«Присоединитесь ко мне в молитве за нашего любимого президента».
Филиппа видела, как толпа обернулась к нему, лица людей выражали замешательство и надежду, они были словно дети, ищущие вожака. Пока он говорил, Филиппа чувствовала силу его духа, донесенную телевидением. «Я не знаю, что происходит в стенах этого здания, братья и сестры, – выкликал молодой проповедник, – но мы должны возвысить наши голоса к Господу и сказать ему, что мы не хотим, чтобы он взял к себе Джона Фицжеральда Кеннеди сегодня, мы знаем, кто виновен перед миром в том, что здесь случилось!» Дэнни Маккей уже кричал: «Они хотят обвинить Техас! Но это не Техас застрелил нашего любимого президента! Это совершил дьявол!»
К этому времени некоторые гости покинули салон, другие тяжело опустились в кресла или, как Ханна, тихо плакали. Филиппа продолжала слушать проникновенный голос бродячего проповедника.
Он повелевал. Он убеждал. Он был повелителен и прекрасен. Слезы текли по его красивому лицу, когда он призывал мир «показать Господу, как мы любим человека, который лежит здесь, в этом госпитале». Филиппа чувствовала, как его сила достигает и захватывает ее. Дэнни Маккей говорил: «Позволь нам предложить себя вместо нашего сраженного президента». И толпа вскричала: «Аминь!»
Филиппу начала бить нервная дрожь. Дэнни продолжал: «Давайте дадим обещание, что вернемся на праведный путь – ради Джона Кеннеди», – и ее глаза наполнились слезами. Дэнни стоял с распростертыми руками, освещенный сзади солнцем, его стройная фигура содрогалась от срасти, он выкликал: «Сотворим же с Господом мир здесь и сейчас, мои братья и сестры! И если есть в ваших сердцах зло или мрак, отбросьте это во имя нашего любимого президента!» Он взывал к толпе, но Филиппе казалось, что он обращается прямо к ней. «Обещаем Господу здесь и сейчас, – говорил он, – что очистим наши души и раскроем объятия любви и прощению, и с этого момента вы пойдете по новому пути!»
Проповедник, продолжавший говорить о молодом честолюбивом человеке, которому посчастливилось оказаться в нужное истории время в нужном месте.
Дэнни Маккей, стоя на своем потрепанном старом автобусе, продолжал закладывать основы своего подъема к славе и богатству, но Филиппа его уже больше не слышала. Да, он тронул ее. Он раскрыл один из потаенных уголков ее души и направил туда свет. И она неожиданно поняла, что должна сделать.
Она обязана разыскать своего отца. Она обязана восстановить мир с Джонни Синглтоном.
– Джонни Синглтон, – нетерпеливо, в третий раз произнесла она в трубку. Филиппа уже дважды набирала разные номера, и теперь новый человек оказывался в состоянии помочь ей не более, чем первые два.
– Он заключенный, – повторила она, – я его дочь.
– Сожалею, мисс, – ответил молодой человек на другом конце, – но здесь нет Джонни Синглтона. Когда он был заключен?
Филиппа могла назвать год, но не месяц и не число. Когда ей в третий раз предложили подождать, она подумала, что, может быть, он уже освобожден.
В конце концов, прошло девять лет с той поры, кода она звонила в тюрьму Сан-Квентин.
Наконец человек вернулся к аппарату:
– Кем, вы сказали, ему приходитесь?
– Я его дочь, а в чем дело?
– Если вы близкая родственница, мисс, вас должны были информировать.
– Информировать? О чем?
– Вообще информировать.
– Я не понимаю. Он освобожден?
– Я сожалею, мисс. Боюсь, что мы не сможем дать какую-либо информацию без подтверждения «Ай-Ди». Если вы войдете с нами в контакт по почте, с письменным запросом…
– Пожалуйста, скажите, где он!
Ответа не последовало. Повесив трубку, Филиппа ощутила, как ее охватило тяжелое томительное чувство.
– Сумасшедшее дело – это убийство Кеннеди, – говорил частный детектив, царапая каракули в своем блокноте. У него был такой огромный живот, что ему приходилось поднимать и разводить руки, чтобы дотянуться до стола. На его галстуке виднелось засохшее зеленое пятно, и Филиппа захотела узнать, когда он его посадил.
– После убийства все вдруг принялись разыскивать старых друзей, вспоминать старые привязанности. Извините, мисс, я всего лишь излагаю свое мнение о том, что происходит, возможно, я и не прав. Смерть президента заставила людей понять, как быстро все может совершиться, раз – и все, – он громко щелкнул пальцами. – Если всемогущий Кеннеди мог так внезапно умереть, что же говорить о нас, простых смертных. Мой телефон не умолкает, все люди кого-то разыскивают.
Он сделал паузу и искоса бросил на нее взгляд, который Филиппе не понравился. Этого мистера Диксона она нашла по справочнику.
– Итак, вы ищете своего папочку. Не так ли? Лады, позвольте прикинуть, во что это вам влетит.
Филиппа молча взирала, как Диксон набрасывает в блокноте цифры со значком доллара. После тщетных переговоров с тюремными чиновниками Филиппа долго размышляла, что предпринять, чтобы разыскать Джонни. Она боролась с растущим внутри ее безотчетным страхом: что Джонни не освобожден, что он покинул Сан-Квентин по другой причине, что его нет в живых.
– За что он туда попал? – спросил Диксон в самом начале их беседы.
– Я не знаю, – ответила она. – Это важно?
– Может быть. В конце концов, в Сан-Квентине самые строгие меры безопасности. Там одиночки смертников, газовая камера. Если чиновники, как вы сказали, держат язык за зубами…
Он многозначительно пожал плечами, предоставив выводу повиснуть в воздухе.
– Я могу написать тюремным властям, – наконец сказал Диксон, выкинув окурок сигары и громко рыгнув. До Филиппы донесся запах лука и горчицы. – Но это займет много времени – бюрократические рогатки и все такое. У меня есть приятель в «Таймсе». Я начну с того, что встречусь с ним утром, покопаюсь в архивах, посмотрю, что удастся там выудить. Завтра после полудня у меня кое-что для вас будет. А мой гонорар… – он подвинул ей блокнот, – тут все подсчитано.
На следующий день Диксон достал все, что обещал. Филиппа отправилась в его обшарпанный офис, выходящий на Колорадо-бульвар в Пасадене, где, похвастался Диксон, он устраивает в канун каждого Нового года оргии, а на следующее утро гости могут любоваться «Парадом роз» – «из этого самого окна лучший в городе вид».
Филиппа не стала открывать толстый конверт из манильской бумаги в его присутствии, а пошла в Резеда-парк. Несмотря на субботу, на траве и вокруг пруда сидело совсем немного народу. Казалось, всеобщий исход начался из Сан-Фернандо Вэлли в эти восемь дней после смерти Кеннеди. Уличное движение уменьшилось, исчезли скопления людей в магазинах, необычайно пустынен был и этот парк, обычно переполненный отдыхающими. Пустовали горки и качели, никто не катался на пруду на лодках. Лишь один пожилой мужчина бросал корм уткам, движения его были какими-то заторможенными, словно он сам не видел никакого смысла в своем занятии.
Филиппа выбрала скамейку под большим старым деревом, его корни в траве казались столь же толстыми, что и ствол. Уже сев, она долго разглядывала конверт, который получила от Диксона.
Он ничего не сказал ей о содержимом, просто произнес: «Здесь», – и протянул конверт, словно не желая больше иметь с этим никакого дела.
Ей пришло в голову, что сейчас она держит всю жизнь Джонни на своих коленях, точно так, как много лет назад он держал на своих коленях маленькую Кристину.
Филиппа медленно вскрыла конверт.
Фотокопии газетных вырезок в хронологическом порядке, начиная с 1950 года. Они относились к сенсационным убийствам, которые газеты назвали «Кровопусканием в Ноб-Хилл». Филиппа сразу отметила, что эти убийства произошли всего через несколько дней после того, как Джонни отвез ее в школу святой Бригитты.
Она читала вырезки одну за другой: сообщения о полицейском расследовании; об анонимной информации, полученной районным прокурором; о последующем аресте Джонни; о суде над ним; о вердикте «виновен». Все это происходило, пока Филиппа находилась в школе в ожидании, когда ее папочка придет к ней. Дни ее надежды постепенно превратились в дни страха и гнева, когда наконец прибыло его первое письмо из Италии. Теперь она думала о том, каково ему было тогда: затравленному и брошенному, словно зверь в клетку, кричащему о своей невиновности, в то время как никто не верил ему, ее замечательному Джонни, такому одинокому к никем не любимому.
Слезы текли по ее щекам и падали, оставляя влажные пятна на бумаге. Поднялся сильный ветер, и Филиппа ощутила, что вот ноябрь уже истекает, наступает декабрь; только что было еще тепло, а уже стало холодно.
Оставались последние пять страниц, но она не решалась прочитать их. Ее обуял страх. Она взглянула на первую и увидела то, что знала и что должно было быть, но чего видеть она не желала: подтверждение, что Джонни осужден к газовой камере.
Следующая страница вмещала несколько маленьких заметок за разные числа, вырезанные из «Таймса», хроникально описывающие все правовые сложности, из-за которых откладывалась казнь. Это было в те годы, когда она росла, была поклонницей Фризз и не подозревала, каким образом он, несмотря на все муки, исхитрялся пересылать ей из разных уголков мира эти письма, всегда жизнерадостные, всегда с надеждой, что их лучшие дни впереди.
Филиппа обратилась к первой из трех оставшихся страниц, она была датирована месяцем позже того дня, когда она бежала из школы. Прочитала крупный заголовок: «Джонни Синглтон, осужденный виновник страшного кровопролития в Ноб-Хилл, умрет сегодня ночью в газовой камере…»
Последние две страницы упали с ее колен на траву. Филиппа не могла заставить себя прочитать их; она знала их содержание: детальное описание казни Джонни. Ветер подхватил листки и унес их прочь.
Незаметно опустилась темнота, сомкнувшись с опавшей листвой. Ничего не видя, Филиппа медленно поднялась и почти наугад направилась к своей машине.
В мире было только одно место, где она хотела бы сейчас очутиться. И Филиппа набрала скорость, навек распрощавшись с Джонни Синглтоном.
Когда в парке зажглись фонари, пролив озера света на жухлую траву и темную воду пруда, одна из фотокопий всплыла, лицевой стороной вверх, так, что можно было прочитать заголовок: «Казнь Джонни Синглтона отложена в последний момент до выяснения результатов расследования нового свидетельства относительно убийств в Ноб-Хилл».
К листку подплыла утка и, решив, что это ее ужин, долго клевала бумагу, пока та не скрылась под водой.
Последняя страница отчета Диксона была подхвачена и унесена ветром, где-то ее прижало на мгновение к стволу дерева. При свете фонаря можно было прочитать: «Настоящий убийца в Ноб-Хилл сознался. Джонни Синглтон полностью оправдан». Затем ветер понес листок дальше…
Когда Филиппа надавила на кнопку звонка дома 325 на Авенида Гасиенда, она уже заготовила в уме фразу, которую произнесет раньше, чем Чарми захлопнет дверь у нее перед лицом: «Это важно, Чарми. Я должна поговорить с тобой. Пожалуйста, прежде чем прогнать, выслушай меня».
Филиппа уже собиралась позвонить второй раз, когда дверь неожиданно распахнулась и в проеме возник мальчик лет четырех или пяти, из-за его спины доносились звуки передаваемого по телевидению мультфильма. Мальчик был худенький и забавный, в руке он сжимал сандвич, губы были испачканы чем-то жирным.
– Натан! – с улыбкой спросила Филиппа и склонилась к ребенку. – Ты меня помнишь?
Он рассматривал ее большими глазами, потом повернулся и побежал в комнаты, крича:
– Мама! Там пришла тетя в красном платье.
Филиппа услышала голос Чарми:
– Иду-у!
Она почувствовала, что в горле у нее застрял комок. «Пожалуйста, Чарми, ты только выслушай меня. Ты единственная, с кем я могу поговорить о Джонни. Удели мне всего несколько минут, и я больше не буду тревожить тебя. Мне так тоскливо сейчас».
Дверь широко раскрылась, и Чарми с яркими от стояния у плиты щеками, вытирая полотенцем запачканные мукой руки, спросила:
– Да?
Прежде чем Филиппа успела молвить слово, она вскричала: «Чоппи!» и заключила ее в объятия, пахнущие корицей и имбирным пряником.
– Бог ты мой! Это ты! О, Филиппа!
– Чарми, я так сожалею…
– Замолчи. Это я во всем виновата. Я была так растеряна. Ты всего лишь хотела помочь мне. Я так рада, что ты здесь…
– Джонни умер, Чарми. Его казнили…
– О, Филиппа, – только и молвила Чарми, обняв ее за плечи и подводя к дивану.
– Ну почему жизнь временами так жестока? – сказала Филиппа.
– Расскажи о своем отце.
– Я была упряма и все изобретала способ, как наказать его за то, что он оставил меня в школе, за то, что не сказал, что я приемная дочь… Но посмотри, к чему привело мое упрямство… Что-то во мне всегда настаивало: я должна, просто обязана снова когда-нибудь увидеться с ним. Но время прошло, и я упустила мой шанс.
– Не терзай себя, ты же ничего не знала.
Они поговорили о Джонни, затем о прошлом, вспомнили последний вечер в комнате матери-настоятельницы, когда прочитали свои досье. Они сидели в комнате Чарми, где царил сплошной кавардак, вдыхали ароматы печенья, доносившиеся с кухни; по ту сторону тонкой стены Порки Пиг и Даффи Дак заставляли Натана хохотать до упаду. Постепенно Филиппа и Чарми все глубже погружались в темные воды того, что произошло между ними два года назад.
– Я очень сожалею, что так обошлась с тобой, – сказала Чарми. – Я знаю, что ты вела себя как друг. Но сейчас все хорошо, честно. Рони больше не пьет и не бьет меня. У нас все о'кей, мы держимся.
– Ты можешь вернуться обратно в «Старлайт», Чарми? Я именно это имела в виду, когда сказала, что ты нужна нам. У меня есть проблемы, которые только ты можешь решить.
– Знаешь, я много раз порывалась войти в один из этих салонов. У меня есть приятельница, которая туда вступила год назад. Она без умолку рассказывает об этой своей чертовой группе. Она сбросила пятьдесят фунтов и учится, как надо хорошо одеваться. Я завидую ей. И тебе, и Ханне. Конечно, я вернусь. Мне этого хочется. Но только в отсутствие Рона.
Мультфильм кончился, и малыш вбежал в комнату. Когда он спросил: «Ты моя тетя Филиппа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78