Однако в сгущающихся сумерках я заметил, как побледнело ее лицо. На поясе у нее висели две гранаты. В руке она неловко сжимала «вальтер», отобранный у немецкого унтера.
— Иначе нельзя, — ответил Судейскому Йован. Отец Йована имел сотни овец. И мы хорошо понимали, что никто, кроме Йована, не сумеет сделать это.
— Наши так никогда не поступали, — тихо произнесла Рябая. Она обычно не вмешивалась в разговор, и сейчас ее слова прозвучали как обвинение.
^- Много ты знаешь! — накинулся на нее старик. «- Когда? — спросил Судейский.
— Сейчас! — решил Минер. — Сейчас же!
Во рту у пленных торчали кляпы. Младший, вращая глазами, издал слабый гортанный звук. Брови его сошлись на переносице. Старший держался спокойно. Ею взгляд был полон ненависти и презрения. Младший пытался что-то объяснить, доказать...
Судейский и Йован отвели их по склону. Судейский на плохом немецком языке объявил пленным приговор.
Он перечислил все бесчинства, которые творили гитлеровские войска. Убийства и поджоги. Истребление раненых он считал особо тяжким преступлением.
— Не мы к вам пришли убивать мирных панелей, — говорил Судейский. — Не мы несем ответственность за эту войну...
— Приговор приведен в исполнение, — чуть слышно сказал нам Йован.
Мы шагаем по высохшему руслу реки. Адела по-прежнему владеет моими мыслями. А о чем думает она? Поговорить с ней, однако, мне никак не удавалось.
И вот первый привал под скалой. Увидев, что Адела села в стороне от остальных, я подошел к ней.
— Ты помнишь тот вечер накануне боя?
— Да.
— А ведь могла позабыть! Я еще спросил тогда, какая ваша рота. Верно?
— Да, — ответила Адела. — Я помню. Рота, в которой я была, проходила мимо твоего взвода.
Она замолчала. Я тоже не мог найти слов. Эго было все, что мы сказали тогда друг другу.
И так день за днем, от ночи к ночи мы пробираемся по лесу. Всеми нами владеет одно страстное желание — поскорее выбраться из окружения. И каждый день мы — как бойцы накануне боя — готовимся к прорыву.
Минер словно родился в этих краях. Он вел группу уверенно, минуя лесные тропы, на которых мог встретиться патруль. Минер умел вовремя заметить опасность. Даже заросли бука не мешали ему. И всегда ею глаза светились силой и уверенностью.
Сегодня был чудесный день. Мы срывали нежные буковые листья с молодых веток, трепетные и прозрачные, терпкие на вкус. К ночи остановились под соснами на одном из лесных холмов. Как всегда, укладывались по двое, чтобы не замерзнуть. Да и безопаснее. Адела и Рябая расположились неподалеку. Прислушиваясь к их дыханию, я думал об Аделе.
Лунный свет белым каскадом падал на лохмотья домотканной одежды. Интересно, где она переоделась? Ведь тогда она была в брюках. Наверное, у беженцев, что тянулись за госпиталем. Теперь девушка ничем не отличалась от обычной крестьянки. Она поступила разумно. Я вот тоже переоделся в новые брюки с убитого унтера...
Всю ночь кричала сова, не давая нам спать. Утром я почувствовал сильную слабость. Ломило все тело. Ноги отказывались повиноваться. Я никому не сказал ни слова. Мы осторожно пошли гуськом. Ко мне подошел Минер, чтобы обсудить маршрут.
— Надо идти по тому берегу, по горе, — предложил я.
— Почему? — удивился Минер.
— Хорошая мысль, — поддержал меня Судейский.
— Неужели тебе не понятно, почему ты должен оставаться в хвосте? — спросил Минер.
— Какого черта вы играете в таинственность? — вскипел Судейский.
— Ты собаку слышал?
— Слышал.
— А если это охотники?
— Может, собака у пастухов?
— В таком месте? — спросил насмешливо Минер.
— А беженцы? — возразил Судейский.
— В таком месте? — с большей иронией в голосе повторил Минер.
— Что это за разговор? — вспыхнул Судейский. — Ты а трусишь?
— Да, друг, — ответил Минер. — Да. Трушу. А знаешь, почему?
— Нет.
— Не хочу драпать без старика и девушек, если туго придется.
— И я бы не удрал.
— Мне и в голову не приходило сомневаться в тебе, — примирительно произнес Минер. — Я только сказал то, что думаю.
Судейский осмотрелся по сторонам и молча пошел за нами.
Выбираясь из района, занятого немецкой армией, мы, как обломки корабля, разбитого бурей, пытались всплыть на поверхность, но погружались все глубже и глубже в пучину чужеземных войск.
Судя по всему, теперь это были резервные части. Они шли по тому же пути, по которому раньше проследовали основные силы.
Прислонившись к хмурой скале, поросшей мхом, мы с Минером внимательно смотрели вверх. Там, над нашими головами, таинственно шумел лес. И вдруг я отчетливо различил новенькие мундиры альпийских стрелков. Их было двадцать два. Они почти сливались с зелеными листьями. Укрываясь в ползучей траве, мы осторожно отступили назад, предупредив остальных, что надо переменить направление.
Остановились в тени деревьев. Небо отсюда казалось темно-голубым, а солнце будто восседало на ветвях огромной сосны. В глубине ущелья, у самой реки, белел ствол одинокой березки. Меня неотступно преследовала мысль, почему именно меня взял с собой в разведку Минер. Может, почувствовал, как я ему предан? А может, Йована и Судейского он потому и оставил внизу, что в них был полностью уверен, а во мне — нет? «Нельзя его подозревать, — сказал я сам себе. — Он хитер, но открыт. Он наверняка сказал бы, если б думал иначе!» Я посмотрел на Минера, на его изрезанную морщинами коричневую шею, опаленную ветром, на его широкую спину и могучие плечи. О чем он сейчас думает?
Минер провел ладонью по лбу и загадочно посмотрел на меня.
— Пойти напиться, — сказал он. — Вот тебе бинокль. В случае чего — постучи по камню.
Минер ловко схватился за выступ скалы и бесшумно скользнул вниз. На дне ущелья гремела река, заглушая любой посторонний звук. На фоне мрачных скал Минер в своей темной одежде казался громадным валуном, беззвучно перекатывавшимся к реке.
Я сидел не шелохнувшись. Красноватые стволы сосен сверкали на солнце смолой.
Вдруг откуда-то сверху до моего слуха донесся характерный звук. Так стукается обо что-то твердое алюминиевая фляжка или котелок. Значит, как мы и предполагали, на скалах был бивак. Я осторожно стал ударять по камню. Вскоре вернулся Минер.
— Что-нибудь услышал? — спросил он.
— Звякнул металл о камень.
— Фляжка, — тихо произнес Минер. — Наверняка, здесь солдаты.
— Да?
— Высоко?
— Вон за теми тремя соснами на скале.
— Там у них лагерь.
— Ты уверен? — Я так думаю, — ответил Минер. — Но лучше бы,
конечно, в этом убедиться. У самой реки немцы не останавливаются. Они слишком осторожны, а шум воды мешает слышать.
— Но за водой к реке все же спускаются, — заметил я.
— Это точно. Но повара, если они там есть, могли запастись водой раньше.
Я не стал возражать. Было уже около десяти часов. Дорога каждая минута.
— Мы могли бы пойти наудачу, сразу, — предложил я. — Эта проплешина не так уж велика.
— Ты знаешь, как мы предупреждаем друг друга?
— Да, — ответил я и, выждав, когда не скрипела под ветром сосна, ударил камнем о камень. Затем ударил еще раз. Снизу чуть слышно до нас долетел ответный сигнал.
К реке мы спускались по очереди. Оглянувшись, я увидел Аделу, а за нею, метрах в четырех, — старика. Они время от времени останавливались, осматривались и осторожно скользили вниз.
Я быстро шел через открытую поляну, всматриваясь в редкие сосны: каждая из них могла быть засадой. Угрожающе вздымалась к небу скала. Утоптанная тропа вилась от реки к папоротникам и исчезала в густом кустарнике. Наконец мы вошли в реку. На другом берегу лес был еще гуще.
Напрягая память, я вспоминал тот день...
Прежде чем выйти к Пиве, мы долго лежали в лесу, усталые и грязные. Неподалеку текла река, но подползти к самой воде мы не могли. По тому берегу петляла тропинка. По обеим ее сторонам рос густой папоротник. Высокие деревья отбрасывали длинные тени. По этой тропинке мимо нас двигались гитлеровские войска. Немцы растянулись колоннами по одному. Это говорило о том, что они ничего не боятся. Мы лежали, укрывшись в буйной растительности, и наблюдали.
От мундиров колонна немцев была голубовато-зеленой. Мелькали короткие сапоги с широкими голенищами, за которые были засунуты ручные гранаты. Время от времени доносилась команда. Армейские лошади с трудом тащили тяжелое орудие. Погоняя их, свистели бичами ездовые. Солдаты генерала Лера успели загореть, их лица отлит али медью. Правда, у каждого третьего лицо было худое и очень измученное.
И все это происходило в каких-нибудь тридцати метрах от нас. Мы слышали дыхание лошадей. Нас разделяла только река. Изредка кто-нибудь из солдат сбегал к ней вымыть руки или умыться. Кое-кто наполнял водой фляжку. Делали они это торопливо, с опаской поглядывая на наш берег. И нам, семерым, тогда казалось, что нас вот-вот обнаружат. Но солдат убегал, догоняя своих. Иногда долетал отрывистый начальственный возглас, то ли команда, то ли брань, адресованная отставшему солдату. Немцы, видимо, очень спешили. Но куда?
Однажды мы и на этой стороне каньона услышали немецкую речь. Значит, их войска находятся повсюду, на обоих берегах реки. «Не скоро, наверно, увидим мы хвост этого войска», — шепнул я Минеру.
Но часа через два колонна оборвалась. Наступила мучительная тишина.
— Эх, — произнес Судейский, — никогда я не верил басням о том, будто их было сто тысяч.
Он еще больше похудел с того дня, когда мы встретились. Штаны его превратились в лохмотья. Зато куртка, снятая с младшего немца, была совсем новая.
— Да, — согласился я, — много их сегодня прошло, а ведь это только часть. Вот уже три дня мы пробираемся сквозь них.
— Теперь я вижу, что мы что-то значим, — проговорил Минер.
— Ты хотел сказать: только теперь видишь, что мы за сброд, — заметил Йован.
— Я хотел сказать то, что сказал. Ради какого-то сброда не посылают сто тысяч. Сто тысяч посылают против армии, которая чего-то стоит.
— Ты слишком преувеличиваешь, — злорадно ответил Йован.
— Я солдат у тех, кто прорвался, — возразил Минер. — И не люблю менять командиров.
— У нас нет командиров, — настаивал Йован. — Они все погибли.
Минер вдруг подошел к нему вплотную и молча уставился в его глаза. Затем, с трудом переводя дыхание, глотая каждое слово, сказал:
— Они прорвались.
— Если они прорвались и бросили раненых...
Под суровым взглядом Минера Йован осекся. Все молчали. Да, Минер был комиссар из комиссаров. Мы ждали, что он ответит.
— Ты не знаешь, что говоришь, — произнес он. — Прорвались те, кто мог и как мог.
— Почему? — спросил Йован, пристально глядя на нею.
— Потому что необходимо было прорваться тем, кто может.
— Это трусливый ответ.
Я сидел на земле, но, предвидя недоброе, подошел к Минеру.
— Не люблю таких разговоров, — сказал он внешне спокойно, словно ничего и не произошло. — Я не выношу, когда утверждают, будто мы победили у реки. Но и паникерские разговоры не терплю. Я не утверждаю, что командиры делали именно то, что следовало делать, но и не хочу думать об этом.
— Брось, — сказал я.
Мне не хотелось обнаруживать своей неприязни к Йовану. Я чувствовал, что этот человек отчаянно смел сказать что он не уверен в группе, но поскольку Йован пришел вместе с Аделой, мне казалось низостью говорить что-либо против него.
Мы опять залегли, потому что снова появились немецкие колонны и обоз. Я взял бинокль и стал рассматривать идущего впереди офицера. Загорелое надменное лицо. Руки сами потянулись к оружию. Убить бы этого фашиста! Мысленно я ощупывал ящики с минами, разоружал солдат, отнимал у них ранцы с продовольствием, приговаривая:
— Хватит, вы так много уложили наших...
Но чувствуя свое бессилие, я жадно смотрел на немцев и яростно считал. В этой колонне — тысяч пять. У реки погибло столько же партизан. Мурашки поползли у меня по спине. Сколько полегло взводных, командиров и комиссаров! Около трехсот девушек навеки закрыли глаза в тот день. Сколько медсестер и обозных! Перед глазами возник погибший комиссар, потом Мурат. Вот боец. Ему пробило легкие, и кровь водопадом лилась у него изо рта. Белокурой девушке-санитарке миной оторвало ногу. Погибли командиры отделений моего взвода, маленький связной Митар, которому не исполнилось и шестнадцати лет, долговязый пулеметчик, пожилой солдат Вид, командир роты. Мина разбила ему таз. Ротный цирюльник, далматинец, тоже пошел в атаку и не успел сделать ни одного выстрела. Имена многих бойцов позабылись, но я помнил их всех по лицам. Вот они на привале, вот, разъяренные, бросаются в атаку.
Сначала в наших ротах погиб каждый десятый. Потом и всю дивизию разбили. Прочесывая местность, немцы уничтожили остальных. Поверят ли, что в одном месте полегло столько народу? Лучше, если не поверят...
Я не сводил глаз с того берега. Ветер шумел в прибрежных кустах. А немцы все шли и шли.
Вскоре и на нашей стороне раздался треск сучьев. Гитлеровцы проходили всего в двадцати метрах. И у нас не было никакой возможности отползти в сторону.
Мне никогда не приходилось видеть их лица так близко и в таком изобилии. В бою, на расстоянии, немцы были просто мишенью. Марширующими по шоссе или едущими в грузовиках. Я обычно видел их только в бинокль. Невооруженным глазом их трудно было отличить от серого кузова.
Рядом со мной задыхался старик, с трудом сдерживая кашель. В это время метрах в десяти от нас показался немец верхом на лошади. В просвете между ветками мы видели, как он все время оглядывался, двигаясь рядом с колонной. Если у них еще и собаки, то нам не сдобровать. Фашисты, конечно, расправятся с нами, потому что никто из нас сдаваться не собирался...
Мы лежали не шелохнувшись, держа оружие наготове,
Минер посмотрел на скалы.
— Поздно, — прошептал я.
— Знаю, а надо было.
Среди обломков камня шел высокий немец. Это был обыкновенный рядовой с винтовкой в руках. Нас разделял только куст можжевельника, шага в три шириной. Немец пристально всматривался в нашу сторону.
— Мы могли его убить, — сказал я Минеру, когда немец ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25