С такими людьми я всегда настороже. Кажется, что они лицемерят, я подозреваю их в эгоизме. Ведь в конце концов все мы люди, все человеки, не так ли?
Сейчас он похвалил ракию доктора Эйве, затем сделал ему комплимент как шахматисту:
— С вами приятно играть.
Доктор Эйве засиял от удовольствия:
— По одной победе и одна ничья. Ну как тут вас не угостить! А вот этот господин, — тут последовал жест в мою сторону, — спать не ляжет, пока не встанет от стола победителем! Позавчера вечером мы начали в восемь и закончили в два часа ночи. В его комнате, конечно. Когда я с ним играю, я ожесточаюсь — не знаю почему.
Капитан равнодушно посмотрел на меня.
— Любопытно будет взглянуть, как он станет играть против вас, товарищ Марчев, — добавил доктор Эйве.
- Завтра сыграем, — отозвался капитан. — Я сегодня после дороги, устал. Предпочитаю прогулку на чистом воздухе.
Встав с места, он отвесил нам изысканный поклон.
— Но ведь мы еще не ужинали! — воскликнул доктор Эйве.
— Сегодня я отказываюсь от ужина, — улыбнулся Андонов, выходя из гостиной.
Доктор Эйве бросил на меня вопрошающий взгляд, но я отказался играть и уселся возле камина. В одном из кресел расположилась Леля и в самом деле вязала. Две толстые спицы перебрасывали темно-зеленую пряжу. Я попытался представить себе, как буду выглядеть в свитере такого цвета, но мне это не удалось: я никогда не носил ничего темно-зеленого. Виолетта Петрова и Фифи уставились в экран телевизора, Маринкова и смотрела, и одновременно вязала, и я невольно сравнил ее ловкие движения с неуклюжими лелиными. Видно было, что Леля — начинающая. Какого черта она берется за дело, в котором ничего не смыслит? Но женщина есть женщина. Только дурак может утверждать, что знает женщин. Их подлинная сущность всегда скрыта от нас, мужчин. Мы ее не видим, потому что все наше внимание обращено на фасад. Некоторое время я наблюдал за Лелей: она так старалась, вязала с таким напряжением, что ничего вокруг не замечала либо притворялась, что не замечает. Посмотрел на Вэ Петрову. У нее были прямо-таки могучие плечи, и я подумал, что она с легкостью вскинет на них мешок с цементом, даже два. Фифи же явно принадлежала к тому типу женщин, которые тан-
цуют вальс-бостон, жалуются на артрит пальцев, не умеют готовить и вечно опаздывают на работу. Хозяйством обычно занимаются их мужья. Маринкова отличалась угрюмым характером и была предрасположена к сидячей жизни. Вероятно, она только что вышла на пенсию после многолетней службы счетоводом. Время от времени она смотрела на свое вязанье и что-то подсчитывала, но делала это абсолютно механически. Если я собирался подозревать представительницу женского пола, то, несомненно, ею должна быть Вэ Петрова.
— Подозревать?
Да, конечно, мой компьютер действовал по заданной программе и суммировал все данные в главном направлении. Как бы я ни старался отвлечься, я уже не мог думать ни о чем другом, кроме как о происшествии с поварихой. II если в глубине души я еще надеялся, что смогу поставить крест на этой истории и заняться предстоящим экзаменом, то теперь, после приезда Аидонова, пришлось окончательно проститься с этой надеждой. Мое воображение уже рисовало некий круг, в котором я расставлял фигуры, как на шахматной доске. В самом центре стоял Царский, но он не имел ничего общего с шахматным королем и не было нужды его охранять — наоборот, он стал жертвой и потому находился в центре. А так как я не знал, как он выглядел, то его образ был расплывчатым и бесформенным, как пятно дегтя. Рядом с ним — повариха: лицо с широко открытыми глазами и криком ужаса па губах — такая, какой я ее увидел вчера вечером. А вокруг этих двух жертв до линии круга простиралось пустое пространство — отчаивающе голое и ровное, как поле, покрытое снегом. Вдоль окружности я начал располагать объекты будущего изучения. Ма-ринков, этот необщительный грубиян, о котором мне ничего не известно — откуда он, кем работает, почему оказался здесь. Единственное, что я знал, — это то, что он по целым дням бродит по лесу и что мне он несимпатичен. Рядом с ним — фармацевт, или Бармен, как я его называл про себя и буду называть в своем рассказе. Он настораживал меня своей улыбкой превосходства, своими холеными руками, которые по необъяснимой причине приковывали мое внимание. Затем Выргов — точка с восклицательным знаком. Некая туманная, тревожащая безликость. Мужская компания завершалась доктором Эйве. Когда я о нем думал, мне вспоминался дядя по матери,
очень добрый человек, водивший меня по выходным на прогулку. Матери он говорил, что идем в парк, но парк мы видели лишь издали, так как отправлялись в кофейню, где играли в нарды и шахматы. Ему я обязан страстью к древней игре и прозрением того, что мужу вовсе ни к чему рассказывать жене обо всем, чем он занимается вне дома, особенно в выходные.
Женщин я расположил на противоположной стороне, на самой линии окружности, и в данный момент я почти не обращал на них внимания. Просто они были там из принципа. Но между ними и мужчинами из дома отдыха уже выстраивались новые лица. Муж сестры, утверждавший, что сегодня утром вернулся из Софии (разумеется, я это проверю), сама сестра, корчмарь, его зять.
Огонь в камине весело плясал: вместо хвороста, который притащили мы с Лелей, Маринков положил в топку принесенные им буковые поленья. Горели они легко, с веселым потрескиванием, приятно было смотреть на эту огненную стихию в миниатюре, она притягивала к себе и завораживала. Пламя ежеминутно меняло свои очертания и оттенки, и мне совсем не хотелось вставать и выходить па улицу, как я задумал.
В круге, очерченном мною, я должен был найти место и для директора дома отдыха. Это я сообразил, услышав его голос — громкий, нарочито жизнерадостный:
— Здравствуйте, друзья!
Было около семи, он, как всегда, появлялся среди нас, чтобы выведать, какое у нас настроение, и привычно напомнить: „Ужин, друзья, как обычно, ровно в семь!"
А немного поодаль, но в опасной близости к кругу встал капитан Андонов. Он смотрел не на фигуры, а на меня. На губах его играла ироническая усмешка. Мне показалось, что я слышу его голос:
„Здравствуй, Ваньо!"
„Здравствуй, капитан!"
„Не ждал меня, правда?"
„Не ждал".
„Ну и как? Мегрэ, Пуаро или Холмс?"
„Я иду своим путем".
„В настояьций момент твой путь должен вести тебя к науке и диплому. Тебя послали учиться — вот и учись, не отвлекайся на посторонние дела".
„Но они важны, капитан!" „Все важно, потому и существует разделение труда.
Один занимается одним делом, другой — другим".
„Я учусь на следователя".
„Ты станешь им. Или, может, думаешь, что пока закончишь учебу, преступники уже исчезнут? Нет, братец! Далеко, очень еще далеко Аркадия, милый мой Иван!"
— Взгляни, дорогой!
Голос Лели заставил меня подскочить на месте. По-видимому, я задремал, пригревшись у камина.
— Куда взглянуть?
Леля ослепительно улыбалась, как звезда эстрады. Ее руки держали на уровне моих глаз что-то темное, пахнувшее галантереей.
— Что это?
— Рукав свитера! — последовал гордый ответ.
Было пять минут восьмого, вес уже ушли в столовую,
— Насколько мне известно, — сказал я, — рукав — последняя деталь, которую присоединяют, чтобы получилось целое.
— Я против консерватизма, — самоуверенно заявила она, — и всегда ищу новые пути. Пойдем ужинать?
— Предпочитаю прогуляться к корчме.
— Один?
— Леля, я буду с тобой откровенен. Обещай и ты, что будешь говорить правду.
— Правду и только правду! Ничего, кроме правды! — Она прижала руку к сердцу.
— Что это за заячьи следы, из-за которых ты потащила меня в лес? Что у тебя на уме, моя прелесть?
— То же, что и у тебя, — поджала она губы. — Ведь тебе тоже хочется раскрыть преступление.
— Раскрыть преступление?! Я никогда не говорил ничего подобного, мне даже в голову не приходило!
— „Сказал он, будучи уверенным, что его слова примут за чистую монету". Цитата неизвестного автора, — улыбнулась она. — Ну, пошли, дорогуша, полакомимся в корчме домашними колбасками! У меня тоже есть кое-какая информация, не думай, что я после обеда безмятежно спала!
В этом я не сомневался, поэтому предпочел промолчать.
Мы молча шли по дорожке. Снег почти совсем сошел. Время от времени Леля наклонялась, сгребала его остатки и, скатав комок, рассеянно кидала его перед собой.
— Тебе не кажется, — спросила она, — что снег быстро тает?
— До завтра от него ничего не останется. К счастью.
— К несчастью, — возразила она. — Подойди ближе, я хочу тебе что-то сказать.
Она оглянулась, хотя вокруг никого не было, а если бы даже и был, из-за темноты мы все равно не заметили бы его, потом приблизила губы к моему уху:
— У меня есть одна версия.
— Как? Уже?
Я старался казаться серьезным, хотя это было трудновато.
— Когда я бежала утром в сторону села, я должна была заметить, проходил ли кто-то по дорожке, кроме женщины. Понимаешь, хоть я и сказала в милиции, что находилась в шоке и ничего не помню, на самом деле я не могла не заметить следов. А не заметила я их потому, что их просто-напросто не было. Поэтому сегодня, когда ты вышел, я не отозвалась на твой стук, а отправилась на маленькую проверку.
— Какую проверку?
— Тот, кто убил женщину, — а интуиция подсказывает мне, что она действительно была убита, да, да, да, не смейся, я знаю, что ты тоже так думаешь, — не должен был идти по дорожке. Если бы он так сделал, он бы ее заранее напугал. Просто он знал, что она пройдет мимо рощи — она так ходила в течение многих лет — и спокойно поджидал ее, спрятавшись за стволог. дуба. Шел снег, было еще рано, когда женщина приблизилась к дубу, плохо видно, и он набросил петлю ей на шею, задушил, я потом повесил на сук, инсценируя самоубийство. После чего, конечно, испарился. Но не по дорожке: нужно быть последним дураком, чтобы пойти по дорожке. Вот ты, например, поступил бы так?
— Я?
— Ты, я, все равно кто. Уходить надо лесом, вверх или вниз — куда захочешь. Снег засыплет мои следы, а я ему помогу. Отламываю ветку и тащу ее за собой. Видел в кино?
— Видел.
— Ну вот. Что может быть проще и логичнее? Она была абсолютно права, и я воскликнул:
— Ай да Леля!
— И мне кажется, милый Ваньо, я нашла такие следы!
Я даже подпрыгнул от неожиданности: — Серьезно?
— Только внизу, метрах в ста от березовой рощи. Ведут от дороги, что под селом, и пропадают возле березовой рощи. Совсем — ни туда, ни сюда. А как ты сам убедился, вверх к гребню нет вообще никаких следов, кроме звериных — беличьих, серны и волка.
— Волка? — изумился я. Фантазия Лели что-то чересчур разыгралась. — В это время года в этом районе волков не может быть!
— Волков, может, и нет, но следы есть, — упрямо возразила Леля. — Я в этом разбираюсь, мой отец — самый лучший охотник в Бургасском крае, он часто брал меня с собой на охоту в леса Странджа-Горы. А ты и вправду не заметил следов? Мы дважды прошли возле них. И на что ты только смотрел, не знаю!
— На тебя! И вообще какое отношение имеют волки ко всему случившемуся? — начал я злиться, потому что кому приятно выглядеть дураком в глазах женщины!
— Вот и я сама удивляюсь, — миролюбиво добавила Леля, почувствовав мое настроение.
Насчет волков, конечно, было глупо, но рассердился я не этому, а потому, что не сообразил то, что сообразила Леля. Похоже, милиция тоже не удосужилась осмотреть местность, чтобы установить, кто и почему здесь проходил. Да и зачем ей такая проверка, если женщина сама покончила с собой? Я сказал это Леле, но она рассмеялась мне в лицо:
- Если ты в самом деле думаешь, что женщина покончила жизнь самоубийством, почему же в таком случае ходишь туда-сюда и с нетерпением ждешь, когда растает снег, чтобы посмотреть, есть ли следы у нее под окном? Лично а убеждена, что совершено преступление. Женщина убита!
— Кому понадобилось ее убивать? И почему?
— Это сделал Царский.
— Но ведь Царского похоронили две недели назад!
— А ты в этом уверен? Ты лично видел этого Царского? И почему милиция раскапывает его могилу? Если он на том свете, почему женщина вчера вечером утверждала, что именно он залез к ней в окно, чтобы задушить ее подушкой?
Господи, вот до чего можно докататься, если, отправляясь отдыхать, набьешь чемодан детективной литературой!
— Леля, — начал я смиренно. — Ты чем в сущности занимаешься в этом своем Бургасе? Какая у тебя профессия?
— Не в Бургасе, а недалеко от Бургаса. Выращиваю мидии.
— Что?!
Ей-богу, я впервые услышал, что есть люди, занимающиеся выращиванием мидий.
— Ты меня разыгрываешь, да?
— Нет, миленький, ничуть! Я выращиваю мидии искусственным путем, точнее — промышленным методом. Ты разве не слышал об этом? Не смотрел по телевидению? Там была получасовая передача о нас. Одни разводят норок, другие — змей, мы же занимаемся разведением мидий. Что здесь удивительного? Человечество будет искать свое будущее в Мировом океане, мой дорогой Иван. Мировой океан — самый перспективный резерв обеспечения продовольствием нашей планеты, которая, как тебе известно, уже на пороге перенаселенности. Я не думала, что ты такой ограниченный.
— Сейчас эпоха узкой специализации, поэтому не суди так строго! Ну и как, интересная у тебя работа? Наверное, довольно скучная, раз ты ищешь допинг в области криминалистики.
— Наоборот, интереснее, чем ты можешь себе представить. И уж, конечно, более интересная, чем твоя будущая профессия, если ты получишь диплом, в чем я сильно сомневаюсь!
Мы уже подходили к роще. Покрытая снегом земля и стволы берез отливали белизной. На этом фоне зловеще темнел ствол дуба. Леля прижалась ко мие, я обнял ее за плечи. Постояв с минуту молча, мы продолжили свой путь к селу, мерцавшему вдали огоньками. Леля сказала:
— Обычно убийцы возвращаются на то место, где совершили преступление.
— Так говорят. Сейчас он лежит там в снегу и раскаивается в содеянном. Или поджидает следующую жертву. Так тебя поэтому потянуло в село?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20