Пропал. Джерри пошатывался, яростно тер глаза. Сон пропал сразу, как только стала различаться музыка. В груди похолодело. Цирк и пустыня не снились Джерри с той самой ночи перед казнью. Были другие сны, столь же реалистичные и неясные, и все сопровождались музыкой, но он не придавал им значения.
Теперь он стоял, испуганный, босой, по пояс голый, и тупо следил, как ступни облизывает красноватый дымок.
– Я вернусь, врешь, – сказал он, только чтобы услышать звук своего голоса. – Вернусь! Тоже мне, изобретатель.
Джерри еще раз глянул под ноги – а тропа извивалась змеей, менялась, клубилась. Ничего себе! И справа, и слева виднелись такие же тропы, – узкие и широкие, и все живые! Джерри расставил руки, но Межмирье явно не имело стен. В день смерти Дана он помнил розовый коридор. Здесь все было зеленым и коричневым, будто в лесу. Кое-где краска светлела, и Джерри отчего-то понимал – туда можно было бы дойти. Много таких пятен. К каждому вела тропа-змея.
Он не знал, сколько времени так простоял, только радовался, что не холодно, и он не замерзает. Музыка тоже очень претендовала на звание живой сущности – из бравой, маршевой стала игривой и почти салонной. У Джерри был музыкальный слух, не ахти какой, но он и таким гордился.
А диссонанс – вот он. На фоне пасторали – грубый и хриплый рокот. И завывание. Со всех сторон подбирались тени. Подбирались и проявлялись, как пейзаж в зимнем окне, если подышать и оттаять кусочек. Приземистые, темные. Много. Воют. Рычат.
То, что приблизилось первым, могло произойти лишь от тройственного союза кобры, сороконожки и капкана. Зубы по виду сходили за чугунные. Дивная скотина облизывалась, готовилась прыгнуть. И прыгнула. Джерри пригнулся, тварь промахнулась и улетела как-то чересчур далеко, по крайней мере, визг раздался аж с соседней тропы. Принцип расстояний этого Межмирья тоже оказался очень, очень странным. Но на смену уже приходила целая стая, а отбиваться было вовсе нечем. Только руками.
Джерри был весьма успешен и почти невредим до той самой поры, пока зверюги не решили прыгать разом штук по пять-шесть. Это сразу переломило ход драки, и не в пользу человека.
Что-то отвлекло Джерри, что-то по левую сторону… Еще одна тень, гораздо крупнее. Эрфан! Гард и псы, сколько времени он там стоит и смотрит?! Просто смотрит?! Встретив возмущенный и злой взгляд ученика, Иноходец улыбнулся и помахал ручкой. За спиною Эрфана маячила дыра с рваными краями. Вот учитель спокойно развернулся и скрылся в дыре, которая тут же решила затянуться. Джерри что было сил рванулся, стряхнул с плеча очередную скотину и головой вперед, как ныряльщик, прыгнул вслед за Эрфаном.
Выпрыгнул. Проехался грудью и локтями по жесткому ковру, сдирая верхний слой кожи напрочь. Вскочил – еще в бешенстве, еще в азарте драки, не разжимая кулаков. Как дать бы вот в этот наглый глаз!
Эрфан уже не улыбался, и поигрывающие тонкой петлей пальцы как бы говорили – «ну-ну».
– Что это за гадость? – икнув, спросил Джерри. На сегодня впечатлений было слишком.
– Собственно, одни из низших стражей Межмирья. Нравятся? – ехидно вопросил тот.
– НЕТ!
– А ты им, похоже, пришелся по вкусу, во всех смыслах.
– И что, эту… капканокобру нельзя отогнать? Тебя же они не трогают, к тебе они не приходили.
– Капканокобру? Дивно, но верно. Нельзя. Ведь ты носишь с собой опознавательный знак, маяк, если будет угодно. Манок.
– Какой?
Эрфан наклонился к парню и постучал указательным пальцем где-то в районе кармана на рубахе.
– Сердце, – шепнул. – Человеческое сердце. Если бы ты знал, как прекрасна в тумане Межмирья эта трепетная живая бабочка в груди. Когда сможешь видеть, как я – залюбуешься.
Джерри непроизвольно схватился за грудь и тревожно глянул на учителя. Неужели этот жуткий тип вдобавок вырвет ему сердце? Эрфан без труда прочел все его мысли.
– Не бойся. Ты сделаешь это сам. И позже. Когда поймешь, какую опасность представляет твой маячок. Ты ведь должен будешь ходить в Межмирье, не сможешь не ходить. А иногда – и жить. По нескольку дней!
– А твое сердце им не годится? – фыркнул Джерри, никак не успокаиваясь.
– Мое? Может, и сгодилось бы. При одном условии.
Манерно Эрфан взял Джерри за два пальца, средний и большой, положил на свое девичьи тонкое запястье. Придавил.
– Посчитай-ка мне пульс, моя ты мышь. Считать было нечего. Пульс не бился.
– Что это значит? – прошептал Джерри. Возникло желание спрятаться за любимой портьерой и не отбрасывать тени.
– То и значит. У Иноходца нет сердца.
– З-зачем?!
– Во-первых, из-за стражей. А чтобы объяснить, почему во-вторых, придется вернуться туда. Ненадолго.
Эрфан схватил ученика за руку и потянул за собой. Разумеется, без предупреждений. Межмирье снова было розовым и узким.
– Иди! – приказал Иноходец и толкнул Джерри.
Зыбкая тропа колыхалась внизу. Мост без опор, голодные пески. Туманность менялась на глазах. Джерри хотел поставить ногу, но не знал, куда.
– Слушай, – прошипел Эрфан где-то совсем рядом.
Джерри вслушался. Все вокруг пульсировало в неком ритме, и если хорошо сосредоточиться, то можно было уловить четкую последовательность глухих, но сильных ударов.
Он сделал шаг, и нога провалилась вниз. Испуганно, неконтролируемо вскрикнул.
– Дурак, – сказал Эрфан, оказываясь совсем близко и поднимая Джерри наверх. Тягучая туманность разочарованно отпустила добычу. – То, что ты слушал, было лишь стуком твоего сердца. Никакого отношения к тропе этот ритм не имеет.
Джерри напряженно, отчаянно прислушивался – но в ушах отдавался размеренный, как бой часов, звук сердечного ритма.
Иноходец резко прижал руку к его груди, и это отозвалось тянущей болью. Джерри уперся руками в плечи Эрфана, но оттолкнуть не удавалось. Боль нарастала. Парень успел увидеть, что крик оставляет в Межмирье разноцветные круги, как камень на воде. Потом он снова оступился и полетел в бездну.
Когда занавес слипшихся от влаги ресниц вновь поднялся, в привычной комнате привычный учитель сидел напротив и что-то вертел в руках. Джерри знобило. Дышалось как-то вовсе по-другому.
– Нюхательную соль подать? – скривился Эрфан, и сплюнул прямо на пол. – Водить тебя за ручку, что ли, до седин? Крупная дрожащая мышка Джерри, такая пугливая. О! Гляди – колотится. Смешное!
В руке учителя обнаружился предмет, похожий на красный стеклянный шарик. Судя по тому, как утопали кончики пальцев – мягкий. Сжимающийся-разжимающийся. Светящийся.
– Это… – прохрипел Джерри, не в силах ни поверить, ни отмахнуться от догадки.
– Угу. Нравится? Твое мышиное сердечко.
– Отдай!!!
– На! – Эрфан резко бросил шарик. Джерри поймал с некоторым ощущением гадливости пульсирующую игрушку. Теплая и мягкая, даже вязкая, она забилась еще быстрее. Грудь сильно ныла.
– Это невозможно! – закричал он со слезами в голосе и вскочил с кресла. – Такого не бывает, чтоб у живого человека сердце вынуть! Ты же сам говорил, что ты не маг.
Эрфан щурился. Потом бросил:
– Истеричка! Я не маг. Но есть некоторые вещи, и без них Иноходцев просто не существует. Эти вещи – данность, прими и не вопи.
Если тебе на голову свалилась способность видеть и выходить в Межмирье, то рано или поздно придется оставить сердце, а точнее – его биение и тепло – вне тела, и эту способность тебе тоже дали, только стоит перестать падать в обмороки, подобно затянутой в корсет толстухе. Правила таковы: никогда не выходи в Межмирье с собственным сердцем в груди. Ритм сердца – гибель для Иноходца! Ты шагнешь мимо тропы и навеки исчезнешь. Вместо того, чтобы ловить гармонию необходимого пути и слушать границу, ты будешь оглушен этим взбесившимся тамтамом. Если раньше тебя не найдут твои капканокобры.
– Но зачем оно вообще нужно? Что ты там ищешь? Куда ты там ходишь? Для чего я все время прыгаю и бегаю, как цирковая лошадь, для чего читаю все эти книги и мерзну в нетопленых комнатах?
– Накопилось, да? – хохотнул Эрфан и тут же, без перехода, нахмурился. – Пошел вон. Надоел!
И мгновенно, на том же месте, исчез.
– Это ты пошел вон, – прошептал Джерри, – в свое дерьмовое Межмирье.
А сердце тряслось рядышком на столе, как желе из вишен, и мерцало.
Джерри в полном шоке взял его в руки. Пустота в груди тянула, ныла, будто просила чего-то. Парень в недоумении дотронулся тепленьким шариком до груди, и с легким болезненным уколом светящаяся игрушка исчезла! Тут же с двух сторон будто нажали на виски. Дрогнула жилка на шее. Лицо залила краска, как после долгого бега.
– Ух, ты, – сглотнул Джерри.
И, не в силах сопротивляться любопытству, попробовал достать шарик обратно. Вот эта операция заняла почти час. Пыхтящий и взмокший, он был в итоге вознагражден за усилия. А потом с сожалением водворил сердце на законное место. Хватит фокусов. Проживем и без Межмирья.
И прожил, согласно обещанию. Целых четыре дня. Потом возник Эрфан.
– Мы отправляемся в путешествие. Час на сборы. Хотя зачем час – одеть тебя, и хватит.
Путешествие? Джерри аж подпрыгнул. Могу и не одеваться! Только отведи меня к людям, а то я уже забыл, как они выглядят! Дай увидеть созревшее поле, и лес, и речку, и может быть, море… Дай услышать голоса, отличные от твоего и моего. Дай вернуться в , нормальную жизнь. Втайне Джерри тут же возлелеял надежду сбежать от Эрфана. Понимая, впрочем, что надежды абсолютно детские.
Джерард резко сел, схватившись за грудь.
Солнце. Полдень. Приветливые места. Проклятая телега.
Сердце, мое сердце. Гард и псы, разве так бывает?
Звонкий щелчок отжатой пружины, больше похожий на взведенный курок. Дурацкие наручники, больно!
Джерард развел руки, и цепочка порвалась. Совершив это несложное движение, он вновь опрокинулся на спину.
До этого он смотрел как бы со стороны, и судил, и высказывал мнение, и удивлялся. Только что слетел слой заклинания, как защитный плащ, окутывавший его до сих пор, закрывавший. Вместе со знанием о сердце, вместе с открытой шкатулкой, Джерард получил и встречу с Межмирьем. Он был узнан, обласкан. Межмирье будто прозрело и, соскучившееся по своему Иноходцу, заключило в объятия. Крепкие, как смерть.
Сегодня он стал самим собою.
Пралотта, до которого измученному фокусами памяти пленнику не было никакого дела, следил в полглаза за этими судорожными метаниями.
Когда разорвалась цепочка наручников, советник вздрогнул. Потом подождал, пока дыхание арестанта станет ровным и тихим, встал, подошел поближе, присел рядом и распахнул на груди лежащего одежду. Покусал губы, покачал головой.
– Нет, кузнец. Если я императорский следователь, а не солдат, то это не значит, что я спутаю раны ремесленника и раны воина. Кто ты такой, Джерард? Зачем ты ехал все это время в столицу, если мог свернуть наши шеи столь же легко, сколь и освободиться от пут?
Меньше, чем провинцию, но тоже весьма сильно советник Пралотта не любил копаться в архиве.
Джерри-5
Профессор! Он понимает!
М. Булгаков «Собачье сердце»

Насильно запиханные, как пища всухомятку, вызубренные без энтузиазма, карты Сеттаора стали оживать и заполняться картинками и событиями. Эрфан все-таки нашел подход к своему нелюбимому и нерадивому, но единственному ученику. Сердце Джерри перекачало бесчисленные городки, села, поместья, как литры собственной крови и усвоило их. Прыжок туда, прыжок сюда… И теперь стоило только сказать название – алый флажок узнавания тут же вспыхивал во взгляде Джерри.
Вместе с географией империи Джерри познавал и ассортимент существ, с которыми приходится сталкиваться. Некоторые встречались часто, очень часто. Некоторые поражали воображение до икоты и криков по ночам. С некоторыми Эрфан оказался в весьма дружеских отношениях.
– Запомни, – наставлял Иноходец ученика, – суть не в том, чтобы гонять каждого гостя, который, может, просто посмотреть зашел. Гонять надо тех, кто делает запрещенное. А те, кто живет просто так, – ты ведь о них не всегда знаешь. А человеческие страдания имеют особый запах. Для того чтобы ощутить его, нужно просто часто посещать Межмирье, оно поможет. Так вот, если уж чужак приблизился к тебе и решил побеседовать – скорее всего, он законопослушен и тих, и просто хочет, чтобы ты о нем знал. Ясно?
– Конечно, – кивнул Джерри. – Можно посмотреть хоть на одного?
– Смотри, – хмыкнул Эрфан и невежливо, кончиком ножа, указал на лысого мужчину за барной стойкой. – По его словам, он пережил десять моих предшественников. Средней руки дракон-оборотень.
Хозяин бара, ощутив, что на него смотрят, поднял приветственно руку и понес к их столу полные кружки.
– Мартин – это Джерри, мой ученик. Джерри – это Мартин. Запомнили друг друга? Хорошо.
– Ученик? – спросил оборотень, и внимательно оглядел Джерри. – Неужели так скоро, Иноходец?
Эрфан дернул плечом, вопрос не понравился.
– Так уж вышло, Мартин. Ну, что там наш поросенок?
– Почти готов, – ответил тот и обернулся уходить.
Поросенок… Джерри в этот момент отчего-то вспомнил о свиньях Рос-Альтов и о неудавшемся повешении. Как ни странно, аппетита к свинине это не отбило.
Вечером, когда парень отстирывал на дворе свою испачканную за день рубашку, он заметил, что хозяин бара и учитель о чем-то разговаривают, и Эрфан весьма не в духе. Ну, ясно… Ученик не понравился Мартину, а как же, оборотни, они в учениках понимают! Резким усилием воли он заставил себя не подслушивать, а вывесить рубаху и улечься спать.
– Не стоит недооценивать своего ученика, Иноходец! – плавно говорил Мартин, и грыз вишневую трубку. – Погляди лучше внимательно на ту ложбинку на его упряменьком подбородке. Попомни мое слово, она, ложбинка, еще себя покажет! Оставь в покое его растерянную улыбчивость, он пока молод. Шестимесячного тура наши пастухи по лугу одной былинкой гоняют. Телок, играется. Войдет в возраст – все пастухи как раз на один рог и поместятся. Ты артачишься, Иноходец. А все-таки чаще поглядывай на этот подбородок.
– Куда мне еще ему посмотреть? – огрызался Эрфан. – Такая трусливая зараза, ты бы знал!
Мартин покачал головой. Он не умел улыбаться, только умел скалиться по-драконьи, что мог вынести далеко не каждый собеседник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30