И больше не появлялся. Думаете, он сбежал?
– Понятия не имею. Прошу вас передать приказ майора лейтенанту канониров Бельграно. Пусть даст два залпа по четыре выстрела, как только прямоугольный флаг взмоет над грот-мачтой «Пресвятой Троицы». Лефор требует почета!
Лауссей обернулся и громко позвал:
– Лейтенант Савиньяк!
– Здесь, полковник.
– Ступайте к лейтенанту Бельграно и передайте ему, чтобы он приветствовал эскадру двумя залпами по четыре пушечных выстрела.
– Ядрами! – уточнил Байярдель, стремясь к тому, чтобы все почести были возданы в точности.
Когда Савиньяк ушел, он продолжал:
– Ворота форта открыты. Прикажите солдатам построиться в две шеренги. Пусть будут готовы салютовать из мушкетов, когда появится капитан Лефор…
* * *
Пушечная канонада сотрясла стены надежной крепости. Тяжело поднимались клубы густого дыма; над крепостным валом их подхватывал ветер и разрывал в клочья. Выстрелы, следовавшие один за другим с равными интервалами, теперь гремели все чаще.
Едва раздался восьмой выстрел, как все три фрегата, бросившие якорь в бухте Сен-Пьер, ответили на приветствие: «Пресвятая Троица» – двумя залпами по три и два выстрела, произведенных с небольшим интервалом, над самой водой, так как ядра давали рикошет в морскую зыбь, и еще два залпа по восемь зарядов каждый, которые грянули одновременно.
Тем временем Лауссей строил своих людей в две шеренги вдоль крепостной стены, по всей длине. День стремительно клонился к вечеру. Солнце садилось, и через несколько минут надо было зажигать факелы. Полковник Лауссей отправил за ними несколько человек, когда с насыпи донесся барабанный бой. Заиграла труба.
Почти тотчас охрана, дежурившая у потерны форта, прибежала во двор, охваченная паникой.
Одни кричали:
– Пираты!
Другие им вторили:
– Флибустьеры!
Лауссей окинул взглядом свою роту. Он поднял руку с зажатой в ней обнаженной шпагой и приказал:
– «Да здравствует король!» – троекратно, затем – «Да здравствует капитан Лефор!». По моей команде…
Он прочистил горло и стал ждать, когда раздастся конский топот по каменистой дороге; едва завидев первого всадника, он, даже не успев его разглядеть, закричал вместе с пятьюстами солдатами:
– Да здравствует король! Да здравствует король! Да здравствует король! Да здравствует капитан Лефор.
После чего приказал:
– Огонь!
И вот появился Лефор. Он въезжал с величественным видом, выпрямившись в седле и положив руку на седельную луку.
Лефор смотрел строго, переводя взгляд справа налево. Кончики его усов уставились в небо. Никогда еще он так гордо не выпячивал грудь! И казался глыбой, так что его конь представлялся в сравнении с ним совсем маленьким. Многие флибустьеры продевали в уши огромные серьги, нависавшие на щеки. Густые бороды закрывали половину лица. Пропыленные, в обмотанных вокруг головы колпаках, со сверкавшим за поясами оружием, с голыми волосатыми ногами, обутыми в свиные самодельные сапоги, матросы, несмотря на добродушные улыбки, не сходившие с их лиц, вызывали только ужас.
Лефор, ехавший во главе отряда и опережавший остальных на десять туаз, натянул повод и застыл. Он поднял руку, и отряд сейчас же остановился. Затем Лефор обнажил шпагу с золотой рукоятью и поднял перед собой, словно собираясь поцеловать клинок.
Лефор приветствовал роты вспомогательных войск и их командиров. Над фортом повисла тишина. С высоты башен пушкари любовались открывавшимся зрелищем.
– Полковник Лауссей! – крикнул Лефор. – Выкатите бочонок рому! Угощайте своих солдат и не забудьте о моих, черт побери!
– Да здравствует капитан Лефор! – грянули флибустьеры.
– Да здравствует Лефор! – подхватили солдаты.
Флибустьер отбросил поводья и проворно спрыгнул наземь в ту минуту, как к нему подходил Байярдель.
Лефор жестом остановил его в нескольких шагах и окликнул зычным голосом, который начали было забывать в крепости:
– Капитан Байярдель!
Эхо раскатилось до самых дальних окраин крепостного вала.
– Капитан Байярдель, – продолжал флибустьер, – именно вам принадлежит честь доставить сюда ко мне безоружных, почтительных и раскаивающихся господ Мерри Рулза де Гурселу, Пленвиля, Босолея и Сигали…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Правосудие Лефора
Когда Мерри Рулз услыхал барабанный бой и звуки трубы, он устремился к окну и увидел, как прибыл Лефор.
На короткое мгновение он возмечтал, чтобы какой-нибудь простак, увлеченный речами и уловками Пленвиля, сгоряча застрелил флибустьера. Он не думал о возможных гибельных последствиях такого поступка.
Затем он обратил внимание на бросавшееся в глаза величие флибустьера, его кричащий наряд: зеленоватые сапоги из галюша с красными каблуками, расшитый золотом камзол, широкие короткие штаны, венецианские кружева, шляпу с плюмажем, украшенную разноцветными лентами. Увидел, как золотая рукоять его шпаги блестит в лучах заходящего солнца. Он наконец понял, что для него партия проиграна.
Рулз оставил это душераздирающее зрелище и отошел к своему столу. Шпага и пистолеты лежали у него под рукой. Он медленно прицепил оружие к поясу, в последний раз обвел взглядом мебель, комнату, служившую кабинетом сначала генералу Дюпарке, потом – Пьерьеру и, наконец, ему. Он покачал головой при мысли, что, если бы десять лет назад ему сказали, что его ждет судьба Пьерьера, он бы не поверил. Однако дело обстояло именно так. Он был генерал-губернатором, как и Пьерьер, и так же, как тот, не обладал реальной властью. Тем не менее расплачиваться приходилось ему. Он заплатит даже дороже, чем Пьерьер, которого генерал Дюпарке по доброте сердца всего-навсего отправил в изгнание!
Он представил себе виселицу, которую прикажет для него соорудить Лефор. Ждать милости от морского разбойника не приходилось. Если верно то, что он вправе вершить суд и расправу за преступления, совершенные на море, в гаванях и прибрежных колониях – одно то, что Рулз отправил на Мари-Галант эскадру береговой охраны для уничтожения флибустьеров, будет ему, Рулзу, стоить жизни.
Он попятился к двери. Как он мог бросить вызов человеку, трижды без труда одержавшему над ним верх, в том числе и в походе на Мари-Галант!
Но в ту минуту, как Рулз собирался повернуть ручку, он остановился, спрашивая себя, не лучше ли пустить пулю в лоб, только бы не дать пирату возможность вздернуть его на виселицу.
Рулз долго колебался. Вдруг воспоминание о Мари пришло ему на ум. Перед глазами у него возникло ее восхитительное и чистое лицо, ясный взгляд, безупречная фигура, разжигавшая в нем страсть; и ему пришлось закусить губы, чтобы остановить горькие слезы, готовые пролиться после пережитых испытаний, разочарований, утраченных иллюзий, наконец, поражения.
Он уже опустил руку на рукоять одного из пистолетов. Тот был заряжен, оставалось сделать совсем немного: взвести курок, поднять пистолет и выстрелить. Но снова образ Мари всплыл в его памяти! Увидеть ее еще раз… Хотя бы один раз…
Рулз заткнул пистолет за пояс. Он столько для нее сделал! А она скоро опять будет иметь власть на острове. Не вступится ли она за него?
Луч надежды блеснул в его душе, и он повернул ручку двери в то самое мгновение, как во дворе зазвучал зычный голос капитана Лефора, приказывавшего Байярделю привести предателей.
Рулз не стал дожидаться, когда флибустьер договорит, и поспешил в коридор, а оттуда – на лестницу. Пока он спускался, не торопясь, тяжело преодолевая ступень за ступенью, он чувствовал, как надежда ему изменяет. Он говорил себе, что Мари – самая непостоянная женщина на свете. Она отдавалась всем мужчинам, какие только пожелали ее любви; всем – но не ему! Потом она без борьбы пожертвовала сразу двумя верными слугами, которым сегодня она обязана вновь обретенными состоянием, честью, удачей: Лефором и Байярделем. Она даже отправила в изгнание Мобре, – а ведь она, кажется, так его любила! Чего же ему ждать от нее?!
Когда он подходил к двери, выходившей во двор форта, то обратил внимание на то, что ночь уже наступила и пришлось даже зажечь факелы. Он не торопясь пошел вперед. Едва его заметили, как снова загремел мощный голос Лефора, обратившегося к нему с издевкой:
– Вот наконец тот, кому я поклялся отрезать уши!
Майор почувствовал, что бледнеет и, если он не сделает над собой усилия, он не дойдет до искателя приключений.
– Факел сюда! Подать мне факел, тысяча чертей! – взревел Лефор. – Дайте мне поглядеть на негодяя, который не оставил свои уши в одной из замочных скважин, у которых он имеет обыкновение подслушивать! Фовель! Отец Фовель! Вам ведь хватит одной молитвы, чтобы искупить любой грех! Ну так скиньте, пожалуйста, парик с этого ничтожества и скажите мне, на месте ли у него уши! Богом клянусь, который меня слышит, что, если Рулз украл их у меня, это дорого ему обойдется!
Отец Фовель вышел вперед с необычайным достоинством, словно не понимая, что это всего лишь шутка.
– Назад, расстрига! – возмутился Рулз. – Назад!
Очутившись в трех шагах от Лефора, он вдруг выхватил шпагу.
– Капитан, – выкрикнул он. – Вы, кажется, вздумали со мной посчитаться. Вот моя шпага, вот пистолеты.
Он бросил оружие к ногам Лефора. Флибустьер неспешным шагом приблизился к майору и внимательно на него посмотрел.
– Мерри Рулз! – почти шепотом выговорил он. – Вам не кажется, что эта небольшая сценка делает нас обоих моложе на десять лет? Вы тогда были не таким жирным. Но, клянусь святыми угодниками, у вас не много шансов увидеть, как еще раздастся ваша талия!
– Вы оскорбляете побежденного врага, – изрек Рулз, – это вполне по-пиратски.
Не говоря ни слова, Лефор расстегнул камзол, достал припрятанные на груди бумаги и сунул их майору под нос, крикнув:
– Поднесите факел, черт побери! И пусть потом этот человек не говорит, что не читал грамот!
Майору хватило одного взгляда, чтобы узнать размашистую, немного неровную подпись короля Людовика. В свете факела майор казался смертельно бледным. Он сложил бумаги, заявив:
– К вашим услугам, капитан Лефор! Внимание флибустьера привлекло появление Байярделя, который вел перед собой Босолея и Сигали в окружении надежной охраны. Его лицо расплылось в улыбке.
– Здравствуйте, милейшие! – вскричал он. – Боже! Как далеко то время, когда мы вместе распивали пунши в таверне «Дылда Нонен и Гусь». Если мне не изменяет память, Босолей, в те годы, когда вы были честным человеком, вы охотно говорили: «Я плачу!» Да… Теперь, Босолей, когда вы превратились в презренного предателя, жалкого разбойника, вам придется заплатить в последний раз! И вы дорого заплатите!.. Сигали! Черт подери! Вы тоже когда-то были храбрым товарищем! Чума меня забери, если я тогда мог представить, что однажды придется вас повесить!
Сигали пал на колени, прижав руки к груди:
– Капитан Лефор! Во имя нашей прежней дружбы, о которой вы соблаговолили вспомнить…
Лефор потряс ручищами, огромными, словно пальмовые листья:
– Замолчите, негодяй! Не говорите мне о дружбе! Ни слова о прошлом из ваших уст! Или вот этими руками я раздавлю вам череп, как старый треснувший калебас.
Сигали в ужасе вскочил и отбежал на несколько шагов. Глаза у него вылезли из орбит, он закрывался руками.
Лефор обвел взглядом Мерри Рулза, Сигали, Босолея. На последнем он задержал свое внимание и вдруг заявил:
– Вы приказали арестовать ее высокопревосходительство госпожу Дюпарке. Так мне сказали.
– Я только выполнял приказ прокурора-синдика.
– Цыц! Не перебивать!.. Что вы вменили ей в вину?
– Я? Ничего! Капитан, клянусь вам, это только мнение колонистов…
– Ох-ох-ох! Мнение колонистов! Так я и думал… Невинные бедняжки! Вы не виноваты… Нет, судил ее народ! Я этого ожидал, гром и молния! Когда майор Мерри Рулз приговаривал меня к смерти и возводил для меня виселицу, было то же самое. Это не он, а народ так решил, правда? Ну, скажу я вам, вы и негодяи! Все вы: и Рулз, и Сигали, и Босолей. Скажу вам так: народ обычно пляшет вокруг виселиц, но ведь не он их возводит! Народ творит кровавую расправу, но не он выносит приговор! Это вы тайком готовите приговоры и принимаете их от имени народа! Мерзавцы! Вы узнаете, что, если народ стал бы судить виновных, он не убивал бы! Прямое убийство никогда не является делом народа, потому что народ не умеет лицемерить. Прямое убийство творят властолюбцы, а народ к власти не стремится. Прямое убийство – дело рук тех людей, что боятся потерять место или желают занять другое, более выгодное. Народу нечего опасаться за свое место, потому что никто его не оспаривает. И откуда в народе взяться честолюбию, если народ всегда остается простым людом?
Он помолчал, нахмурившись; лицо его пылало, вены на шее вздулись от гнева. Он оглянулся на окружавших его людей, увидел подавленных, притихших солдат, своих матросов, расхаживавших взад и вперед, то и дело прикладывавшихся к бочонку с ромом и не обращавших ни на что внимания, словно происходящее их не касалось.
Лефор вернулся к троим пленникам.
– Кажется, здесь не хватает самого отпетого негодяя из всей вашей шайки. Я имею в виду сеньора Пленвиля. Где он? Где скрывается? Байярдель! Где Пленвиль?
Байярдель выступил вперед:
– Капитан Лефор! Я застал двух этих мерзавцев в кабинете господина Пленвиля. Они тряслись от страха, но так и не смогли мне сказать, где прячется Пленвиль.
Лефор подошел к троим негодяям еще ближе и медоточивым голосом, с улыбкой, отчего кончики его усов задрались еще выше, пропел:
– Пра-авда? Итак, вы не знаете, где прячется сеньор Пленвиль?
Сигали и Босолей обменялись затравленным взглядом. Мерри Рулз даже не поднял глаз на недавних соучастников. Он держался твердо, был мрачен, но, кажется, смирился со своей участью.
– Предупреждаю вас, ребятки, – продолжал Лефор, – вы пожалеете, что не знаете этого! Но, если это вас утешит, можете себе сказать, что долго жалеть вам не придется…
– Капитан! – предположил Сигали блеющим голосом. – Должно быть, он прячется у себя в Ле-Карбе.
– С чего ты это взял, прохвост?
– В Ле-Карбе у него много рабов… Впрочем, он мог убежать и морем… Если ему удалось сесть в лодку…
– Каковы ваши соображения, Босолей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53