Отрицая колдовство, вы ставите себя выше свидетельств людей, дошедших до нас через века! Вы отказываете в праве на существование мира неведомого, недоступного нашим чувствам. Это говорит не о разумности, а о заносчивости и самодовольстве!
В ответ мистер Хэрриот откинул голову и расхохотался.
Я не мог припомнить, чтобы мои земляки говорили о чем-либо, кроме цен на овец. Ставить под сомнение то, о чем в моем мире отродясь не слыхивали, постигать эти вещи своим умом – и каким умом! Дух, которым были пропитаны „Жизнеописания“ Плутарха, жив; философы, существовавшие до Христа, живы!
Они здесь, в этой каюте!
Не удержавшись, я выпалил:
– Разве не утверждал Демокрит, что мир складывается из невидимых глазу частиц, которые непрестанно ударяются одна о другую? Возможно, духи занимают место между этими частицами…
Кочан капусты заговорил. Пораженные слушатели умолкли. Было слышно, как один из мастифов под столом грызет кость.
Амадас, на лице которого мешались ужас и недоверие, произнес:
– Повесьте его!
– Нет, – покачал головой капитан Кларк. – Он еще совсем мальчик. Просто выпорите его так, чтоб шкура полезла.
– Никогда! – жестко сказал Хэрриот. – Он родом из Шотландии и понятия не имеет ни о званиях, ни о правилах. Я взял мальчишку под свое крыло и всячески поощряю его желание думать – оно так редко встречается в наши дни.
– Поощрите его заодно на то, чтобы держал рот закрытым, Томас! – прорычал сэр Ричард. – Он здесь затем, чтоб наполнять кубки, а не для участия в наших беседах.
Мистер Хэрриот ничего не ответил, а повернулся ко мне и приложил палец к губам. Необходимости в этом уже не было. Теперь я заговорил бы, только если бы ко мне обратились.
– Однако в словах сорванца что-то есть, – заметил Раймонд. – Как один человек может поставить бочки на тело другого? Тут нужно действовать втроем. Сразу понятно, что не обошлось без нечистой силы.
– Или, – добавил мистер Хэрриот, – убийц было трое».
ГЛАВА 13
«Капитаны ни о чем не договорились. Вышло так, что та встреча оказалась последней: второй шторм разметал корабли. Теперь горизонт был совершенно чист.
Возможно, казни напугали преступника. Как бы там ни было, жестокие убийства прекратились. День за днем ничего не происходило, и страх потихоньку начал отступать. Мы с нетерпением всматривались, когда же появится Америка.
Ничего похожего на жару, царящую у тропика Рака, я припомнить не могу. Мое нижнее белье было мокрым от пота. Я полоскал его в морской воде, сушил на ветерке, чтобы через час оно вымокло вновь. Приближался полдень. Солнце стояло высоко, тени от оснастки стали совсем короткими. Они покачивались, словно маятники, в такт волнению моря. Скромность не позволяла мне раздеться чуть не догола – в отличие от моряков постарше.
Паруса полнились ветром, и, если карта шкипера Фернандеса не врала (а сомнение в ее правдивости могло закончиться виселицей), Пуэрто-Рико был не за горами. Иоахим, человек, отвечающий за поиск полезных ископаемых, рассказал мне, что грозящие бубонной чумой джунгли находятся под властью испанцев, но сэру Ричарду нужны свежие фрукты, вода, скот, и для достижения своей цели он вполне может воспользоваться пушками. Впередсмотрящие были внимательнее, чем обычно. Остальные матросы стояли на носу корабля, подставляя загорелые тела под еле заметные брызги.
По утрам, когда все обязанности перед джентльменами бывали выполнены, у меня наконец-то появлялось время на дневник. Но вот песка в часах осталось меньше чем на час, и я отправился на поиски Фернандеса. Он, мистер Хэрриот и сэр Ричард находились в кормовой части судна и о чем-то серьезно поспорили.
За поясом у капитана торчал его кремневый пистолет. Я встал на почтительном расстоянии, а солнце тем временем приближалось к своей наивысшей точке. Вмешаться в разговор было бы дерзостью, а промолчи я – солнце прошло бы зенит, и мне досталось бы за невыполнение обязанностей. А тут еще капитан и Фернандес не сошлись во мнениях. Оба покраснели и говорили громкими, сердитыми голосами, а мистер Хэрриот пытался их успокоить. Права слушать это у меня не было. Насколько я мог понять, они препирались из-за каких-то пустяков.
Мгновения уходили одно за другим, и я подошел поближе. Меня по-прежнему не замечали. Наконец я начал громко кашлять. Фернандес грозно обернулся, готовый выместить на мне свое раздражение. Я специально встал так, чтобы он не сразу меня достал.
– Сэр, полдень. Время обсервации.
Хэрриот удивленно вскинул голову.
– А? Сходи-ка за моим градштоком, шотландец.
Я спустился в короткий проход, ведущий к каютам джентльменов. Маленькая каюта мистера Хэрриота содержалась в безупречном порядке. Градшток лежал в сундуке с навигационными приборами – у стены напротив двери, прямо под письменным столом. Ключ от него лежал в левом ящике.
А справа, под койкой мистера Хэрриота, стоял его сундук из кедровой древесины. Он открывался большим медным ключом, хранившимся в правом ящике стола.
Я глядел на сундук, снедаемый любопытством. Клянусь, словно кто-то живой мне нашептывал: „Открой меня, узнай мои тайны! Никто не догадается!“
Я мог взять ключ из правого ящика, вытащить сундук, поднять крышку, быстренько заглянуть внутрь, опять закрыть, вернуть ключ на место и взбежать наверх с градштоком в руках – на все вместе уйдет не больше минуты.
Повинуясь приказу засевшего во мне безумца, я выдвинул запретный ящик. Вот он, ключ… Вокруг лежали перья, бутылочки с черными чернилами, циркуль и пергамент с какими-то знаками, изучать которые мне было некогда.
Я бросился к койке, встал на колени, запомнил точное положение сундука и только потом подтащил его к себе. Он оказался очень тяжелым, и мне понадобилось куда больше времени, чем я рассчитывал. Я уже решил сдаться и начал заталкивать его обратно, но…
Вот он, замок, а вот – ключ.
Я навострил уши. До меня доносились лишь скрипы и стоны „Тигра“, который то взбирался на волну, то вновь опускался. Хотя руки у меня дрожали, ключ повернулся легко. Я поднял крышку.
Там лежал аккуратно сложенный черный плащ.
И книги, много книг… И каких! Я с удовольствием узнал „Жизнеописания“ Плутарха в переводе Томаса Норта, которые так скрашивали мою жизнь на всем пути из Туидсмьюра. Но об остальных даже не слыхал. О содержании некоторых можно было догадаться по заглавиям: „Соколиная охота“ Тербевилля, „Teatrum mundi“ Дж. Олдея, „Жизнеописания мучеников“ Джона Фокса, „Трактат о Новой Индии“ Ричарда Идена. Другие, похоже, содержали какие-то повествования – например, „Золотые послания“ Гевары в переводе сэра Джеффри Фентона. Попалась мне на глаза и поэзия – „Астрофил и Стелла“ сэра Филипа Сидни. Вы яснять, что такое „Ханаанские напасти“ Томаса Дек-кера, времени не было. Встречались тут и сочинения, бывшие, как я подозревал, под запретом: „Decern rationes“ Эдмунда Кампиона (казненного, по слухам, за государственную измену), „Секретная алхимия“ Хамфри Гриндала. А при виде „De umbris idearum“ Джордано Бруно меня охватила дрожь. За свою ересь этот монах мог запросто расстаться с жизнью! Я торопливо пролистывал страницы. Пифагор… Магия… Тайные знаки…
Я не отважился промедлить еще хотя бы минуту. Задвигая обратно сундук, я услышал странный шорох откуда-то снизу. Сбоку у сундука была маленькая щель.
Я вставил в нее кинжал. К моему изумлению, оттуда выехал ящик. Сундук был с двойным дном!
Там лежала карта, вид которой заставил меня вздрогнуть. Я по слогам прочитал надпись в углу: „Indiarum occidentarium, pascaert van Vesindien ende Caribys Ailenden“. Ниже крошечными яркими буквами значилось: „ВГБ“. Здесь изображались острова Вест-Индии, были отмечены все четыре путешествия Колумба, сообщались географические названия побережий и отмелей, были нарисованы морские чудовища и галеоны… А самое главное, я заметил еле видную тонкую линию – долготу, проходящую через обе Америки, от местности под названием „Виргиния“ на севере до Гайаны на юге. На этой линии имелась единственная точка, которая, насколько я понял, и была тайной целью нашего путешествия. Именно о ней говорили сэр Ричард и Томас Хэрриот. Она находилась немного в глубине континента, в нескольких милях от берега.
А еще там была рукопись – простая связка пергаментных листов, хранящая в себе совсем другой рассказ… Я с ужасом осознал, что, только взглянув на этот документ, я уже превращался в шпиона. Если в это мгновение в каюту войдет мистер Хэрриот, меня отправят прямиком на рею.
„Прямодушно и робко обращаемся мы к милостивой королеве Елизавете, дабы Она, великолепная и несравненная, изучила сие и обеспокоилась, ибо счет годов и дней, у нас принятый, изменить надобно и приспособить к истинному времени течению“.
Рукопись принадлежала перу Джона Ди, королевского астронома!
Над заглавием чья-то рука вывела: „Тайный цикл доктора Ди. Тайная цель нашего путешествия“. Внизу страницы другим почерком было написано: „Quod defertur поп aufertur Е. Р.“. Эта строка была зачеркнута, и та же рука начертала: „JACTA ESTALIA“.
Понимая, что если меня поймают, то непременно казнят, я глянул на следующую страницу. Наверное, опасность обострила мою память. Я помню эти строчки слово в слово.
Елизавета, славься в веках!
Открыт новый счет временной!
Помирились нашим врагам на страх
Год небесный и год земной.
Не собьемся теперь и за триста лет,
Не покатится Солнце вспять.
Довольно свой природе ответ
Ошибкою осквернять!
Мы видим времени ткань с лица:
Не тряпье, не дерюга она!
В узор, которому нет конца,
Жизнь Спасителя вплетена…
На лестнице раздались торопливые шаги. Шаги мистера Хэрриота.
Страх захлестнул меня с новой силой. Хэрриот быстро приближался. Времени на то, тобы запереть сундук и положить ключ на место, у меня не было. Бешеным усилием я задвинул сундук обратно под койку, сунул ключ под рубашку, поближе к кошельку, быстро поднялся и развернулся к сундуку с навигационными приборами.
Когда вошел мистер Хэрриот, я стоял к нему спиной, а в руки уже брал градшток. И все-таки я слишком задержался. Мистер Хэрриот обводил глазами свою каюту.
– Почему так долго, парень? – резко спросил он.
В каждом его слоге слышалось подозрение.
– У меня не сразу получилось открыть замок, сэр! Но я уже справился.
– Быстрее, не то пропустим время обсервации!
Я схватил градшток, грифельную доску, мел и последовал за мистером Хэрриотом. Колени у меня дрожали. Я понимал, что должен повторить все с самого начала: привести в порядок карты и книги, запереть сундук и вернуть ключ на место – до того, как его исчезновение будет замечено.
Муки, которые я испытал в тот день, описать невозможно. Меня отправили на кухню, где я помогал готовить вечернюю еду. Мотаясь между комнатой, в которой ели джентльмены, и камбузом, я то и дело оказывался возле каюты мистера Хэрриота. После обсервации мистер Хэрриот, сэр Ричард и Фернандес отправились в каюту к капитану. Вскоре после этого мистер Хэрриот ушел к себе и больше не выходил.
Он обязательно заметит, что сундук стоит иначе.
Ему непременно понадобится циркуль, и тогда мистер Хэрриот заметит пропажу огромного медного ключа. А тогда – конечно же! – он обнаружит, что сундук был открыт, а внутри кто-то рылся. Я носил свой смертный приговор под рубашкой – в виде этого самого ключа. У меня не хватало духу от него избавиться, так как я хотел вернуть его на место (если мне вообще суждено выжить).
Воображение уже рисовало жесткую пеньку вокруг шеи. Матросы тянут за веревку, я чувствую страшное сужение в глотке, мои ступни отрываются от палубы, я раскачиваюсь из стороны в сторону и вижу море лиц в красном мареве – они наблюдают мою пляску…
Турок хлопал меня по плечу. Уже наступил вечер.
Стол накрыли, слышалась невнятная музыка.
– Мистер Хэрриот требует, чтобы ты сию же минуту был у него.
Я постучал в дверь и, после того как мистер Хэрриот отозвался, вошел. Хозяин каюты сидел спиной ко мне и писал. Градшток лежал у него на столе.
– Огилви…
– Да, сэр?
– Ты очень подвел своего господина.
– Сэр…
Я чувствовал, как на моей шее стягивается петля.
Мне казалось, что я сейчас упаду в обморок.
Он обернулся.
– Как чувствуешь себя, парень? Какой-то ты бледный…
– У меня все хорошо, сэр. Немного мутит от качки.
– А я всеми забыт. Принеси мне вина.
Я постарался не выказать облегчения, которое охватило меня всего. Взяв в трюме бутыль красного вина, я вернулся. Он сделал вид, будто не замечает, как у меня дрожат ноги и руки. Мне опять пришлось сосредоточиться – на этот раз, чтобы не пролить вино.
Вечер одарил нас огромным кроваво-красным овалом солнца. Оно касалось горизонта. Небо быстро синело.
Надежда, отчаянная надежда потихоньку отогревала мое нутро. Пока ноги мистера Хэрриота надежно спрятаны под столом, а я, унося и принося, хожу между большой каютой и камбузом, можно рассчитывать на удачу. Я проскользну в его каюту, положу все как было и верну на место ключ.
На ужин подавали вяленую говядину, свежеиспеченный хлеб, масло, мед, чернослив и большое количество эля и вина. Турок и я бегали без остановки. Когда пришло время первой перемены блюд, мы начали относить тяжелые золотые тарелки обратно в камбуз. Когда мы шли по проходу, я отдал свою стопку Турку.
– Куда это ты собрался?
Дверь большой каюты раскачивалась вместе с кораблем. Я поднес палец к губам и открыл дверь в каюту мистера Хэрриота. Глаза у Турка округлились.
– Дурень! – прошипел он. – На рею захотел?!
Я затряс головой и быстро закрыл за собой дверь. Потом прошел к сундуку и вытащил его из-под кровати. Поначалу было слишком темно, и я ровным счетом ничего не видел. Но свет из большой каюты пробивался из-под двери, и медленно – как же медленно! – мои глаза привыкали к темноте.
Я разложил книги в том порядке, в каком они лежали с самого начала, повернул ключ в замке, прыгнул к письменном столу, сунул ключ в ящик, подбежал к двери и в ужасе остановился.
С той стороны раздавались голоса, один из которых принадлежал Мармадьюку. Я расслышал, как он сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36