.. отношение к нашему предприятию,—говорил он сквозь частокол пальцев, которыми постукивал себя по губам.
Ирена чуть улыбнулась, прошлась по кабинету прежней своей походкой манекенщицы, которая владеет ремеслом и умеет псд.'гп, каждый мускул.
— А я п есть такой опытный водитель? — спросила она, наклонившись через стол и упершись в него узкой вытянутой кистью.— Сами вы верите в это? — выдохнула она, выпятив свои губы обольстительницы.
— Черт возьми... Ладно, сдаюсь,— капитулировал начальник отдела эксплуатации.— Просто я думал... Вы одна из тех немногих женщин-водителей, которые ездят. Что, если я приглашу вас поужинать вместе со мной, как тот бедолага, который на вас пожаловался...
— Я подумаю,— сказала она неопределенно. — Проклятье, неужели...
Молчание.— Пойдете? Молчание.
— Ну, пожалуйста,— шепнул он чуть слышно.
— Хорошо.
НОВАЯ СОСЕДКА ПО ИМЕНИ МАРТИНА, этакая распустеха с хвостом волос, завязанным сбоку (прелестная мода, такая была лет двадцать тому назад), изучающая в Праге историю театра, валяется на кушетке и хрумкает печенье. Она взмахивает рукой.
— Привет! — восклицает она.— Тебе звонили уже четыре раза. Какой-то Пьетро или Педро, но по-чешски говорил хорошо. Сказал, вечером будет тебя ждать, ты знаешь где. Хочешь кофе?
— Можно.
Мартина спрыгивает с кушетки.
— Убойный или нормальный?
— Детский.
— Ладненько. А я — убойный! — подает Ирене руку новая товарка.— Понимаешь, такие важные вещи о тебе я должна знать. А ты — обо мне. Бог весть, сколько мы проторчим тут вместе.
Она поскребла указательным пальцем в волосах.
— А этот... Педро... Придет сюда? «Мыс Канаверал»? Ирена пожимает плечами.
— Ну, ведь это нужно выяснить! Я охотно тебе уступлю, нужно только условиться — когда, что да как. Я тоже иной раз кого-нибудь приглашу, понимаешь, Саройян говорил, что по вечерам ты все равно почти никогда не бываешь дома. Так что, если тебе понадобится...
— Слушай, сделай кофе,— говорит Ирена,— а там видно будет.
— Бегу. Но серьезно, если надо, не стесняйся, скажи! Я почти каждый вечер могу найти себе какое-нибудь развлечение. Схожу в кино или еще куда-нибудь. В театр. А то так просто похожу по улицам. Я это люблю. Мне Прага страшно нравится, а тебе?
— Конечно, как же иначе, конечно,— сказала Ирена, разулась и зашевелила пальцами па ногах.— Уф!
В конце каждого коридора кухня с газовыми плитами и холодильниками, с досками для резки и чистки. Живущие в пансионате женщины могут готовить здесь всевозможные разносолы. Впрочем, сказать по правде, я редко когда заставал их за этим занятием. Большинство из них ограничивается лишь обедом, да и то где-нибудь в городе, а здесь довольствуются йогуртами да кефирами, святым духом питаются, как сказал бы поэт. Живут на
кофе да на сухариках. Их пища — горький чай и горькие мысли.
Мартина приносит кофе.
— Ты хотела детский, а я — убойный,— говорит она покаянно.— Я это твердо усвоила. Но когда кофейник начал вдруг свистеть, как регулировщик на перекрестке, я что-то запаниковала и сделала нам обеим нормальный. Ну да ничего, правда? Для меня страх как важно, чтобы мы с тобой поладили.
—' А что так? — спрашивает Ирена.
— Знаешь, ты выглядишь так солидно. Я здесь уже на третьем месте. Ты не поверишь, за каких-нибудь два года. Дядюшка Заступник меня выручил. Что ты о нем думаешь? Уж не приударяет ли он случайно за девочками? Не захотелось ли ему, прежде чем расстаться с этим миром, снискать хоть немного девичьей признательности?
— Да ты что? — поражается Ирена.— Как это только могло прийти тебе в голову?
— Ну, понимаешь, он так странно нам улыбается. Говорит: «Прекрасный день, милые молодые дамы!» Ведь обычно же так никто не говорит, правда?
— Не говорит,— согласилась Ирена.— Л должны бы говорить, разве нет?
— Ну... ты считаешь? Ты всерьез считаешь, что должны бы? Я еще молодая и глупая, я в этом не разбираюсь. Но мне кажется, что, если человек сует нос не в свое дело, зато просто' приставала. Вот послушай! Стою я сегодня перед витриной с электротоварами. Рассматриваю маги, кассетники, прикидываю, какой бы приобрести. И представь себе! Там ошивался какой-то мужик, не то чтобы старый, но не молодой. На костылях. И давай чесать языком, какой лучше, какой хуже, какой работает с шумами, каком проигрывает,— я понятия не имею, что это такое, вроде бЫ какое-ТО усовершенствование,— минут десять гудел мне на ухо. Вот это и есть, по мне, приставала!
— Гм,— сказала Ирена.
— А что, нет?
— Да, может, он хотел просто поговорить. Что ему еще остается, раз он на костылях? Он что, по-твоему, в волейбол должен идти играть или что? Или девицу сосватать?
— Ну... — Мартина заколебалась.—-Может, ты и права. Но сразу это как-то не доходит. Так ты считаешь, что я обошлась с ним по-свински? Я сказала ему, что должна бежать, потому что идет мой трамвай. Он смотрел на меня так, будто я разбила его последние надежды. Словно ему осталось только выкурить сигарету и пойти открыть газ. Но мне-то до этого какое дело?
— Старый Саройян сказал бы, что тебе есть до этого дело,—отозвалась Ирена и поставила чашку на маленький столик.
— А ты?
— А ты?
— Поговорим лучше о чем-нибудь более веселом,— возглашает после паузы Мартина.— Пойдем в кино на какую-нибудь комедию! Ах да... Я совсем забыла, ведь у тебя свидание. Ну, схожу одна.
— Я еще не знаю, пойду ли.
— Брось монетку!
— Для этого ты должна мне ее одолжить. У меня ни одной монеты.
— Счастлива та женщина,— вздохнула Мартина,—- которой не нужно ездить в метро. У тебя своя машина, и вообще... Я давку не переношу. Давай пойду вымою чашки! Нет, я сама, я ведь моложе, и... зоггу4. Я не хотела тебя обидеть! Просто я хотела сказать, что...
Она взяла чашки и исчезла.
БОГ ВЕСТЬ, КАКИМ ЧУДОМ
проникла Львица в пансионат. Дневная вахтерша пропустила ее явно по привычке: не станешь же требовать пропуск у знакомого человека, не будешь же проверять его удостоверение личности! Смеющаяся Львица повисает на шее у Ирены.
— Ирен, лапушка, как ты тут без меня? Как делишки? Как с сильным полом, и вообще, как жизнь? Я на сегодня взяла выходной. Махнем куда-нибудь? Сегодня мне особенно хочется куда-нибудь закатиться, поизмываться над мужиками. Элегантно, как это всегда у тебя получалось. «Отчаливайте, юноша!» Ирен, лапка, давай кутнем! Мартинек сегодня дежурит.
— А если он тебе позвонит?
— Зачем ему звонить? Я сказала, что пойду с тобой, а тебе он доверяет. Мартииек мой! Его я не отдам и даже не одолжу! Представь себе, он уже прикидывает, как мы разместим детей! Взял лист бумаги в клетку и чертит. Куда что поставим, если у нас будет девчонка; другое дело, если сын, потому что в этом случае нужна совершенно иная концепция жилого пространства, как он говорит. И как
Прости (англ.),
мы все переставим, если родится двойня, Ну не прелесть он?
— А если тройня?—улыбнулась Ирена.
— Ты недооцениваешь мужской ум, это настоящий компьютер. Насчет тройни он вообще не ломает голову, потому что, как он уверяет, нам мигом дадут большую квартиру. Как это так, скажи на милость, что я не наткнулась на него раньше, а только теперь? По-моему, это ужасно несправедливо. Ты только подумай, он пишет обо мне стишки, ну... ничего особенного, знаешь, стишки зубника, но разве бывало когда-нибудь такое?
— Бывало!—улыбнулась Ирена.
— Не скажи!—решительно возразила Львица.
ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН, Ирена снимает трубку.
— Мартину?—спрашивает она.— Сейчас поищу, погодите минутку!
Ома кладет трубку возле аппарата и кричит в коридор. Мартина прибегает, ХЮСТ на голове мотается из стороны в сторону, км всполошенный маятник.
—Да,—говорит она в трубку.— Да? Да, да, да. Отлично. Прекрасно. Мирово. Да.
Она кладет трубку и улыбается Ирене.
— Это друзья. У них сегодня сабантуй. Кто-то получил аванс или что-то в этом роде, ну и угощает остальных. Говорят, чтобы я обязательно приходила. И чтоб обязательно привела своих знакомых. Сегодня там все на ногу. Хочешь ПОЙТИ со мной? Камиашка превеселая. Богема, понимаешь? Вино, парни, песни. Привет, меня зовут Мартина,---говорит она затем, обращаясь к Львице.
Ирена идс! со МНОЙ,- возражает Львица.— Я за ней
— Знаете.., — говорит объект соперничества.
— Она сама решит,— боевито выпаливает Мартина.— Идем со мной в ресторан «У художников», не пожалеешь,
— Идем со мной в ресторан «Ядран»! -— Вы обе очень любезны, но...
— Мужчина!—восклицает Львица, и Ирена утвердительно кивает головой.
— Пьетро!—говорит Мартина, и Ирена утвердительно кивает головой.
— Понимаю.
Мартина одевается, напевая. Весело разбрасывает вокруг свои шмотки. Наконец останавливает выбор на джин-
144 сах и майке с надписью «I 1оуе БМТ»4. Львица задумчиво грызет указательный палец, наблюдая за бывшей своей соседкой по комнате.
— Есть проблемы?
— Гм,— пожимает плечами Ирена.
— Справишься?
Ирена кивает. Она достает свободно ниспадающее платье оливкового цвета, наряжается.
ПАЛЯЩЕЕ СОЛНЦЕ
напитало улицы зноем. Мостовая пышет жаром. Три красавицы выходят из лифта. Ирена кладет на перегородку вахтерки ключ.
— Добрый вечер, дядюшка Саройян! Идем поразвлечься,
— Вижу, вижу. Желаю приятно провести время!— прячу я в усах улыбку.
— Меня здесь как бы и нет,— поднимает Львица указательный пальчик.
— Что, в самоволке? Верно, не прочь вернуться, а?
— Ну... с одной стороны, конечно. Со всех других — ни за что, ни за что, ни за что!
— Ну, желаю вам хорошо повеселиться!
Они выплывают на улицу. О чем-то договариваются, после чего Ирена решительно направляется к своей машине. Отпирает дверцу. Все трое усаживаются, и белая «Волга» отъезжает.
Время трудиться, время развлекаться. А для меня настала пора жасминового чая. Я всегда говорю —у каждого возраста свои радости.
-МНЕ НЕ ВЕРИЛОСЬ,
что ты придешь,— воскликнул зоотехник Педро Дрбоглав.
— Я тоже до последней минуты не знала.
— Я уже помышлял о том, как тихо-мирно здесь напьюсь, а потом позволю выставить себя так, чтобы успеть к поезду. Я приехал сказать тебе, что не могу без тебя жить. Не знаю, что и делать. Ведь у меня жена и трое детей. Работа. А я все время думаю только о тебе. Мне сегодня было крайне необходимо, чтобы ты пришла. У меня есть неплохая задумка. Я напьюсь и учиню скандал, потом мне будет стыдно перед тобой, и на этом все кончится.
Я люблю (англ.). Бюро молодежного туризма
—Это не совсем то, чего бы я сегодня хотела,—сказала Ирена.
— Тогда не знаю, как быть.
Услужливый официант принес бокал для Ирены. Налил из кувшина красного вина.
— Ужинать будете?— чуть ли не прошелестел он.— Что-нибудь на закуску? Миндаль? Арахис?
— Заметь, здесь ничего не изменилось,— сказал Педро и повел кистью руки, отмахиваясь от официанта, как от мухи.— Миндалек, винцо.
— А тебе чего бы хотелось?
— Не знаю.
— Гм. Что-нибудь с барашками?
— Нет, все в порядке. После того как истребили волков, барашки знай жиреют да дуреют. И по-моему, то же самое происходит с нами. Мне бы снова мои двадцать! Короб на спину — и айда бродить по белу свету. Мне бы снова мои тридцать!
— И что тогда?
— Не знаю. Может, выучился бы арабскому. Или еще что. Есть — это хорошо, спать — тоже, и каждое первое сентября покупать детям торт, пусть хоть немного утешатся—ведь надо опять идти в школу. Жизнь в общем-то хорошая штука, но сумасшедшая какая-то. Иногда меня такое зло берет, кажется, взял бы и махнул... не знаю, ну, скажем, обустраивать приграничные районы. Но тут же я говорю себе: и ты все это бросишь за здорово живешь? Понимаешь, я построил себе дом. Перед домом у меня альпинарий. Я болею за наш клуб, который играет в низ-шей лиге, два года назад я там еще играл... Но...
Ирена улыбнулась и погладила его по руке. Просто не хватает врага.
— Любопытно, ЧТО ГЫ мне это говоришь. Мне это тоже
— Хочешь, пойдем Ирена.
— Что?-- ужаснулся ПедрО.
— Я спрашиваю: хочешь пойти ко мне?—повторила Ирена.
— Хочу. Хочу. Сам не решался об этом заикнуться.
— Ну так пошли!
— Надо расплатиться.
— Ох! Сегодня мне противно все, что связано с этим «надо». Почему хоть раз в жизни не выкинуть какую-нибудь штуку?— сказала Ирена и взяла сумочку.
— В общем-то ты права.
Направившись к выходу, он подошел к метрдотелю, показал на столик, из-за которого они только что встали и где остались недопитый кувшин вина и два бокала: вложил ему в руку свернутую в трубочку стокронную бумажку.
— Сегодня мне море по колено,—сказала Ирена и вставила ключ в замок зажигания.— Во мне проснулась анархистка. Это предосудительно, это полнейшее безумие. Но почему надо быть рассудительной только потому, что тебе уже за тридцать? Я слишком долго была рассудительной.
Она подъехала к пансионату.
— Вот здесь я и живу, видишь? Это наша девичья казарма, мы здесь до тех пор, пока не удастся выйти замуж. Посетители проходят мимо вахтера с усами и бородой, как у святого Петра, и записываются в журнале. Или залезают по пожарной лестнице на второй этаж, там прыгают в кухню, а оттуда уже попадают, куда им надо. Но еще никто не делал того, что хочу сделать сегодня я. У тебя еще есть возможность пойти на попятный.
Она вела приятеля за руку. Они остановились перед моей вахтеркой.
— Дядюшка Саройян,—сказала она.— Дайте мне ключ. Мужчина, красный до корней волос, рассматривал вестибюль, делая вид, что его это не касается.
Я отвел руку назад и снял ключ, висевший на крюке за моей спиной. Разжал ладонь и снова сжал. Разжал, сжал, разжал. Ирена стояла и ждала. Какими смехотворными кажутся все инструкции и предписания, когда за вами иронически наблюдают полуприкрытые зеленые глаза! Я протянул руку и подал ключ, увенчанный деревянной грушей с выжженным номером 317.
— Спасибо, дядюшка!
— Не за что, красавица.
Они поднялись на лифте. Возможно, они поступили дерзко, возможно, проявили характер, но, как бы там ни было, они действовали открыто. Они поднялись наверх и заперлись в комнате. За дверью они обнялись и поцеловались.
Мирный вечер. Женщина готовит ужин, мужчина заглядывает ей через плечо. Слушает радио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37