– Извините, я не расслышал, как вас зовут? – сказал я, следуя за ним в тоскливую комнату, где под окном со старой сломанной рамой собралась целая лужа дождевой воды.
– Колин Минтон.
Я пожал ему руку и сказал:
– Джек Уайтхед.
– Колин Минтон, – повторил он.
– «Поло»? – предложил я и сел.
– Нет, спасибо.
– А вы, Колин, значит, давно уже тут работаете?
– Около шести месяцев.
– Значит, вас тут не было, когда все произошло?
– Нет.
– А кто был? Мистер Холлис?
– Нет, только Уолтер.
– Уолтер?
– Уолтер Кендалл, слепой мужик. Он тут живет.
– Он был здесь два года назад?
– Ага. Он был одним из ее кавалеров.
– А можно с ним пообщаться?
– Если он на месте.
Я встал.
– А он что, часто куда-то ходит?
– Нет.
Я вышел из комнаты вслед за Колином Минтоном. Мы прошли два темных лестничных пролета и узкий, выстеленный линолеумом коридор, в самом конце которого он остановился и постучал в дверь.
– Уолтер, это Колин. Тут кое-кто хочет тебя видеть.
– Давай, – откликнулся голос.
В крохотной комнате, за столом, спиной к нам, лицом к окну и проливному дождю сидел человек.
– Простите, я забыл, как вас зовут. Джек? – сказал Колин, краснея.
– Джек Уайтхед, – сказал я в затылок сидящему. – Из «Йоркшир пост».
– Я знаю, – сказал он.
– А вы – Уолтер Кендалл?
– Да.
Колин переминался с ноги на ногу, пытаясь улыбнуться.
– Ничего, Колин, – сказал Уолтер. – Ты можешь оставить нас одних.
– Ты уверен?
– Да.
– Спасибо, – сказал я, после того как Колин Минтон удалился, закрыв за собой дверь.
Я присел на маленькую кровать, Уолтер Кендалл по-прежнему сидел ко мне спиной.
Мимо здания прошел поезд. Окно задребезжало.
– Значит, уже два часа дня, – сказал Уолтер.
Я посмотрел на часы:
– Да, этот поезд не опаздывает.
– Не то что вы, – сказал Уолтер, поворачиваясь ко мне.
И на секунду это лицо, лицо Уолтера Кендалла стало лицом Мартина Лоуза, лицом Майкла Уильямса, лицом живых и лицом мертвых.
– Что?
– Вы опоздали, мистер Уайтхед.
Это лицо, эти глаза:
Это серое небритое лицо, эти белые невидящие глаза.
– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать?
– Она умерла два года тому назад.
Этот язык, это дыхание.
Этот белый язык, это черное дыхание.
– Меня привело сюда недавнее замечание заместителя начальника полиции Западного Йоркшира: он предположил, что Клер Стрэчен могла быть жертвой того же человека, который убивает проституток в Западном Йоркшире.
Мистер Кендалл молчал, выжидая.
Я повторил:
– То есть я приехал, чтобы выяснить все, что может связывать между собой эти преступления, и буду вам очень признателен за любую информацию, которую вы сможете предоставить.
Еще один поезд, еще дрожь.
Тогда он сказал:
– В августе мы ездили в Блэкпул, Клер и я. Она как-то прознала, что то ли ее тетка, то ли еще кто-то привезет туда детей. Это была Шотландская Неделя. Мы поехали первым автобусом, и она просто не могла спокойно сидеть на месте, Клер-то. Сказала, что щас наделает в штаны от радости. А день был такой хороший, синее небо, чистое как слеза младенца. И мы встретились с ее дочками и теткой у башни, и они были такие хорошенькие, рыжие, с молочными зубками, года два и четыре, по-моему, не больше. И было много слез, потому что Клер их не видела уже больше года, она привезла им подарки с прошлого Рождества, их улыбки – Клер сказала, что ради них одних стоило ждать. А потом мы пошли в дюны, там было так тихо, сразу после отлива, и весь песок был покрыт такими рубчиками, рябью. Она повела их к воде, к прибою, и они сняли туфли и носки и бегали по маленьким волнам, все трое, а мы с теткой сидели на стене и смотрели на них. Тетка плакала, я тоже. А потом мы все впятером пошли есть мороженое в каком-то маленьком кафе, которое Kiep уже давно знала, и мороженое было отличное, итальянское, а Клер взяла себе капучино с шоколадной стружкой, и мне оно так понравилось на вид, что она и мне такое купила, и мороженым угостила, а потом мы пошли гулять по парку и катали малышек на осликах, хотя Клер сказала, что жестоко держать осликов в таких условиях, но было так смешно, потому что один из них был себе на уме, ослик-то, он возьми да и побеги со всех ног, а у него на спине – старшенькая, и ей это больно понравилось, она так смеялась, а хозяин осликов и мы все – за ними, по пляжу, насилу поймали. Хозяину осликов было, по-моему, не до смеха, а мы чуть животики не надорвали. Потом мы пошли обедать в «Лобстер Пот», там таких огромных рыб подают, Клер называла их Моби Диками. И хороший чай – говорят, он крепкий, как виски. А потом мы поехали на трамвае на аттракционы, вы бы видели, мистер Уайтхед, как они катались на карусели, крутились в этих огромных чашках и цветках, мерили всякие смешные шляпы и сосали большие розовые леденцы, твердые такие, как камень. А я пошел искать Клер – она была у аттракциона «Золотой Прииск», вся в слезах, потому что им вроде надо было уезжать пятичасовым поездом, и тетка говорила, что они, может быть, скоро снова приедут посмотреть фейерверк, на рейсовом автобусе, но Клер только качала головой, а малышки висели на ней, поняли, что все, конец, и на вокзале я просто не мог смотреть на это, не мог вынести этих прощаний, маленькая-то не понимала, что происходит, а вторая стояла, прикусив губу точно, как мама, и не отпускала ее руку, ужасно все это было, прямо сердце разрывалось, а потом, потом мы пошли в «Йейтс», и она напилась, напилась, бля, в стельку, но кто же ее может в этом винить, мистер Уайтхед, в такой-то день, с такой-то жизнью, она ведь знала, что она делала, а через восемь недель ее оттрахали в задницу и истоптали грудь ботинками сорок пятого размера, и так она ни разу больше и не увидела своих маленьких девочек с рыжими волосами и молочными зубками. Так разве можно ее в этом винить?
– Нет, нельзя.
– Но они-то ведь винят?
Я смотрел через его плечо на дождь за открытым окном. Подводная пещера, комната слез.
– Вы это напечатаете?
Я посмотрел на него, сидящего со слезами на щеках, застрявшего в своей подводной пещере, в этой комнате слез.
Я сглотнул, перевел дыхание и сказал:
– А кто-нибудь знал, с кем она собиралась встретиться в ту ночь, когда ее не стало?
– Все знали.
– С кем?
– Мистер Уайтхед, по-моему, вы и сами прекрасно знаете с кем.
– Скажите мне.
Уолтер Кендалл выставил пальцы под дождь.
– Там, где вы ищите одного – двое, где двоих – трое, где троих – четверо. Там, где вы ищите четверых – трое, где троих – двое, где двоих – один, и так далее. Но вы ведь и сами это знаете.
Я вскочил на ноги, крича на слепца с белыми глазами и серым лицом, крича ему в глаза, крича ему в лицо:
– Скажите мне!
Он заговорил быстро, подняв палец:
– Клер ушла из паба «Святая Мария» в десять тридцать. Мы говорили ей, чтобы она не ходила, говорили не надо, но она устала, мистер Уайтхед, она так устала бежать. Ей сказали, что ее ждет такси, но она пошла пешком, пошла по Френчу, пошла под дождем, а дождь был сильнее, чем сегодня, пошла к машине, стоявшей в темноте, в другом конце улицы, а мы просто смотрели, как она уходит.
– Уходит к кому?
– К полицейскому.
– К полицейскому? К какому полицейскому?
Полицейское управление Ланкашира, Престон.
Здоровый усатый детина в штатском предложил проводить меня на второй этаж, в кабинет начальника уголовного розыска Альфреда Хилла.
Здоровый мужик постучал в дверь; я сунул в рот еще одну сигарету «Поло».
– Входите, – сказал штатский.
– Джек Уайтхед, – представился я, протягивая руку.
Низкорослый мужичок, сидевший за столом, убрал носовой платок и пожал мою руку.
– Присаживайтесь, мистер Уайтхед. Присаживайтесь.
– Джек, – сказал я.
– Джек, могу ли я предложить вам что-нибудь выпить: чаю, кофе или чего-нибудь покрепче? За здоровье королевы?
– Я лучше воздержусь. Мне еще домой ехать.
– Ясненько. Так значит, что привело вас в наши края?
– Как я уже сказал по телефону, речь идет об убийстве Клер Стрэчен и о том, что пару дней назад Джордж Олдман сказал о возможной связи с…
– С Потрошителем?
– Да.
– Джордж сказал, что это вы его так окрестили.
– К сожалению, да.
– К сожалению?
– Ну…
– Не скажите. По-моему, вам есть чем гордиться. Хороший журналистский прием. Есть чем гордиться.
– Спасибо.
– Джордж считает, что широкое освещение этого дела в прессе ему на руку. Вы очень ему помогли.
– А вы так не считаете?
– Не скажите, не скажите. В подобных делах без помощи населения никак не обойтись.
– Вам поначалу очень везло в расследовании дела Клер Стрэчен.
Он снова достал носовой платок и стал рассматривать его содержимое, готовясь его пополнить.
– Да нет, не очень.
– И версия дневника ничего не дала?
– Дневника?
– Вы, кажется, тогда думали, что в ее пропавшей сумке был дневник.
Он тяжело закашлялся, прижав руку к груди.
– Но потом так ничего и не выяснилось?
Его лицо стало пунцовым.
– Нет, – прошептал он, задыхаясь, в свой платок. – А что навело вас на мысль о существовании дневника?
Начальник уголовного розыска Альфред Хилл поднял руку:
– Мистер Уайтхед…
– Называйте меня Джек.
– Джек, я не совсем понимаю, чем мы тут с вами занимаемся. Это что, интервью? Так, значит, получается?
– Нет.
– Значит, вы ничего этого не напечатаете?
– Нет.
– Тогда к чему вообще все это? То есть, если вы не собираетесь ничего печатать?
– Ну, как вам сказать, я собираю общую информацию, контекст. Ввиду того, что эти преступления мог совершить один и тот же человек.
Он, явно разочаровавшись, сделал глоток воды.
– Я не хочу попусту тратить ваше время, – сказал я. – Я совсем не это имел в виду, Джек. Совсем не это.
– Могу я тогда спросить вас, сэр? Как вы считаете, этот убийца, это – тот же самый человек или нет?
– Между нами?
– Между нами.
– Нет.
– А для прессы?
– Ряд сходств, несомненно, имеется, – сказал он, кивая на окно. – Сходств, как заметил мой уважаемый коллега там, за холмом.
– Значит, между нами: почему вы считаете, что ее убил кто-то другой?
– Видите ли, в расследовании этого убийства участвовали пятьдесят человек.
– Я слышал, восемьдесят.
Он улыбнулся:
– Я просто хочу сказать, что мы над этим делом потрудились, как следует потрудились. Ходили разговоры, что мы несерьезно подошли к нему из-за личности пострадавшей, ее биографии, рода ее занятий, но я хочу вам сказать, что мы выкладывались на все сто. Это ложь, наглая ложь, что мы относимся к подобным вещам несерьезно. Конечно, убийства детей привлекают больше внимания, о них каждая газета пишет на первой полосе, но это… Я ведь сам был в том гараже. Мне, конечно, пришлось кое-что повидать на своем веку, я собственными глазами видел жертв Иана Брэйди, но то, что они с ней сделали, – неважно, проститутка она была или кто, – такого никто не заслуживает. Никто.
Он был далеко, очень далеко, снова в том гараже, со своими собственными кассетами.
Мы сидели – каждый в своей тишине – пока я не сказал:
– Но это – не он.
– Нет. Судя по тому, что нам Джордж показал, и по тому, что рассказывали его ребята, – нет.
– А можно конкретнее?
– Послушайте, Джордж хочет, чтобы между этими преступлениями была связь. Меня это не касается, и я этого не касаюсь.
– Хорошо. Так как же Джордж установил эту связь?
– Между нами?
– Между нами.
– По группе крови, по роду занятий жертв, по характеру черепно-мозговых травм, в некоторой степени по положению трупов – по какому именно, мы предпочитаем не рассказывать.
– А что с группой крови?
– Та же самая.
– Какая?
– Третья.
– Редкая.
– Да, в общем, – девять процентов населения.
– Я бы сказал, редкая.
– А я бы сказал, что все это неубедительно.
– Но тогда почему вы убеждены, что это кто-то другой?
– Клер Стрэчен была изнасилована: один раз во влагалище, два раза – в задний проход, причем второй раз уже после наступления смерти. Ее ударили по голове тупым инструментом, но травма не была смертельной. После всего этого ее, наконец, убили. Смерть наступила в результате разрыва легкого. Кто-то прыгал по ее грудной клетке до тех пор, пока одно из ее ребер не сломалось и не проткнуло легкое, отчего оно наполнилось кровью. Она задохнулась, захлебнулась кровью.
Мы снова сидели – каждый в своей тишине, в своей мелкой отчаянной тишине, прильнув лицом к окну, положив когти на подоконник, мечтая вырваться прочь, прочь, прочь.
– Можно я тогда задам вам еще один вопрос?
Он сложил свой носовой платок и кивнул.
– Вы допрашивали людей из ночлежки?
– Из «Святой Марии»? Да, они были здесь, все до одного.
Я замер, у меня пересохло во рту, над холмами за окном мелькнуло кошмарное видение, кошмарное видение пьяной и сумасшедшей ведьмы, пьяной сумасшедшей, воющей на луну из-за тюремной решетки, решетки, впаянной в темную тюремную стену.
– И что они вам рассказывали? Что они говорили? – спросил я наконец.
– Ничего.
– Ничего?
– Ничего.
– А вы говорили с Уолтером Кендаллом?
Он закатил глаза:
– Со слепцом-то? Неоднократно.
– И что?
Альфред Хилл, начальник уголовного розыска Альфред Хилл, в первый раз за все это время посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
– Мистер Уайтхед, вы пользуетесь превосходной репутацией среди сотрудников полиции Западного Йоркшира, превосходной репутацией как усердный корреспондент, содействующий расследованию преступлений, и поэтому ради вас я готов на многое, но эти ваши намеки – это уже слишком.
– Какие намеки?
– Мне очень, очень хорошо известно все, что говорил мистер Кендалл, говорил много раз, и я удивляюсь, что журналист, человек с вашей репутацией, настолько серьезно воспринял всю эту ерунду, что вам даже пришло в голову задавать мне подобные вопросы.
Я улыбнулся:
– Значит, я так понял, что эту версию вы не отрабатываете?
Альфред Хилл промолчал.
– Последний вопрос?
Он вздохнул.
– Вы сказали, что Клер Стрэчен была проституткой?
Он кивнул.
– У нее были судимости?
Он устал и хотел, чтобы я ушел.
– Посмотрите сами, – ответил он, пододвигая ко мне раскрытый протокол.
Я наклонился.
На листе бумаги были напечатаны две даты:
23.08.74.
22.12.74.
Рядом с каждой датой – цифры и буквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34