Вот и заветная дверца, изукрашенная затейливым орнаментом. Пурэвжав тихонько потянул за шнурок, конец которого свисал снаружи. Послышался деревянный звук упавшей щеколды, дверца отворилась, п тут же раздался мелодичный звук колокольчика,,возвещая о.вошедшем. Узкая дорожка, аккуратно вымощенная кирпичом, вела к боль-
шой белоснежной юрте хубилгана, из которой доносился тончайший запах благовоний. Пурэвжав, войдя в юрту, отвесил по обычаю низкий поклон и поприветствовал перерожденца по-баргут-ски. Довчин встретил его весьма дружелюбно, как и всякого входящего в юрту.
Весь передний угол юрты занимал жертвенник, на котором возвышался начищенный до блеска бурхан. Сам хубилган сидел, скрестив ноги, на толстых тюфяках возле низенькой деревянной кровати, покрытой дорогим ковром, на правой, мужской половине юрты. Соблюдая обычай предков, Довчин весьма радушно принял незваного гостя, предложив ему ароматный горячий чай, заправленный по национальному обычаю молоком и кусочками сала, различные восточные сладости. С лица его не сходила улыбка.
— Нет ли у вас табакерки для нюхательного табака из нефрита с золотой коронкой? — тихо спросил Пурэвжав-Балдан у хубилгана и внимательно посмотрел на него. Перерожденец вздрогнул и тут же расплылся в улыбке. Ох, как долго ждал он этих слов!
— Найдется. Сейчас такие, табакерки — большая редкость. Но у настоятеля монастыря Святого Лузана Содова есть одна, — вкрадчивым голосом, почти шепотом ответил Довчин и опять заискивающе улыбнулся. — Я сразу догадался, как только увидел вас, что вы важная персона. С какими новостями прибыть изволили? — спросил он,
— Японское разведывательное управление в Харбине, получив ваше письмо, в котором вы обращались за помощью к Стране восходящего солнца, направило меня сюда к вам. Меня зовут Балдан. Имею задание поселиться в монастыре Святого Лузана иод видом священнослужителя с целью оказания всяческой помощи в вашем деле.
— Да-да, понимаю, -— закивал головой Довчин. - Сегодня отдохни, сын мой, — перешел он на другой тон. — Путь твой был нелегким, а о деле можно поговорить и завтра, — сказал перерожденец, пытливо изучая взглядом Пурэвжава. — Как же мне устроить тебя получше? — спросил он скорее себя, чем его.
— Отдохнуть было бы неплохо. Последние несколько суток я почти не спал, — ответил Пурэвжав, не отводя взгляда.
Перерожденец чинно, как и подобает его сану, вышел из юрты, оставив дверь полуоткрытой, и тихонько окликнул кого-то по имени. К нему подошел монашек лет тридцати пяти, невысокого роста, щуплый, с коротко стриженной головой и сильно загорелым лицом. Сложив руки ладонями вместе и поднеся их ко лбу, он низко, в пояс, поклонился и угодливо спросил: — Чего изволите, учитель-батюшка?
— Проводи, сын мой, этого божьего человека к Шушме, вели хорошенько накормить его и приготовить постель помягче, — повелительным тоном приказал хубилган-лама. — Да возвращайся побыстрее, сын мой, тебя работа ждет.
Шушмой оказался толстый маленький китаец с лысой головой и бледно-серым лицом человека, редко выходящего на свежий воздух. Встретил он Пурэвжава с напускной любезностью, какую могут выказывать только китайцы, приторно улыбаясь и отвешивая многочисленные поклоны. Он указал ему на маленький, очень невзрачный с виду глинобитный домик, крыша которого была покрыта старой, потемневшей и потрескавшейся от времени черепицей, через которую проросла трава. Известь со стен облупилась, весь дом имел неприглядный, неряшливый вид, напоминая чесоточного верблюда. Однако внутреннее убранство облезлого домика поразило Пурэвжава. Обстановка оказалась очень уютной, а в дощатом полу к тому же едва заметным четырехугольным вырезом виднелась дверца, через которую по неглубокому тоннелю можно было выйти из дома. Все здесь было предусмотрено для долгожданного гостя с Востока.
Шушма проворно поставил на низенький столик бутылку черной китайской водки, откупорил ее, затем подал блюдо с острой китайской закуской из свежих овощей с маринадом.
— Прошу вас, почтенный, выпейте пока рюмочку, а я принесу ужин, — кланяясь, говорил китаец.
Пурэвясав велел подать еще одну рюмку, налил в обе водки и, указав китайцу глазами на вторую рюмку, сказал:
— Выпьем за приятное знакомство, за удачу. — Поднося свою рюмку к губам, добавил:
— За удачу в нашем деле, — делая ударение на слове нашем.
— Сегодня поистине удивительный день: нам выпало большое счастье принимать у себя столь высокого гостя, прибывшего издалека. Мы все сочтем за большую честь служить дорогому гостю, — льстиво произнес Шушма, поклонившись и обнажив в улыбке крупные зубы.
В это время на пороге появился старый китаец с большим подносом, заставленным всевозможными блюдами китайской кухни. Поставив поднос на столик, он начал отвешивать поклоны, пятясь назад, пока не скрылся за дверью.
— Отведайте наших кушаний, светлейший гость, не церемоньтесь, чувствуйте себя, как дома, — говорил Шушма, беря с подноса еду и подавая ее Пурэвжаву. — Пусть ваша душа и тело отдохнут, драгоценный гость. Здесь вам никто не помешает. Извольте кушать, а я выйду проводить вашего проводника, а потом разделю с вами трапезу, если вы ничего не будете иметь против.
Шушма вышел во двор и подозвал того самого темнолицего монашка:
— Ну как? Не было ли каких указаний от хубилганаламы? — спросил он шепотом.
— Наставник велел хорошенько проверить пришельца, наш ли это человек, — так же еле слышно прошептал монашек.
— Ясно. Ступай.
Вернувшись в комнату к Пурэвжаву, он буквально сбивался с ног, стараясь угодить ему, то предлагая какое-нибудь редкое блюдо, то подливая черной китайской водки.
— Я ведь уроженец Харбина, — как бы невзначай заметал Шушма, желая таким образом выведать у Пурэвжава, действительно ли тот прибыл оттуда. — Мне было бы очень приятно услышать из ваших уст хоть несколько слов об этом замечательном городе.
Пурэвжав был готов к подобному вопросу и спокойно ответил:
— Харбин мне тоже понравился. Жаль только, что я пробыл там всего два дня, да и то в кабинете господина Инокузи, до ряби в глазах изучая секретные бумаги. Правда, оба вечера я провел прекрасно. — Пурэвжав откинулся на мягкие подушки, не спеша закурил дорогую японскую сигарету и стал с мечтательным видом выпускать аккуратные колечки дыма. Он назвал несколько улиц, описал два-три наиболее примечательных здания, ресторацию, а затем подробно рассказал о своем посещении некоторых злачных мест и даже назвал по именам их содержателей.
Глаза Шушмы заблестели.
— О, вы действительно все прекрасно разглядели. Сразу чувствуется острый глаз разведчика, — похвалил он.
— Такова наша судьба: сегодня — здесь, а завтра — неизвестно где. Вообще, в последние годы я работал в основном среди баргутов и сунэдов , по-китайски они говорят отвратительно, а по-японски едва понимают...
— Не извольте беспокоиться, светлейший гость, — прервал его Шушма, — уж мы то ничего не пожалеем для нашего дела. А сейчас не угодно ли вам отдохнуть? — спросил он, пытаясь таким образом закончить затянувшийся разговор и, вероятно, считая свою сегодняшнюю миссию оконченной.
— Мне бы сходить в баню. Грязь с себя смыть. В какую-нибудь захолустную баньку, где поменьше народу. Устроите? — спросил Пурэвжав, потирая руки.
— Ай, можно, можно! И как это я сразу не догадался вам предложить, — засуетился Шушма. — Есть здесь одна хорошая банька на Широкой Китайской улице. Там, на окраине города, даже днем почти всегда безлюдно. А банька что надо! — хитро сощурив глаза, заулыбался он. Подождите немного, я велю найти провожатого.
Очень скоро Шушма вернулся.
- Вы один желаете пойти, или дать вам человека?
— Благодарствую. Знаете, не нужно никого, — отказался Пурэвжав, — я, пожалуй, один пойду. Говорят, что ходьба на своих двоих — лучшее средство узнать город. Да и спешить мне некуда, а после такой обильной трапезы невредно будет немного Проветриться перед банькой. — Пурэвжав тоже широко улыбнулся этому толстому, лоснящемуся от жира китайцу.
— Надеюсь, наш дорогой гость не заблудится в Улан-Баторе? — лебезил Шушма. Он подробно рассказал, как найти баню, подал ключ от дома, Пожелав приятно помыться, и чинно поклонился: — Я тоже пойду к себе. Неприлично сидеть в чужом доме, когда хозяина нет, — в приторной улыбке он оскалил желтые лошадиные зубы.
Широкая Китайская улица, зажатая между высоченными ха-шанами, оказалась на самом деле тихой, безлюдной улочкой. А вот и баня — низкий одноэтажный дом с крыльцом. И очереди никакой. На крыльце высокий худой китаец с очень узкими мутно-желтыми глазами и рябым лицом. «Опять китаец. Наверх ное, банщик. Понятно, слежка. Все у них подстроено заранее. Посмотрим, что будет дальше», — думал Пурэвжав, подходя к крыльцу.
Сделав вид, что только сейчас заметил пришедшего, банщик встрепенулся и с радостным видом, как старого знакомого, поприветствовал Пурэвжава.
— Рад вас видеть сегодня. Как вы себя чувствуете? Надеюсь, ваши все в добром здравии?
— Здравствуйте, но я вас что-то не припомню. Вы с кем-то меня путаете, служивый, — не смутившись, ответил Пурэвжав, поднимаясь по ступенькам на крыльцо и давая понять, что он пришел сюда отнюдь не ради праздных разговоров.
— Как же так, — развел руками китаец, — ведь мы с вами чуть ли не каждый день встречаемся на этой улице, да и в баню вы часто ходите?!
— Дешевый прием, — вздохнул Пурэвжав и обернулся к китайцу: — А ну-ка, откройте глаза пошире, посмотрите хорошенько, где это мы с вами встречались? — буркнул он. — А впрочем, если вам так Хочется, — смягчил он свой тон, — то можно и познакомиться. Говорят, что человек, имеющий много друзей, подобен широкой степи. Так куда пройти, дружище? Мне бы хотелось побыстрее, — уже совсем дружелюбно сказал он.
Китаец часто-часто заморгал и, словно смутившись, позвал: — Сюда сюда. Идите за мной. Ваш номер в самом конце коридора. Человек, похожий на вас, всегда моется в том номере. Неужели я в самом деле обознался? Но вы удивительно похожи на одного нашего клиента. Так что извините за беспокойство. Сюда много народу ходит, и многих своих клиентов я хорошо знаю в лицо. А сейчас обознался.
Банщик расстегнул верхние пуговицы халата, почесал впалую, в темных родимых пятнах грудь, сухо откашлялся и опять извинился:
— Простите, уважаемый. Вот видите, старый человек не только сам может заблуждаться, но и других может ввести в заблуждение.
— Вы ведь ничего обидного мне не сказали, зачем же так беспокоиться? С кем не бывает! Забудьте об этом, — успокоил его Пурэвжав. — Я теперь всегда буду ходить только в вашу баню.
Пока Пурэвжав мылся в предоставленном ему отдельном номере, банщик ловко прощупал все его вещи, постучал по подошвам сапог, но, ничего не найдя подозрительного, сел за столик, покрытый чистенькой скатертью с китайскими узорами, не спеша свернул из газетной бумаги папиросу, налил в кружку крутого кипятку, заварил густой, тягучий чай. Потягивая табак и отпивая маленькими глотками из кружки, он размышлял: «Этого человека не так-то легко вывести на чистую воду. Но ведь бывает и так, что, выдержав огромные испытания, спотыкаются на малом и таким образом проваливаются. Надо бы его еще разок проверить чем-нибудь таким, чего он не может ожидать. Ну а если сам оплошаешь да дров наломаешь, унизивши какую-нибудь действительно важную персону, то можешь и головой поплатиться. А я, слава богу, неплохо здесь устроился».
Вечером банщик отправился к хубилгану-ламе. Возле хашана перерожденца его уже ждал Шушма. Когда он доложил Шушме, что ничего особенного ему выведать не удалось, тот, рассвирепев, набросился на банщика с руганью и упреками:
— Старая каналья, вонючий желудок, не мог ничего выведать, рябой козел! Пошел прочь, — шипел он. Однако, когда он переступил порог чертогов перерожденца, злое лицо Шушмы приняло угодливое выражение:
— Почтеннейший лама, пришелец — действительно посланец Страны восходящего солнца. В его отсутствие я перетряхнул все его вещи. В дорожной сумке обнаружил коротковолновый радиопередатчик японского производства, наган, новейшей марки фотоаппарат, тоже японский, японские деньги, сигареты.
Довчин сидел, не проронив ни слова, сосредоточенно глядя на Шушму, но, услышав последние слова китайца, внутренне обрадовался и стал предлагать чай и угощение.
— Благодарствую, господин. Я спешу. Я ведь и пришел только затем, чтобы доложить вам это приятное известие, — заулыбался Шушма, ожидая, что скажет перерожденец, и нетерпеливо ерзая на скамейке.
— У змеи пестрые пятна снаружи, а у человека — внутри. У тебя солидный опыт в этом деле, сын мой, и ты хорошо знаешь, что никому нельзя Слепо доверять. Что касается Балдана, сын мой, то мне тоже кажется, что это свой человек. Но бдительность нельзя терять ни на минуту, иначе нам всем придется расстать-
ся со своей головой. Приставь к нему человека, чтобы знать каждый его шаг. А завтра пусть придет сюда. Я сам с ним поговорю.
Хубилган-лама достал из-за пазухи шелковый кисет, вытащил из него табакерку для нюхательного табака с крышечкой из красного коралла, тоненькой лопаткой насыпал табак на палец и зарядил им обе ноздри.
— Ну я пойду. — Шушма торопливо поднялся со скамьи, Довчин его не удерживал.
Шушма снова зашел к гостю, спросил, не желает ли он заказать чего-нибудь на ужин. Пурэвжав попросил немного жареного мяса с капустой. Быстро съев ужин, он отправился спать, сославшись на усталость и головную боль.
Как только Шушма ушел, Балдан — Пурэвжав уже почти свыкся со своим новым именем, — соскочил с постели, запер дверь, погасил лампу и, сев сбоку у низкого окошечка, стал наблюдать за воротами хашана. Ждать ему пришлось недолго. Скрипнула едва слышно дверца, прорезанная в больших воротах хашана, и появился высокий худосочный мужчина, в котором Пурэвжав узнал того самого рябого банщика. Крадучись, он прошмыгнул в дом Шушмы, стоящий на другом конце двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19