Он не написал ни единой строчки, чтобы сообщить мне о своем приезде. Все это могло означать только одно: его любовь ко мне умерла, и то, что было между нами в ветхозаветные времена, стало для него невозвратным прошлым. Я лихорадочно пыталась найти хоть какое-то оправдание его поведению, но ничего не придумала. Ничего, кроме беспощадной правды: он или мертв, или разлюбил меня. Мне казалось, что я сама близка к смерти, но тут в ушах зазвучали едкие слова Джереми. Раненое самолюбие заставило меня расправить плечи. Я попыталась стащить с пальца и выбросить дурацкое колечко с надписью, но оно никак не снималось.
«С какой стати мне так страдать? – злилась я на саму себя. – Не будь я слепой дурой, давно бы уже догадалась, что меня неизбежно ожидает. В самом деле, у меня нет причин для горя, ведь я возвращаюсь в объятия человека, который пусть и немного скучноват, зато без памяти любит меня. И за мою любовь этот мужчина отдаст все. Он готов лелеять меня, как редкостный драгоценный цветок. Да ведь у меня есть все, о чем только может мечтать женщина, и даже больше».
Мне казалось, что я, как и многие другие в подобных обстоятельствах, совершила весьма распространенную глупость: прождала несколько лет человека, который и не думал возвращаться. С моей стороны было верхом безрассудства считать, что Дэвид не такой, как другие мужчины, а любовь наша совершенно не похожа на чувства остальных людей. Но уж отныне кончено – никаких глупостей. Внезапно я ощутила всю правоту слов Джереми и решила, что, возвратившись в Солуорп, непременно выйду замуж за Ричарда, если он того все еще хочет. Проживу остаток жизни в любви и спокойствии, нарожаю кучу рыжеволосых ребятишек. Рядом со мной будет человек, у которого вся жизнь впереди, а не позади. Не то, что у того – волосы седые, все тело в шрамах… Однако тут я вовремя остановилась: не надо думать о нем. Во всяком случае пока.
Парк Солуорпа встретил меня весенним благоуханием. Свежая зелень кустарника, цветущие примулы – казалось, все радуется моему приезду. А Ричард обрадовался так, словно я отсутствовала не три недели, а по меньшей мере три года.
Вечером после моего приезда мы остались наедине. Джон, который неустанно трудился во славу Господа, опять отсутствовал, совершая очередной из своих бесчисленных подвигов на этой ниве.
– Дорогая, – проникновенно произнес Ричард, когда мы вдвоем сидели за ужином, – если бы ты знала, каким пустым и унылым был этот дом без тебя все эти три недели. Я так боялся, как бы чего не случилось. Знаешь, когда тебя нет, я всегда боюсь, что ты не вернешься. Если бы ты только знала…
Он умолк на полуслове, глядя на огонь в камине. Отсветы пламени придавали его красному лицу кирпичный оттенок.
– Ричард, ты все еще хочешь жениться на мне? – спросила я тихо.
Он поднял на меня взгляд, полный изумления.
– Жениться на тебе? Боже праведный, разве тебе не известно, что это самое заветное мое желание? Ничего в жизни я не желал больше, чем жениться на тебе.
– Милый мой, причины, по которой я отказывала тебе, больше не существует, – сказала я, с удивлением почувствовав, как по необъяснимой причине бешено заколотилось мое сердце и сел голос. – И я выйду за тебя замуж. Надеюсь, что буду тебе хорошей женой, как и ты будешь мне хорошим мужем. Уж в тебе я абсолютно уверена.
– О Элизабет! – Его голос осекся от волнения. – Я не могу поверить в это. О дорогая! – Он начал целовать меня с таким жаром, которого я в нем раньше никогда не замечала. – Ты подарила мне величайшее счастье на свете. Когда же мы поженимся? В следующем месяце?
– Нет, – ответила я с улыбкой, которая получилась немного грустной, – наша свадьба состоится восемнадцатого октября.
– Однако, – попробовал он было возразить, – тогда нам придется ждать более пяти месяцев. Почему…
– Пожалуйста, – в моих словах зазвучала мольба, – пожалуйста, Ричард, уступи мне. Клянусь, это последняя поблажка, о которой я тебя прошу, но пусть это будет так.
– Конечно, любимая, пусть будет так, если ты того желаешь, – согласился он с внезапной горячностью. – Ты же знаешь, я сделаю все, абсолютно все, чтобы угодить тебе. Если хочешь, чтобы свадьба состоялась в октябре, пусть будет октябрь, хотя и не могу взять в толк, почему для тебя так важен именно этот месяц.
– Ты просто замечательный, – сказала я и горячо поцеловала его, потому что, говоря это, не кривила душой.
Чуть позже, почувствовав усталость от поездки и эмоциональный стресс, я решила пойти к себе.
– Ричард, я очень устала, – сказала я, встав из-за стола. – Думаю, сегодня ночью тебе лучше не приходить ко мне.
Он тоже поднялся и нежно сжал в ладонях мои руки.
– Я не приду к тебе, Элизабет, – торжественно пообещал он, – до восемнадцатого октября.
– Но, Ричард, – возразила я, подумав, что он меня не понял, – это же глупо. Я говорю лишь о том, что сегодня чувствую себя усталой и хочу отдохнуть до завтра…
– Это не глупость, – прервал он меня на полуслове и запечатлел на моих губах нежный поцелуй. – Меня всегда несколько смущали наши отношения, которые не были законными ни перед людьми, ни перед Богом. Но я так любил и продолжаю любить тебя, что не мог удержаться, тем более что у меня не было надежды назвать тебя когда-нибудь своей женой. Но теперь, когда я знаю, что после октября ты навеки станешь моей, я готов ждать, ждать терпеливо, потому что люблю тебя больше жизни.
Я не стала с ним спорить. Подобные доводы просто не укладывались у меня в голове, а потому я осталась в полной растерянности. Я слишком долго прожила в кругу грешников, чтобы понимать святых.
Уже на следующий день Ричард умчался в Вустер покупать мне по случаю помолвки кольцо с сапфирами и бриллиантами. Я вновь попыталась снять колечко с надписью, но, должно быть, у меня распухли пальцы: несмотря на все мои усилия, оно оставалось на месте словно приклеенное. Ричард всегда принимал его за обручальное, а потому не стал возражать, когда я на тот же палец надела и его подарок. Но оно все равно продолжало беспокоить меня.
Через несколько дней вернулся Джон Принс, и Ричард, не в силах сдержать ликования, конечно же, немедленно поделился с ним радостной вестью. Джон воспринял эту новость весьма спокойно и произнес все полагающиеся в подобной ситуации поздравления. Однако при первом же удобном случае он остановил меня в укромном уголке для разговора наедине, и я приготовилась к неприятной сцене. Моя пылкая страсть к нему остыла, но он до сих пор оказывал на меня странное воздействие, и я никогда не чувствовала себя свободно в его обществе. Он застал меня врасплох, когда я собирала букет весенних цветов. Его мрачная фигура казалась нелепой на фоне буйного цветения природы.
– Почему вы выходите замуж за Ричарда? – спросил он без обиняков, устремив на меня строгий взгляд своих прекрасных глаз.
– Потому что он хороший, добрый человек, а еще потому, что я его очень люблю, – ответила я ему в тон.
– Любите ли? – продолжал он допрос. Я холодно посмотрела на него.
– Мы с вами по-разному понимаем слово «любовь» и вряд ли сумеем договориться. Я намерена стать Ричарду хорошей и любящей женой. Вы сомневаетесь в том, что я способна сделать его счастливым?
– Нет, не сомневаюсь. – Он не сводил глаз с моего лица. – Но не вижу причины, по которой вы собираетесь сделать это.
– По той причине, – парировала я, – что здесь, в Солуорпе, я нашла все то, что искала. Потому, что хочу провести здесь остаток жизни, став для Ричарда именно такой женой, какая ему нужна. Хочу растить его детей, любить его, заботиться о нем.
Я говорила все это совершенно искренне, во всяком случае в тот момент.
– А вы сами будете счастливы, имея все это? – спросил он, все еще глядя на меня.
– Конечно. Почему бы и нет? – ответила я, и тут не покривив душой.
Казалось, он удовлетворен таким ответом.
– В таком случае надеюсь, что Господь даст вам силы выполнить задачу, которую вы возложили на себя, – торжественно произнес Джон Принс, – а я буду молиться за вас и Ричарда.
И ушел, как всегда, внезапно.
Я не без трепета думала, как сообщить о предстоящей свадьбе Марте, зная, что, несмотря на прежние ссоры с Дэвидом, она очень симпатизирует ему. Что же касается ее взаимоотношений с Ричардом, то они не выходили за рамки сухого общения слуги и хозяина. Обоих такой порядок, похоже, вполне устраивал. Я не знала, что Марта думает о Ричарде, и не говорила ей о нашей связи, хотя у меня было острое подозрение, что она давно обо всем догадалась. Я выбрала удобное время для признания, когда она купала Артура. В такие моменты она была не столь грозна, как обычно.
– Марта, – начала я с места в карьер, поскольку сильно нервничала, – я решила выйти замуж. Я выхожу за господина Денмэна.
Спокойно взглянув на меня, она кивнула.
– Мы поженимся в октябре, – продолжала я с каким-то отчаянием. – К этому сроку, думаю, у меня все устроится. – Чувство уязвленного самолюбия не позволило мне рассказать ей о том, что произошло в Лондоне. – Как ты думаешь, я ведь правильно поступаю, не так ли?
Она смотрела на меня, и на ее четко вырезанных красивых губах играла легкая усмешка.
– Вы поступите так, как вас вынудят обстоятельства. Чего же здесь неправильного?
Я рассердилась и на нее, и на себя. В самом деле, чего я от нее ожидала – разгневанных обвинений по поводу моей неверности Дэвиду, прокурорской речи в адрес Ричарда?
– Будешь ли ты счастлива здесь, Марта? Ведь ты останешься тут навсегда. Я хочу сказать, что я никогда не уеду из Солуорпа.
Ее губы вновь искривились в странной улыбке.
– Когда вы счастливы, то и я счастлива, – дала она немудреный ответ.
Вот и все утешение, которое я смогла получить от нее.
Иное дело Джереми. Получив известие о моих намерениях, он написал мне ответ, выдержанный в восторженных тонах. От избытка чувств письмо получилось довольно бессвязным. Он расчувствовался до того, что торжественно обещал приехать к нам на свадьбу. Учитывая, что со времени своего последнего посещения Солуорпа он не высовывал носу за пределы Лондона, я была весьма польщена таким обещанием.
Весна сменилась летом. Я появлялась в обществе уже в качестве суженой Ричарда. Мои сторонники праздновали победу, мои критики были посрамлены. Ричард был полон энергии, им овладела неуемная жажда деятельности. Он подумывал даже баллотироваться в парламент, поскольку ему не нравилось, как правительство ведет войну. Втайне от других он строго соблюдал свой странный обет не вступать со мной в интимные отношения, в то время как на людях стал со мною гораздо более нежен, и я, исполненная благодарности, часто думала, за какие же заслуги судьба послала мне этого чудесного человека.
Реальный мир напомнил о себе в августе. Уэлсли в Португалии начал серьезные боевые действия. Газеты были полны сводками с полей сражений. Восемнадцатого августа он впервые схватился с французами у местечка под названием Ролика и нанес им ощутимое поражение, но довольно дорогой ценой. Потери британских войск составили пятьсот человек. Сводки с театра военных действий не привлекли бы моего внимания, если бы в списке британских потерь не значился подполковник артиллерии его величества Дэвид Прескотт.
Увидев его имя, набранное жирным шрифтом в колонке, где перечислялись раненые, я едва не упала замертво. Мы сидели за завтраком, и Ричард, прочитав газету, протянул ее мне. Сам он продолжал оживленно обсуждать с Джоном военные новости, а я пыталась заставить себя сосредоточиться на буквах, плывших перед глазами. Внезапно мои мысли нарушил голос Ричарда:
– Элизабет, дорогая, что-нибудь случилось?
Я с трудом оторвала глаза от газеты, в которой сообщалось, что раненых должны привезти домой, в Тилбери. Насколько опасна его рана? Может быть, сейчас он умирает?
– Нет-нет, ничего, это из-за жары, – произнесла я слабым голосом. – Наверное, мне лучше пойти и прилечь.
Ричард немедленно засуетился. В то время как он бережно провожал меня наверх, я спиной чувствовала обжигающий взгляд Джона.
Лежа в постели, я строила безумные планы. Сейчас встану, возьму экипаж и помчусь прямиком в Тилбери. Прихвачу с собой Марту: она любую хворь вылечит. К тому же в Лондоне у меня есть несколько знакомых хороших хирургов – соберу их всех вместе и притащу к Дэвиду. Однако в конце концов рассудок взял верх. Нет, не поеду я в Тилбери. Не моя это забота, и нет у меня права беспокоиться о Дэвиде. Это право теперь принадлежит другим. Подполковник Прескотт больше не нуждается в моих услугах.
Уткнувшись лицом в подушку, я горько разрыдалась. К вечеру мне удалось взять себя в руки настолько, что я сумела рассеять все тревога Ричарда. И все же я была потрясена. Призрак, который мне, казалось бы, удалось похоронить, вновь шел за мной по пятам. Теперь следовало напрячь все силы, чтобы вновь упрятать его в подземелье.
Лето померкло и уступило место осени. Приближался октябрь, и весь Солуорп погрузился в радостную суету свадебных приготовлений. Ричард ходил павлином – гордый и счастливый. В последнюю неделю сентября Джон Принс начал торжественное оглашение имен вступающих в брак Элизабет Спейхауз, вдовы, и Ричарда Денмэна, вдовца, с целью выяснить, не знает ли кто препятствий к этому. Ни одного голоса против не раздалось в стенах маленькой серой церквушки. Протестовал лишь один тоненький голосок – в моем сердце.
Поскольку я считалась вдовой, мне надлежало идти под венец не в белом, а в серебряном платье. Свадебное платье было уже сшито. Это пышное одеяние из жесткой ткани висело в дубовом гардеробе моей комнаты. Нашим сыновьям предстояло выступить на свадьбе в роли пажей. Для них тоже был придуман особый наряд: белые шелковые рубашки с круглыми жесткими воротниками в сборку и бриджи из синего шелка. Оба бурно протестовали, когда вокруг них хлопотали нянюшки, заставляя снова и снова примерять неудобные обновки.
Среди всей этой суеты невозмутимой скалой возвышалась Марта, как будто все происходящее ни в коей мере ее не касалось. Однако вместо того, чтобы вызывать во мне раздражение, это почему-то, наоборот, успокаивало и даже давало какую-то надежду, хотя я не сознавалась в этом даже самой себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51