Я целый день ожидал, что Ротти заговорит о результатах моей миссии после того, как просмотрит диск, но она молчала.
Я не выдержал и задал вопрос первым:
– Так что с диском?
– С каким диском?
– Который я привез с яхты.
Она продолжала притворяться и посмотрела на меня расширившимися от удивления глазами, несмотря на то что мы были с ней одни.
– Очень любопытно, но ничего особенного. – Она оглянулась, словно ожидая разглядеть где-нибудь в углу вражеский телескоп, и добавила уже шепотом: – Шпионят!
Больше мы с ней никогда об этом происшествии не говорили.
Одним из наиболее странных моих поручений был поиск сведений о всемирно известных торговцах предметами искусства.
Попадая в сферу модельного бизнеса, вы волей-неволей начинаете общаться с огромным количеством людей. Харо Баллкиан, или Гарри, как его звали и друзья, и враги, в этом смысле очень примечательная фигура. Он представитель целого племени носферату – я полагаю, его стоило относить именно к ним. Его взгляд способен заморозить. Такие глаза, как у него, могли быть у Дракулы. В его взгляде прочитывалась полная информация о пищевой цепочке, и он свидетельствовал об абсолютной холодности натуры.
Конечно, Гарри – вампир, он король торговцев в мире искусства. Одно его движение могло потрясти основы этого бизнеса и изменить тенденции его развития.
Гарри начинал как продавец ковров и всяких ориенталистских безделушек в Чикаго. И очень преуспел на этом поприще. Однажды приятель предложил деньги за то, чтобы выставить свои картины в его помещении на Мичиган-авеню. Это было впервые в жизни Гарри – ему предложили деньги. Но идея пришлась по вкусу, он счел, что картины выгодно оттенят его ковры, а выставочная вечеринка будет прекрасной рекламой его торговли. Картины находились у него месяц, но, когда друг приехал за ними, он сообщил, что картины проданы.
Гарри понял, что торговать картинами выгоднее, чем коврами. Он выписал другу чек на приличную сумму, чтобы тот не слишком на него сердился, но при этом добавил, что и так переборщил с компенсацией, ибо продавцы картин обычно забирают себе половину прибыли.
«Я не такой, как они…» – напомнил он другу, а тот и так был счастлив, что получил столько денег. На самом деле он взял себе лишь двадцать процентов. Но этот опыт многому научил его – самый лучший ковер не может быть продан за столь же высокую цену, как самая плохая картина. Цены не ограничены ничем, можно завышать их как угодно, ведь это произведение искусства. К тому времени, когда мы познакомились с Гарри, он уже достиг своего звездного неба.
Мисс Роттвейлер всегда занимала самые лучшие позиции в списках его покупателей. Она знала, чего он хочет. Он нуждался в том, чтобы его окружали красивые девушки, то есть не просто красивые, но еще и знаменитые, прославленные за свою красоту, ибо это способствовало успешности его бизнеса. И Ротти поставляла ему красоток в неограниченных количествах. Надо заметить, что модельный бизнес был для нее лишь средством заработка, но по-настоящему она интересовалась именно искусством. С удовольствием общалась и с художниками, и с коллекционерами.
У девушек проблем с Гарри не было. Он был богат, известен и хорошо выглядел. Носил дорогие элегантные костюмы, ездил на шестисотом «мерседесе» с пуленепробиваемыми стеклами, который некогда принадлежал папе римскому. Гарри владел особняком, набитым таким количеством предметов искусства, что стал объектом зависти аукционов «Кристи» и «Сотбис». В особняке, построенном и спланированном знаменитым архитектором, окна тоже были пуленепробиваемые, хотя, пожалуй, никто и не осмелился бы на него покуситься. Ему также принадлежал знаменитый дом Филиппа Джонсона в Коннектикуте, коттедж с тридцатью комнатами на Джин-лейн, в Саутгемптоне, и в Лос-Анджелесе он владел домом, где его часто просили дать разрешение провести съемки какого-нибудь фильма. Его отличал безупречный вкус во всем, кроме отношений с людьми.
Гарри знал, что должно быть признано настоящим искусством, но не открывал секрета своих оценок. Он пользовался безоговорочным авторитетом у художников, и никто из них не спорил с назначаемой им ценой. Он создал саму историю торговли предметами искусства, однако не позволял художникам навязывать ему свои капризы.
Думаю, Гарри прекрасно знал, что они мало чем отличаются от женщин, а он весьма хорошо изучил женскую психологию, общаясь с супермоделями. Достаточно только пойти на поводу у женщины, и становишься игрушкой в ее руках. Думаю, по-настоящему своим он чувствовал себя не с художниками, а с брокерами, но о Роттвейлер всегда говорил, что с этой женщиной можно всерьез иметь дело.
Однажды прибыл деревянный ящик, и Мисс велела мне открыть его в офисе. Она не хотела показывать своего волнения, но, когда я стал сбивать крышку молотком, от переживаний выкурила две сигареты.
– Что там такое? – спросил я.
– Увидишь.
– Вы волнуетесь?
– Да, как в рождественскую ночь.
Неужели Ротти так сильно волновалась, когда открывала коробку суши, заказанную для рождественского стола?
Я осторожно оторвал липкую ленту, которая держала крышку, но в полутьме ее кабинета не слишком-то можно было разглядеть, что находится внутри.
– Ах! Это потрясающе! – восклицала она. – Потрясающе! Правда?
Честно говоря, я не мог сказать, потрясающе или нет, – просто не видел, что там. Я взял коробку и поднес ее к окну, отдернув шторы, чтобы в комнату попало хоть немного солнечного света, – это было черное на черном в чистом виде, изобилие всех оттенков черного: угольно– черный, японский черный, черный, как копоть, синевато-черный.
– Ну, что скажешь? – поинтересовалась Ротти.
– Джаспер Джонс, – констатировал я.
– Правильно.
– Господи, и сколько же он стоит?
– Фантастическая сделка.
– Bay!
– Нравится?
– Очень.
– Это номер один, мне кажется, он как раз в стиле нашего офиса.
Мне показалось странным, что это сокровище она хотела оставить в офисе.
– Он может стоить миллионы, – ответил я.
– Между прочим, – возразила Ротти, – Гарри скоро позвонит, чтобы получить свое вознаграждение. Позаботься об этом.
– Вознаграждение?
– Да, свидание с какой-нибудь из девушек. Ты же знаешь, какие самые лучшие.
– Не понимаю, почему нужно награждать его…
– Он, бедный, так трудился.
– У него сплошные приемы, неужели он не может сам найти себе девушек?
– Наверное, нет, – отрезала Роттвейлер, указывая, где повесить картину. – Вот там, рядом с Хокни.
Я повесил картину, и Ротти присвистнула от восторга. Никогда прежде я не замечал за ней таких вульгарных проявлений чувств.
– Может, он гей?
– Он не гей, – возразила Мисс, – просто при его состоянии трудно найти девушку. Он слишком богат. А женщины алчны. Если бы он был геем, просил бы парня, а не девушку.
– Но раньше вы не слишком стремились его вознаградить.
– Что ж, раньше он не оказывал мне таких услуг и не был так любезен. Кроме того, почему бы не сделать ему приятное? И для девушек тоже большая удача, я всегда забочусь об их благополучии. У них должно быть достаточно денег. Я не хочу, чтобы они хватались за дешевые контракты, чтобы подработать. И хорошо, если кому– нибудь из них посчастливится выйти замуж за богатого порядочного человека.
– Вы много встречали порядочных богатых людей?
– Ты знаешь, о чем я! Как бы то ни было, он хочет, чтобы его тоже любили. Представь себе, даже Уорхол этого хотел. Но быть верным кому-то одному такие люди не могут. Им нужно много связей. Им нужна новизна.
– Разумно.
– Так вот, когда Гарри позвонит, помоги ему.
– Мне кажется, будет лучше, если вы уладите этот вопрос сами. – Я пытался избавиться от неприятной миссии изо всех сил.
– Ты ведь художник, да? – Она прищурилась. – Ты просто обязан взять на себя заботу о том, чтобы удовлетворить его вкусы. Обязан!
– Видите ли, я ему не обязан. Он мне не устраивал персональные выставки.
– Если подберем ему подходящую жену, он устроит тебе все, что захочешь.
Меня шокировала уверенность Роттвейлер в том, что я готов выполнять обязанности сводника при условии, что со мной хорошо расплатятся.
– Не думаю, что я его заинтересую. Он не работает с начинающими.
– Не бери в голову, у Гарри есть тысяча способов заставить остальных принять то, что он считает нужным им навязать.
На следующий день Гарри позвонил Роттвейлер.
– Гарри Баллкиан звонит, – сообщил я.
– Возьми трубку.
Я взял трубку, но говорить он пожелал только с ней. Так продолжалось неделю. Он звонил, Роттвейлер велела мне отвечать, он был недоволен и не хотел говорить со мной. Казалось, эта комедия никогда не закончится.
– Он позвонит тебе, – раздраженно сообщила Роттвейлер, – сделай все, что нужно.
За день до открытия выставки-вечеринки Веблена Гарри все же решил со мной поговорить. Он молчал минут десять, пока я терпеливо ждал, и затем вдруг возмущенно воскликнул:
– Что происходит?
– Мистер Баллкиан?
– Да, так что происходит?
– Вы мне звоните?
– О да. Я звонил Хелен, она хотела кое-что сделать для меня.
– Она в Цюрихе, – соврал я. – Мисс Роттвейлер говорила мне о том, что вы готовите вечеринку, и хотела, чтобы я привел туда некоторых наших девушек.
– Вы? А Хелен не придет?
– Она вернется только через несколько дней.
– Дайте мне ее номер телефона, – настаивал он.
– Это невозможно. Она вне досягаемости, ее доктор… Мисс Роттвейлер желает, чтобы это осталось в тайне, но поскольку она говорила, что вы ее лучший друг, я должен обязательно присутствовать вместе с нашими девушками…
Я лепетал всякий вздор, когда мне сообщили, что есть еще один звонок, требующий немедленного ответа. Я отложил трубку и крикнул во все горло:
– Скажите мистеру Леттерману, что я перезвоню ему! Я разговариваю с мистером Баллкианом и не могу прерваться. Простите, мистер Баллкиан, в отсутствие Мисс Роттвейлер в офисе сплошная неразбериха. Видите ли, она просила меня как президента «Мейджор» привести с собой девушек на вашу вечеринку…
– Вы не сказали, что вы президент… – удивился он. – Можешь называть меня на ты или просто Гарри.
– Чарли.
Вот так я и дождался своего признания в роли президента агентства – сразу заслужил право быть на короткой дружеской ноге с самим Баллкианом.
– Хм… послушай…
– Чарли, – представился я повторно.
– Чарли… ты мог бы привести Кару Мерксон? Надеюсь, она не откажется пообедать…
– Спрошу у нее, – пообещал я прежде, чем мы распрощались.
Я позвонил Каре и рассказал о нашем разговоре. Она спросила:
– Он извращенец? – а затем, засмеявшись, добавила, что готовит клубничный пай и должна немедленно достать его из духовки.
Один раз в три года в Нью-Йорке устраивалась эта выставка, больше всего напоминавшая шоу, на которое обычно приглашались художники, писатели, режиссеры, саксофонисты, спортсмены, бонвиваны и повесы богемного мира.
На мероприятии представлялись картины Фаркара Веблена, художника, стремящегося смешать все традиции. Он заслужил признание, прежде всего благодаря размерам своих холстов и почти эпическому размаху своих амбиций, подогреваемых титанической энергией.
Поскольку Роттвейлер возложила на меня почетную обязанность поставлять Гарри девиц для свиданий, мне следовало быть ей признательным за то, что я теперь мог побывать в столь блестящем обществе и свести знакомство с элитой художественного мира, с представителями творческой богемы и любимцами публики.
Веблен был полностью удовлетворен сотрудничеством с Роттвейлер и заказчиками, которых она ему рекомендовала. Его супруга Олимпия сама была моделью, которую Роттвейлер открыла и пестовала в течение многих лет – она очень преуспела в рекламе белья и марок спортивной одежды. Таким образом, Олимпия довольно долго являлась моделью Роттвейлер и музой Веблена. Звали ее тогда не Олимпия, а Блинка. Как всегда в случае с моделями Мисс, у нее было смешанное происхождение – полуиспанское-полуафриканское. Один молодой фотограф, сделавший целый ряд ее снимков в голом виде, завоевал такую популярность благодаря этому, что стал звездой первой величины. Но к тому моменту, когда я познакомился с Гарри, Олимпия уже была слишком далека от времени своего расцвета, и я подозревал, что именно тоскливый взгляд на фотографии ее юности заставлял Веблена присматриваться к девушкам, которых я привел с собой, – он выбирал среди них следующую кандидатку на роль миссис Веблен.
Роттвейлер сама указала тех моделей, кто должен составить мой эскорт, и надо заметить, что отобрала самых экзотических красавиц – Тельму, высокую, немного пышноватую блондинку, которая пользовалась огромным успехом в немецком «Вог», Инее, темноволосую барышню из Барселоны, Мин, китаянку со множеством косичек и восхитительно гладкой кожей, Клариссу Кокс, чернокожую модель из Канзас-Сити, стремящуюся активно продвинуться по карьерной лестнице.
Кларисса, очень хорошенькая, в начале своего пути в модельном бизнесе была и вовсе прелестнейшим созданием, яркой, выразительной личностью, то, что Роттвейлер называла «девушкой с изюминкой». Кроме того, она не была абсолютной рабой своего способа зарабатывать деньги и занималась еще журналистикой. Она написала книгу, которую, как мне доподлинно известно, не хотели печатать исключительно потому, что в ней высказана не совсем приемлемая для современного европейского мира точка зрения о том, что экспансия его цивилизации, и модный бизнес в частности, разрушительно воздействует на многие страны третьего мира.
Клариссе удавалось виртуозно совмещать в своих сочинениях жаргон фэшн-индустрии и интеллигентность. Среди моделей она славилась умом, критичностью и умением ясно и грамотно выражать свои мысли в устном и письменном виде. Даже если ей доводилось писать статью в какой-нибудь второсортный журнал, она делала это профессионально и старалась поднять уровень своей рубрики с самых нижних пределов жалких сплетен до правильно построенных и логически обоснованных сообщений дикторов Си-эн-эн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53