Погасив свет, я выждал еще минут десять. Потом бесшумно, как профессиональный вор, прошмыгнул в открытую дверь и закрыл ее за собой. В коридоре светила тусклая лампочка. Мне нужно было миновать коридор, вестибюль и столовую, чтобы попасть в кухню, а затем выйти через кухонную дверь наружу и ждать Лелю в условленном месте. Я был в кедах и двигался чрезвычайно осторожно, но все равно
существовала опасность, что откроется какая-то дверь, и мне зададут вопрос: „Ты куда?"
Возле комнаты Вэ Петровой я остановился. Мне было любопытно — легла ли она спать или, как прошлой ночью, вышивает ночную рубашку, а может, строчит послание мужу. Наклонившись, я заглянул в замочную скважину. В комнате было темно, но я услышал тихий мужской голос:
— Еще рано, Виолетта, он еще не заснул.
Голос был настолько знаком, что меня поразило именно это, а не то, что в комнате женщины в такой поздний час находился мужчина.
— Скоро полдвенадцатого, дорогой, пора! К, тому же светит луна.
Я испугался, что сейчас дверь комнаты откроется и Вэ Петрова с ее кавалером поймают меня на месте преступления. Молниеносно отскочив от двери, я бесшумно промчался, по коридору и спрятался за одной из колонн вестибюля. Я никак не мог взять в толк одну вещь. Ведь только что я совсем ясно слышал храп доктора Эйве --слышал его и из коридора, могу поклясться в этом чем угодно, по в то же время готов поклясться, что фраза „Еще рано, Виолетта, он еще не заснул" сказана тоже доктором Эйве! Не мог же он находиться одновременно и у себя в постели, и в комнате Вэ Петровой! Или же телепортироваться из своей комнаты в ту секунду, когда я нагнулся к замочной скважине.
Послышался тихий стук, осторожные шаги, и доктор Эйве и Вэ Петрова появились в вестибюле, открыли входную дверь и вышли. Все это было настолько интригующе, что я сделал то, что сделал бы любой па моем месте. Я вернулся обратно и приложил ухо к двери доктора Эйве. Из комнаты продолжал доноситься храп, — как и прежде, громкий и ритмичный. Легонько постучав в дверь и не получив никакого ответа, я нажал на ручку. Она поддалась, и я вошел внутрь. Кровать была пуста, а на тумбочке светился зеленый глазок магнитофона, и разносился храп доктора Эйве. Я еле сдержался, чтобы не расхохотаться во все горло. Ай да старый бабник — значит, каждый вечер он включал магнитофон, обеспечивал себе алиби, а сам шел к Вэ Петровой! Она пишет мужу письма, доктор Эйве обращается к ней на „вы" на людях, а ночи они проводят вместе! Вот для чего может служить современная техника изобретательному
ухажеру! Уверен, что юнцу такое и в голову бы не пришло. Впрочем, зачем ему это? Старые кавалеры берегут репутацию женщины, молодых же это мало волнует.
Спустя минуту раздался щелчок, глазок погас и... храп прекратился. Сколько крутится бобина? Полчаса. Вот почему доктор Эйве уверял меня, что храпит только вначале, а потом спит спокойно, как ягненок!
Ничего, может, в конце смены я скажу ему, что разгадал его хитрость, и тогда мы вместе посмеемся. Я вышел из комнаты и благополучно добрался до кухни. Отпер наружную дверь и шагнул в темноту. Направляясь по тропинке к условленному месту, я продолжал думать о фокусах доктора Эйве и вдруг задал себе вопрос: А куда они пошли? И почему интересовались, заснул я или нет? Что, собственно, им понадобилось в полночь за пределами дома отдыха? Не будет ли наивным полагать, что магнитофон им нужен лишь для сохранения тайны любовной связи? Да и кто может поручиться, что между ними существует именно такая связь?
Черт возьми, вот тебе еще одна закавыка! В этом доме отдыха, кажется, никто не спит, и я не удивлюсь, если сейчас добрая половина комнат пустует!
Леля уже меня ждала и даже сделала мне замечание:
— Ты опоздал на пять минут.
Я рассказал ей о магнитофоне доктора Эйве, она изумилась:
— Ну и ну! Час от часу не легче! И куда же направились голубчики? Почему ты за ними не проследил? Что им надо в такую пору?
— К сожалению, я не могу разорваться на части! К тому же перед атакой командир должен объяснить солдату, с кем и за что он будет сражаться. Куда мы сейчас идем, могу я узнать?
— Если тебе это в тягость, возвращайся! — последовал резкий ответ.
— И все же я должен знать, что мне нужно будет делать!
- Да ничего особенного. Сейчас мы идем, а когда поднимемся наверх, может, придется и пробежаться, чтобы прибыть вовремя на место выполнения задачи.
— Ты так выражаешься, — осмелился заметить я, — будто служила или служишь в армии. Или в милиции,
— А ты уверен, дорогой, что это не так?
Я не видел выражения ее лица; если бы мы вели этот разговор днем, то, вероятно, мог бы о чем-нибудь догадаться ... Пока же я был уверен в одном — что она не из Бургаса и что не имеет никакого отношения к промышленному разведению мидий.
— Так ты что, работаешь в милиции?
— А почему бы и нет?
— Вот и я думаю, почему бы и нет! И мысленно продолжил:
„А почему не предположить, дорогая, что ты нарочно пускаешь мне пыль в глаза, что твой интерес к случаю с Царским и поварихой продиктован совсем иными соображениями? Обычно в самых запутанных, сложных для расследования преступлениях замешаны вот такие красавицы, чьи пленительные улыбки заставляют инспекторов уголовного розыска идти по ложному следу. Их водят за нос, как последних дураков, потому-то они и становятся всеобщим посмешищем".
Мы уже добрались до опротивевшего мне плато. Луна сияла на небе, как серебряное блюдечко. Леля коротко распорядилась:
— Пробежимся, дорогой мой Холмс!
Хорошо, пробежимся. Иванушка-дурачок выполняет все, что ему прикажут. Раз-два, раз-два ... Мы бежали в направлении проклятого букового леса, до которого я днем так и не успел добраться. Не просвистит ли и ночью пуля мимо моей головы? Я представил себе, какие мы прекрасные мишени для опытного стрелка, присевшего за кустом с заряженным карабином, ствол которого поблескивает в лунном свете — такок поэтичном и таком коварном.
Спустя полчаса мы уже были в лесу, под кронами высоких деревьев. Оба тяжело дышали. Леля опустилась на ковер из опавшей листвь. Сверху, сквозь сплетения голых ветвей, цедился лунный свет, и лес казался призрачно-нереальным. Я решил молчать и ни о чем не спрашивать, по быть ко всему готовым. Когда мы отдышались, Леля повела меня на поляну, где находилась могила павшего от руки злодея торговца Сиркова, на которой стоял каменный крест.
— Здесь, — сказала она, — будет наш секретный пост. Метрах в десяти от креста, возле деревьев, темнели
заросли уже засохшего папоротника.
В одном месте было вытоптано углубление наподобие волчьего логова. Явно, что здесь лежали и до нас.
— Отсюда видна вся поляна, а нас можно обнаружить только если наступишь. Тебе нравится?
— Это с какой стороны взглянуть.
— Что ты имеешь в виду?
Я притянул ее к себе и хотел поцеловать, но наткнул» ся на твердый локоть:
— На посту запрещено.
— Хорошо, — не выдержал я. — Для чего мы здесь? Что сторожим? Надгробный памятник?
— Увидишь.
— Я должен знать, Леля! Это нечестно!
— Тише! — одернула она меня. — Надеюсь, что этой ночью или самое позднее завтра тебе все станет ясно. Точнее — всем нам. Во всех деталях. Пока я знаю только одно. Этой ночью сюда придут и захотят раскопать могилу убитого. От нас требуется только одно: смотреть и слушать.
— Зачем будут раскапывать могилу?
— Искать сокровище Царского.
— Сокровище?!
Я был ошеломлен. Теперь еще и сокровище! Эта девушка явно не в своем уме. Она зашептала мне на ухо:
— Ты не задавал себе вопроса, кому нужна смерть Царского? Точнее — почему? Ответ настолько прост, что и ребенок может сообразить. У Царского были деньги, вернее — золото, награбленное на протяжении многих лет. А где золото, там и преступление.
— Все это глупости, Леля. Кто в наше время обладает сокровищами? Где ты наслушалась этих небылиц?
— Все село об этом говорит.
— И мы потому здесь, что поверили слухам? Господи ...
— Царский был известным разбойником. Убивал, грабил, копил богатство. Сельчане спрашивают себя: где все это? Дом, в котором он жил, достался ему в наследство от отца. Дачи, машины, вкладов в сберкассу у него не было.
— Если он был разбойником, почему не попал в тюрьму?
— Он был неуловимым, Ваньо. Очень хитрым, никогда не оставлял никаких следов. Чтобы кого-то судить, нужны доказательства.
— Значит, — засмеялся я, — все утверждают, что он был разбойником, но никто ничего не видел, только слышали, так?
— Нет дыма без огня, — сухо произнесла Леля и добавила: — Мы должны молчать. Если хочешь, можешь поспать. Через полчаса я тебя разбужу.
— Хорошо, — я лег на душистый папоротник и закрыл глаза. Спать мне не хотелось, а если бы даже и хотелось, я все равно не смог бы заснуть, но мне нужно было навести порядок в собственных мыслях. Значит, мы дежурили у „сейфа" Царского. А почему он спрятал сокровище именно здесь? Каждый, кто трясется над своим золотом, стремится хранить его где-то поблизости, чтобы удобно было стеречь. Если Царский был действительно таким, как рассказывает Леля, и имел много денег, он должен был хранить их в доме. Или зарыть во дворе, в саду, в сарае. Или же где-то в лесу — ведь он был .тесняком и знал каждое дерево, камень, овраг. Я слышал множество всяких историй о кладах. Искатели кладов раскапывают'старые могилы, выворачивают камин у родников, выкорчевывают одинокие деревья. Но почти все, что зарыто в земле, обычно обнаруживается совершенно случайно, причем в таких местах, где никто и не предполагал его найти . . . Может, все это какая-то уловка? Утром Фифи повела меня на бесцельную прогулку, после обеда Андонов послал в качестве статиста участвовать в спектакле абсурда со стрельбой возле туристского приюта, сейчас Леля притащила меня к черту на кулички слушать ее глупости и любоваться полнолунием. Какое сегодня число? Четырнадцатое или пятнадцатое? А какой день? Сколько уже ночей я не спал по-человечески в своей кровати? А куда, черт побери, отправились доктор Эйве и Вэ Петрова? Где Леля пропадала все утро и почему именно с Барменом?
Когда не можешь решить кроссворд, лучше всего вообще его забросить и постараться о нем забыть, как ни неприятно чувствовать себя побежденным. Впоследствии понимаешь, что поступил правильно — что из того, что ты не знаешь какую-то там реку Замбези. Если б ты ее и знал, не стал бы от этого умнее . ..
Иногда мы с бабулей ездили в лес за папоротником на тележке, в которую был впряжен ослик. Папоротник срезали серпами, наполняли листьями тележку, я садился сверху, а бабуля вела ослика. Папоротник источал сильный и приятный запах. В саду мы приготавливали спе-
циальное хранилище для яблок и покрывали его листьями. Зимой я проделывал дыру в толстом слое папоротника и, засунув, внутрь руку, вытаскивал свежие сочные яблоки. Они были превосходны на вкус и разительно отличались от вялых анемичных яблок, которые продают зимой в магазинах. Кто помогает сейчас бабуле ездить за папоротником? Да и вообще — ездит ли она за ним? Усталость после целого дня беготни и тепло уютного гнездышка, в котором я лежал, ощущая близость Лели, вскоре дали о себе знать: я заснул. Проснулся я от взволнованного шепота:
— Проснись! Идут!
Я хотел было поднять голову, но Леля прижала ее и земле:
— Погоди! Их еще не видно.
Но шаги были слышны. Они приближались. Потом затихли. Я услышал „яканье какого-то металлического предмета, который положили на землю, затем мужской голос сказал:
— Давай сперва отдохнем!
Леля сжала мне локоть. Сквозь просвет мы кидели надгробный памятник, но пока возле него никого не было. Явно, пришедшие сидели в стороне, вне нашего по-ля зрения. Спустя несколько минут тот же голос спросил:
— Который час?
— Полвторого, — ответил другой голос, и я вздрогнул: это был бархатный баритон ветеринара.
— Ну, давай начнем, а там видно будет!
Я уже был уверен, что с ветеринаром не кто мной, как его тесть, мой добрый знакомый, непревзойденный мастер по изготовлению домашних колбасок и красного вина.
— Прости, Господи, нас грешных, — добавил он, и тут я увидел, как он прошел перед памятником и как будто перекрестился. — Но самое большое зло сделал этому человеку другой. Обещаю поставить ему свечку в монастырской церкви, если мы найдем то, что ищем!
— Конечно, найдем! — самоуверенно произнес ветеринар, которого я пока не видел. — Месяц назад он все здесь крутился. С киркой. Зачем ему была нужна кирка? Чтобы копать.
— Один копает, чтобы закопать, другой — чтобы откопать, — философски заметил корчмарь. — Так что по-.
ка глаза не увидят, не верь! Но взялся за гуж, не говори, что не дюж, а там что Бог даст. Ты уверен, что нас никто не выследил?
— Конечно! Кто потащится в горы ночью?
— Не знаю, но эти отдыхающие все шляются туда-сюда. Очень любят прогулки при луне.
— Все спят, как убитые! — сказал ветеринар, и по другую сторону креста возникла его фигура. — Я буду ко-яать, а ты выкидывай землю. Думаю, копать надо возле самого памятника.
— По ходу дела будет видно, - мудро заметил корчмарь. — Ежели он, да будет земля ему пухом, спрятал свое добро здесь, земля будет мягкой.
Ветеринар взмахнул киркой, ударил. Затем еще и еще раз. Выпрямившись на секунду, сказал:
— Кажется, земля мягкая. Здесь копали.
— Тогда давай дальше! — хриплым голосом распорядился корчмарь.
Сжав Леле руку, я прошептал ей в ухо:
— Браво!
В ответ она приложила палец к моим губам. Мы находились настолько близко к искателям клада, что любое неосторожное движение могло нас выдать. Минут через десять непрерывной работы ветеринар выпрямился, отошел в сторону.
— Выкидывай землю!
Корчмарь стал внимательно выгребать землю. Спустя некоторое время ветеринар произнес:
— Лишь бы нас никто не опередил!
— Но ты ведь проверял, копали тут или нет.
— Проверял.
— И что?
— Пласты дерна были па месте. Замаскированные так, что ничего не было заметно.
— Хитер был Царский, ничего не скажешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20