Что же, прикажете тесниться в трех нижних комнатах? Знаешь, пока отец был жив, ничего подобного они бы сделать не посмели. К нему ходила лечиться вся Прага. Сейчас они куражатся, а тогда и заикнуться бы не посмели.
— Ты живешь вместе с матерью?
— А то как же... На ней весь дом.
— Гм. А ты не подумывал о собственной квартире?
— А зачем? Ведь это все мое!
Мать была сама любезность, как и подобало даме, помнящей «старые, добрые времена». Положа руку на сердце, Ирена ей нравилась. Пани Сладкая уже давно помышляла о том, чтобы отказаться от стряпни и уборки и возложить все заботы о доме на молодую хозяйку, са^ мой же ограничиться ролью дамы, украшающей семейный очаг, и советчицы. Ирена — девушка из провинции, рассуждала она, и, вне всякого сомнения, порядочная, трудолюбивая и к тому же не лыком шита, это сразу чувствуется. Не какая-нибудь там деревенская чумичка. Ее удовлетворил внешний облик Ирены, и она нашла ее подходящей для сына. Но, зная, сколь ветрено ее дитя, она принялась ловко расставлять- сети.
— Красивая девушка,— завела она разговор как-то вечером.
— Ирена? Ничего,— снисходительно согласился Карел.
— Верно, многие друзья тебе просто завидуют.
— Да, это есть,— согласился Сладкий.
— Досадно, что у пас такое крохотное помещение и ты не можешь ее сюда привести.
— Как это — крохотное? — возразил он.— Ведь у нас три комнаты, для начала хватит. Каждому по комнате. Или—у тебя одна, у нас вторая, а гостиная может быть общей.
— Сомневаюсь, чтобы она сюда пошла,— сказала мать.— Все же далековато от центра.
— К твоему сведению, она ни минуты не будет раздумывать. Она снимает комнату у одной весьма неприятной особы. Знаешь, сколько она ей платит? Восемьсот крон в месяц.
— Да что ты? Откуда же у нее такие деньги?
— По-моему, она работает где-то манекенщицей. Демонстрирует платья или что-то в этом роде. «Меньше калорий — больше движения!», «Пользуйтесь кремом «Ниве я»!»
— Гм, никчемное занятие. Вряд ли тебе понравится, если твоя жека станет позировать художникам, раздеваться перед каждым.
— Да Ты что, профессия манекенщицы сегодня очень распространена! И ни перед кем она не раздевается, разве что в поликлинике на приеме у врача.
— Ах так. Ну да все равно, она, наверно, привыкла к обществу. Нас двоих ей, возможно, будет маловато.
Ловко маневрируя, она создала ситуацию, при которой ему ничего другого не оставалось, как попросить руки Йрсны.
— Мать считает,— сказал он однажды,— что я должен на тебе жениться! Тоже мне идея! С чего вдруг ты выберешь меня, когда вокруг столько знакомых и друзей?
— Гм.
— Она хочет, чтобы я привел тебя в нашу хибару, половина которой к тому же нам не принадлежит.
— Гм.
— Она считает, что на первых порах у нас будет своя комната, у нее вторая, а гостиную мы по-родственному поделим. Уточню — я лично ничего против не имею. По крайней мере, и надо будет за тобой гонять к черту на кулички, как сейчас караулить тебя не понадобится.
— Так ты даже ревнуешь?
— Нисколечко! Но во мне все переворачивается, когда любой фотограф кричит тебе через столики: «Завтра в восемь у меня в ателье!» — и ты туда идешь.
— Но ведь надо же мне на что-то жить.
— Возмутительно, что ты вообще на них всех смотришь. Каждый начинает воображать, будто ему все дозволено.
— Это связано с работой. Но не думай, меня не так-то легко окрутить.
1 Обязательно (нем.). Здесь: именно,
— Черт побери, что я, прокормить тебя не смогу? Плюнь ты на все это!
Перспектива была заманчива. В последнее время Ирена уже не была нарасхват, как прежде. Ее фотографировали так часто, что рекламные отделы различных организаций стали помышлять о новых лицах. Было похоже, что в будущем ей придется работу буквально выпрашивать.
— Да ведь, черт подери, на худой конец, если у нас ничего не выйдет, мы можем по-джентльменски разойтись, разве не так? — продолжал свое признание в любви молодой заклинатель змей.— Сейчас разводят, как на конвейере. Но я не вижу причины, почему бы у нас не получилось.
Житейский опыт научил ее не слишком-то доверяться клятвенным обещаниям. Деловой тон ей понравился, он производил впечатление рассудительного благоразумия. Ей даже подумалось, что так и должно быть. Что именно врачам, видевшим благодаря своей профессии столько страданий, пристало надевать на себя личину некоторого цинизма. Пылкость присуща скорее романтическим профессиям, врач должен смотреть на вещи трезво. А Карел принадлежал к числу лучших в своей области,— по крайней мере, так говорил о себе он сам. Золотые руки, золотое сердце, хотя в операционной он и запускает в персонал инструментарием,— таким он ей представлялся.
— Хочешь попробовать?
И Ирена решила попробовать.
ПО УТРАМ ДОКТОР СЛАДКИЙ
мчался на работу в автомобиле японского производства, махал ей рукой, обтянутой лайковой перчаткой. Ирена занималась уборкой комнат и в хорошем настроении распевала песенки. Она открыла для себя радость, даруемую общением с книгами, впервые после школы у нее оказалось достаточно времени, чтобы сидеть и читать всевозможные истории. Около одиннадцати она, прихватив сумки, отправлялась за покупками. Ехала автобусом, курсировавшим с интервалами в полчаса, и возвращалась навьюченная, как обозный мул. Потом стряпала.
Свекрови, как показывает многолетний опыт, весьма склонны отравлять жизнь другим, расфуфыренные же дамочки в шляпках с вуалью — в особенности, но скажем сразу: пани Сладкая была счастливым исключением из правил, Хотя на первых порах ее и подмывало эдак поучать и читать нотации, однако вскоре верх одержали лучшие свойства ее натуры. Весь этот форс, вуальки и рюши, в сущности, не вязались с ее характером, по природе своей она была весела и общительна. Она происходила из многодетной семьи, какие были не редкостью еще лет шестьдесят тому назад. Ее плодовитые родители произвели на свет девятерых здоровых и крепких ребятишек, а наша пани Сладкая была старшей из них. Она брала под свое покровительство младших, зачастую оберегала братьев от побоев соседских мальчишек. Растерянность Ирены на первых порах оживила эти забытые чувства, пани Сладкая простерла над ней свою охранную десницу. Пусть не сбивают вас с толку рюши, потому что за всем нужно видеть человека! Просто хлопоты по части туалетов помогали пани Сладкой скоротать время, это был элегантный выпад фехтовальщицы против скуки послеобеденных часов, самыми крупными событиями которых являлись приход почтальона и периодические визиты страхового агента.
— Что мы сегодня приготовим? — спрашивали женщины друг у дружки, сидя визави за чашечкой утреннего кофе.— Что мы вообще будем сегодня делать?
Ирена выказала редкостные способности по части туалетов, оказавшись искусной мастерицей.
— Я видела в «Бурде» фасон как раз для тебя,— говорила она свекрови — персоне, в которой литература видит по традиции многоголовую гидру, извергающую огнедышащую серу.— Юбка в складку и двубортный пакетик со шлицей. Я куплю материал.
— Плиссе? — изумлялась свекровь.— На мою фигуру? Ну, не знаю!
— Да почему же? Мода сейчас омолаживает! Сейчас носят ярко-белое, тебе возьмем благородно-серый цвет. С серебристым отливом.
— Девчонки в «Славин» просто умрут при виде меня!—радовалась старая пани Сладкая.
Выражаясь газетным языком, политика обеих Сладких переходила от конфронтации к разрядке, от разрядки — к открытому и взаимовыгодному сотрудничеству. Дружба помогла им преодолеть и первые испытания, кризисы.
— Кнедлики без булки, милушка? Ни в коем случае! Карел их и в рот не возьмет, он к этому не привык!
— С бурисонами получается совсем легкое блюдо. Лучше усваивается. Вот, смотри, что сказано об этом в поваренной книге!
— Ох уж эти мне поваренные книги! Я тебе говорю...
— Я уже как-то делала и...
110 Здесь следовало бы остановиться на строго вскинутых бровях ветеранши дома, на раздраженно бряцающей кастрюле в ее руках, на всхлипываниях невестки, лежащей в полуобморочном состоянии на кровати. Но в хронике судьбы Ирены Сладкой нет места для обморочных состояний, подобное фиглярство ей претило.
— Я знаю, как мы поступим! Мы дадим ему и то и другое, пусть сам скажет!
— Пожалуйста, но предпочтение он отдаст моим!
— Это мы еще посмотрим!
— Да ведь это как пить дать. Здесь ясно написано, что кнедлики с воздушным рисом нежнее, вкуснее и легче усваиваются.
— Ну, не будем спорить и отварим картошку!
— Нет, кнедлики!
— Ты сама сказала,— заметила свекровь,— соревноваться так соревноваться! А Карел рассудит!
Однако состязание не состоялось: дипломированный врач Карел Сладкий в тот день домой вообще не явился. К вечеру он позвонил из больницы (по крайней мере, сказал, что звонит оттуда), мол, задерживается на неопределенное время.
— У нас тут настоящая бойня,— сообщил он,— неподалеку от Бенешова перевернулся автобус, набитый людьми, сшиваем всем миром!
Женщины улыбнулись, примирительно пожали друг другу руки. «Нет войне!» — пообещали они языком ежедневной печати, который мы чуть выше нашли точным и ясным.
РАДОСТНО ЩЕБЕЧА, ШИЛИ ОНИ
приданое для ребенка,— во всяком случае, уверяли себя в этом, хотя нынешние времена не очень-то способствуют рукоделию, все можно купить готовым или, в крайнем случае, в купонах, которые легко сшить дома. И все-таки они вышивали крестиком края распашонок, на фланелевые комбинезончики нашивали монограммы. Они нисколечко не сомневались в том, что Ирена произведет на свет здорового сына. Карел Сладкий отказывался разделять их радость. Когда они начинали хвастаться перед ним выполненной за день работой, это вызывало у него лишь брюзжание.
— Мужчины этого не понимают,— утешали друг дружку две подруги.— Они хотят, чтобы все было как по мановению руки. Скорей, скорей, хоть бы малышу исполни-
лось семь, чтобы можно было сыграть с ним в футбол или, скажем, в бадминтон.
Исходя из этого, обе решили, что лучше вообще не втягивать Карела ни в какие заботы по поводу предстоящего радостного события.
Дипломированный врач Сладкий с каждым днем мрачнел все больше и больше. Он казался себе зверем, попавшим в капкан. У него было такое чувство, будто обстоятельства загнали его в ловушку. Во-первых, он полагал, что обзаводиться ребенком ему еще рано. Он понимал: это привнесет в его жизнь массу ограничений, новых обязанностей, что ему вовсе не улыбалось. Понимал: все в доме начнет вертеться вокруг нового, чуждого ему существа, а сам он окажется в стороне, как бы отставленный на запасной путь. Ирену, которая была, в сущности, виновницей всех этих перемен, он просто видеть не мог. Красавицу все распирало и распирало. Она стала вялой и ленивой. Зачастую спала в то время, когда надлежало уделить внимание ему. Все в доме теперь было подчинено ей.
«Что же ОНА, черт побери, не могла поостеречься?—» возмущался доктор.— Не могла подождать еще пару лет? Вместо того чтобы пожить в свое удовольствие, изволь теперь прозябать из-за какого-то сморчка. Ирена уже отказывается со мной спать: это, видите ли, могло бы «ему» повредить». Ирена беспричинно вздыхала, брала его руку и прикладывала к своему вздувшемуся животу. Ему это было особенно неприятно, он видел в ней человека, который похваляется своим уродством.
Несколько раз он не ночевал дома, ссылаясь на ночные дежурства в клинике.
— Сама понимаешь, я теперь должен зарабатывать денежку.
И снова возле общежития для младшего медперсонала подсаживал он в свою машину хихикающих сестричек и катил на свою слапскую дачу.
— Мне следовало бы сейчас быть дома,— говорил он оскорбленно.— Но, черт побери, на кой околачиваться там, где ты никому не нужен! Где тебя называют «папочкой» и говорят всякие другие пошлости! Проклятье, мне тоже хочется, чтобы меня кто-то любил, был ко мне внимателен!
— Но ведь я вас люблю, пан доктор,— слышал он от медсестер.
— Ловко же они меня окрутили, эти две бабы, доложу я тебе! Здорово меня подловили. Еще не хватает, чтоб они напялили на меня арестантский халат, ведь они без конца что-то шьют, шьют, навесят мне на грудь номер — и амба!
Сестрички утешали его, ибо медицинский персонал воспитан в сострадании к ближнему.
Женщины отправились покупать детскую коляску. В душный день они обегали несколько магазинов, пока не нашли то, что надо,— один из самых великолепных экипажей, какой когда-либо колесил по брусчатым пражским тротуарам. (Тут уж каждый должен вообразить себе нечто свое, поскольку у меня нет никакого опыта по этой части.) Ирена устала так, что на ней лица не было. Выйдя из трамвая, они увидели автобус, как раз производивший посадку пассажиров. Женщины побежали. И тут в эту историю вмешался рок, который с особым упорством преследует хороших людей. Ирена вскрикнула и остановилась. Словно бы острый крюк вонзился в ее нутро.
ОДИНОКИЙ ОГОНЕК В ОКНЕ
привел дипломированного врача Карела Сладкого домой. Мать поджидала его на кухне, она сидела за столом, и вид у нее был как у богини мести.
— Ирена в больнице,— произнесла она строго.— Где ты был? Целую вечность разыскиваю тебя по всем телефонам, и никто о тебе ничего не знает.
— Я был... Дело в том, что... сегодня главврач отмечал свой день рождения, и мы поехали...
— У Ирены выкидыш.
— Как? — сказал он.— Как это выкидыш, ведь... А! Это резус-фактор, понимаешь? Но как это, черт возьми, могло случиться? Вы что, занавески вешали или что?
— Это случилось оттого, что ты ни о чем не заботишься. Что...
— А, так ко всему еще я и виноват! — патетически воскликнул он.— Ну, разумеется, чего еще я могу ожидать! Но не скажешь ли, как это я умудрился сделать, если меня здесь вообще не было?
— Ребенок тебе не очень-то был нужен, не так ли?
— Обожди, обожди, не делай из меня ирода или бог знает еще кого! Только потому, что, едва заслышав о ребенке, я не пустился в пляс с тягой для штор, как это показывают теперь по телевидению, только потому, что я не ошалел от радости, что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37