А вот щетки, как назло, сохранились все.
– А ваш друг?
– Чтобы куда-то девать запас щеток, он занялся их торговлей и наладил крупное дело. С тех пор он больше не ездит, а отправляет в поездки одни щетки.
– Разбогател?
– Обнищал. Произошло столкновение, и весь его товар пошел прахом. Там было четыреста тысяч щеток, на сумму восемьсот тысяч лир.
– Черт возьми! А где он раздобыл восемьсот тысяч лир?
– Он раздобыл семьсот девяносто девять тысяч семьсот девяносто девять лир.
– А еще одну лиру?
– Взял взаймы.
– Долг вернул?
– Друг мой, вы слишком много хотите знать.
* * *
– Когда я собираю чемоданы, – проговорила Сусанна, – все время боюсь что-нибудь забыть.
– Вот со мной такого не бывает никогда, – сказал Солнечный Луч. – Я придумал способ, чтобы не забывать ничего при укладке чемоданов.
– Какой?
– Песенку. Достаточно напевать ее, когда собираешь чемодан.
– Вам не покажется нескромным, – сказал Филиппо, – если я попрошу вас спеть мне эту песенку?
– Напротив. Я с удовольствием ее вам спою.
Сусанна села за фортепиано, и Баттиста, откашлявшись, запел, слегка покраснев:
Мыло, губку положить,
Пудру взять обязан я,
Пасту, щетку не забыть,
Помазок для бритья.
Пассажир, пассажир,
Отправляясь в дальний путь,
О сорочках не забудь,
О сорочках не забудь.
На пути к чужой земле,
Думай о своем белье,
Думай о своем белье.
Не забудь ты взять с собой –
Ой!
Также термос с кофе.
– Также термос с кофе, – подхватили другие.
– Хорошо, – сказал Филиппо. – Хорошо придумано, и особенно хорош мотивчик.
Сусанна исполнила проигрыш на фортепиано, а Баттиста совершил круг по гостиной. Затем молодой человек начал второй куплет:
Но пусть будет первым делом
Тем, кто едет и плывет…
Тут он остановился.
– Ну же! – сказал Филиппо. – Послушаем, что там самое важное для тех, кто едет и плывет.
– Склероз, – сказал Баттиста. И начал снова:
Но пусть будет первым делом
Тем, кто едет и плывет…
– Тут нужна рифма на – ело и на – от, это ясно, – заметил Филиппо, у которого была душа поэта. – Может быть:
Нужно взять побольше денег
И ту книгу, что не врет.
То есть, железнодорожный справочник.
– Или же, – сказала Сусанна:
Нужно, чтоб не надоело
ехать, плыть всегда вперед…
– Нет-нет, это гораздо важнее.
– Тогда, – сказал Филиппо, – думаю, я знаю, что это:
Нужно для лица и тела
Раздобыть запас на год…
– Или, – вмешался слуга скромным баритоном, -
Чтоб любимая хотела
ждать тебя хоть целый год.
– Если только, – пробормотал Баттиста, – второй куплет не начинается так:
Но пусть б?льшая забота
Наставляет сердце в путь…
Присутствующие подсказали хором:
– Взять жену была б охота,
Было б спать на чем-нибудь;
И курить чтоб было вдоволь;
Чего может недостать,
Если ты в пути, не дома
Чтобы было, что пожрать,
Сладко ноздри щекотать,
И трубу, чтобы играть,
Что-нибудь еще, как знать?
Баттиста в отчаянии махнул рукой:
– Совершенно не помню второй куплет, – сказал он.
– Ничего страшного! – воскликнул Филиппо. – Возьмем с собой только сорочки, трусы и помазок для бритья.
Глава III
Купе в поездах имеют свою судьбу? – Десять историй со спальными вагонами и один анекдот, рассказанный пятью человеками – Пока что ничего больше
Поезд уже отправлялся, когда Филиппо и Сусанна заняли место в еще пустом купе, пока Баттиста прятал на багажной сетке свою непрезентабельную шляпу.
С перрона послышался голос:
– Дети в дорогу! Дети в дорогу!
– Дети в дорогу? – переспросил старик.
Он выглянул в окно и увидел одну из таких тележек, которые снуют на вокзалах. Ее везла нянька, а на ней помещались с десяток грудных младенцев с сосками во рту.
– И для чего эти малютки? – спросил Филиппо.
– Мы их держим, – объяснила нянька, – для пассажиров, которые хотят ехать в купе одни. Берут ребенка напрокат, сажают его на сиденье, так чтобы его было хорошо видно. Другие пассажиры заглядывают в купе, видят ребенка и проходят мимо. Потом детей оставляют в поезде, а наша фирма их забирает.
– Давайте сюда! – сказал старик.
Он заплатил две лиры и принял в окно хорошенького малютку, которого поместил на сиденье рядом – так, чтобы его было хорошо видно.
– Ой, какой милый ребеночек! – воскликнул проходивший по коридору пассажир.
Он вошел и сел рядом с Филиппо.
– Я не советую вам здесь оставаться, – сказал Филиппо. – У меня очень беспокойный малыш.
– Я как раз потому и вошел, – сказал вошедший. – Обожаю детей.
Это был элегантно одетый и гладко выбритый молодой человек, лысый, неприятной наружности, с орлиным носом и желтоватой кожей. Его можно было бы назвать слугой кардинала, если бы рядом имелся кардинал. Но, к сожалению, молодой человек был один, хоть и держался крайне почтительно, как будто рядом находилось какое-то невидимое важное лицо. Он сидел очень прямо, держа руки на бедрах, плотно сжав губы.
– Ваш? – спросил он у Филиппо, указывая на ребенка.
– До станции Сан-Грегорио.
Он объяснил, в чем дело.
– Я знаю, – сказал элегантный молодой человек, подмигнув. – Я какое-то время сам поставлял таких детей этой фирме.
– Это должно быть забавно, – заметила Сусанна.
– Я не отрицаю, но что же вы хотите! Работы море, а заработок мизерный; вкалывал как вол, а больше четырнадцати или пятнадцати детей в месяц раздобыть не удавалось. И потом, я собираюсь жениться, а родственники моей невесты хотели бы, чтоб я занялся чем-нибудь другим.
– А где вы брали детей? – спросил Солнечный Луч, торопливо припрятывая шляпу, свалившуюся с сетки.
– Да бросьте! – сказал элегантный молодой человек. – Вы что, до сих пор верите, что детей находят в капусте?
* * *
У каждого купе в поезде есть своя судьба, подчиняющаяся таинственным законам. Есть такие, в которых за всю поездку не проронят ни слова, и такие, в которых сразу же начинается разговор, и все обмениваются конфетками и визитными карточками, передают друг другу бутылки минеральной воды, рассказывают о своей жизни и расстаются с усиленным желанием увидеться снова. Обычно рядом с купе, в котором все молчат, оказывается купе, в котором все говорят. Там, где молчат, приходится слушать разговоры тех, других, сквозь двери и стенку, и кто знает, сколько раз эти люди хотели бы вмешаться в разговор, а не могут. Среди голосов, которые доносятся из соседнего купе, всегда присутствует женский, не смолкающий ни на минуту.
Купе, в котором разместились наши друзья, было из тех, в которых все молчат. Но они этого не знали, и сразу же завязался оживленнейший разговор.
– Бедный я, несчастный! – крикнул Филиппо, хлопая себя по лбу, а поезд уже трогался.
– В чем дело?
– Я забыл забыть чемодан!
Филиппо был очень рассеян. Но он был необычным рассеянным: вместо того, чтобы забывать вещи, он забывал забывать их. Поэтому, в сущности, его жуткие страдания были совершенно напрасны. Чтобы успокоить его, вынуждены были прибегнуть к силе.
– Потому что, – объяснил он своим спутникам, – нет ничего хуже, чем забыть что-нибудь в дорогу. А уж в поездках я кое-что смыслю.
– Может быть, – сказал элегантно одетый молодой человек, – вы из тех, о ком говорят, что они «прирожденные путешественники»?
– Как вы догадались?
– По лицу.
– В самом деле, – сказал Филиппо. – Я много поездил.
Он закурил одну из своих тонких русских папирос и добавил:
– Мысленно.
– Я так и думал!
– В молодости, однако, я много ездил по одной необычной причине: я заболел в спальном вагоне. Врач, который ехал в том же поезде, сказал мне, что я проболею еще полгода. Поэтому я посчитал нужным не вставать с постели и полгода ездил туда-сюда по маршруту Париж – Лион – Средиземноморье. Потом вагон прицепили к скорому Милан – Париж – Лондон, на котором я успешно миновал кризис. Еще месяц я провел в «Восточном экспрессе», но тут у меня случился рецидив из-за столкновения; после чего вагон из-за повреждений отправили на маршрут Неаполь – Палермо. А период выздоровления пришелся на ремонтное депо.
– Я тоже много ездил в спальном вагоне, – сказал элегантный молодой человек, который значительно прибавил в смысле соперничества, а звали его Гверрандо, – по одной необычной причине. Однажды вечером я выехал из Рима во Флоренцию. За полчаса до прибытия, а именно – в половине шестого утра, в дверь постучал проводник. Я не привык вставать так рано, поэтому сказал ему: «Дайте мне поспать еще чуть-чуть». А когда проснулся снова, мы уже проехали Флоренцию, и мне пришлось ехать до Милана; отсюда в ночь я отправился во Флоренцию, в спальном вагоне. Незадолго до прибытия во Флоренцию в купе постучал проводник. Поскольку было очень рано, я попросил его дать мне поспать еще полчасика. Так мы проехали Флоренцию, и мне пришлось ехать до Рима. Короче, я ездил так полгода по маршруту Рим – Милан через Флоренцию. А ведь во Флоренции меня ожидало яркое любовное приключение, о котором я вам расскажу на станции Роккамонтана, если дотерпите.
* * *
– Кстати о тех, кто приходит будить пассажиров спальных вагонов за полчаса до прибытия, мне вспоминается одно случившееся со мной приключение, – сказал Филиппо. – Если хотите, я вам о нем поведаю, а если не хотите, я все равно поведаю.
Пришлось смириться и выслушать рассказ старика, который окинул присутствующих быстрым взглядом.
– Я ехал, – начал он, – в спальном вагоне и должен был сойти на промежуточной станции около шести утра. Поскольку часов у меня не было, из опасения не проснуться вовремя и не услышать проводника, я не сомкнул глаз. В сумраке вагона я напрягал слух, чтобы не пропустить тихий стук, который, казалось, говорил ленивому пассажиру: «А ну вставайте! Через полчаса вам сходить!» Наконец, я услышал грохот в дверь; конечно же, поездная бригада разделяла мои опасения насчет слуха спящих пассажиров. Я вскочил, умылся, побрился, сложил вещи в чемодан и, когда все было готово, вышел в коридор. Здесь я спросил время и остолбенел: была полночь. То, что я посчитал стуком в дверь, на самом деле было столкновением поездов. Ругаясь, я снова разделся, испачкал лицо, отрастил щетину и лег в постель.
* * *
– Однажды, – сказал Гверрандо, который не хотел уступать Филиппо, – я путешествовал в купе с другом; в соседнем купе ехали два японца, над которыми мы задумали сыграть забавную шутку: мы стали бешено стучать в перегородку и петь во все горло. Японцы стали протестовать, но мы им объяснили, что на европейских железных дорогах так принято. «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», – сказали они печально и больше не протестовали. Так мы провели всю ночь, колотя кулаками в перегородку и распевая песни.
– Наверное, это было жутко весело, – заметил Филиппо с завистью.
– Это еще не все. Утром в коридоре мы встретили этих японцев, и они стали избивать нас ногами. «Это еще что такое?» – закричали мы. «Так принято на японских железных дорогах», – ответили они. Много лет спустя, мы случайно узнали, что это неправда.
* * *
– Однажды ночью, – сказал Филиппо, чтобы не остаться в долгу перед соперником, – я ехал в купе с одним незнакомцем, который храпел. «Ваш храп мешает мне спать, – сказал я ему. – Прекратите». «Не могу, – ответил тот. – Это болезнь, от которой мне не избавиться никогда, я перепробовал все на свете». «Если хотите, – сказал я ему, – я вас вылечу, и немедленно». «Господи, хорошо бы! – воскликнул тот. Я вытащил пистолет, зарядил его, положил рядом и сказал: «Прекратите храпеть». Незнакомец прекратил храпеть, как по волшебству.
– Да, славное средство, – заметил Солнечный Луч с восхищением, кладя на место свою непрезентабельную шляпу, которая слетела на голову Филиппо вследствие толчка поезда.
– Но это еще не все, – продолжал старик. – Я смог уснуть. Внезапно меня разбудил сильный шум. Я открыл глаза и увидел, что мой спутник блаженно храпит. Я разбудил его и говорю: «Приятель, хватит храпеть, мне хочется поспать». Тот открыл один глаз и собрался было продолжать храпеть; я ищу свой пистолет и не нахожу его; тут я вижу его в руках моего спутника, который улыбается и говорит: «Хватит спать, мне хочется похрапеть». – Старик повернулся к Сусанне: – Ты слышала про этот случай, о котором я только что рассказал?
– Нет, – ответила Сусанна. – Но это ничего. Ты его будешь рассказывать еще раз сто.
* * *
Гверрандо не хотел уступать:
– Кстати, о незнакомцах в купе, – сказал он. – Однажды мне попался акробат, который ехал в турне. Он попросил меня уступить ему верхнюю полку, что я охотно и сделал, и он всю ночь для тренировки выполнял сложнейшие фигуры. Я, лежа в постели, наслаждался этими сальто-мортале и не мог сомкнуть глаз, восхищаясь великим атлетом. Изредка со своей полки я робко бормотал: «Довольно!» – как это делают в конном цирке; но акробат, у которого мужества было на десятерых, меня не слушал. Наконец, измученный волнением, я заснул, и для воздушного гимнаста это стало катастрофой – оставшись без зрителей, начал выполнять упражнения очень плохо, так что даже свалился на меня, сломав мне полку.
* * *
– А я, – сказал Филиппо, ощутивший, что начинает проигрывать, – однажды подшутил над пассажирами соседнего купе: всю поездку держал открытой дверь туалета, общего для обоих купе; так что соседи, английская пара в свадебном путешествии, так и не смогли туда войти. Так вот, представляете? На конечной станции молодоженов встречала восторженная толпа, которая ожидала приезда пары знаменитых негритянских танцоров.
Гверрандо не находил, чем ответить.
– Один раз, – немного поразмыслив, начал он злобно, – я сел на поезд на промежуточной станции. Была только одна свободная полка в купе, где уже ехала одна дама. «Хорошо, – сказал я контролеру, – давайте мне эту полку; я расположусь сверху, если дама предпочитает быть внизу; или, если она предпочитает, чтобы я был внизу, а сама сверху…»
– Не надо скабрезностей! – закричал сияющий Филиппо, видя, как лицо Баттисты заливает краска.
– Нет, надо! – крикнула Сусанна.
Гверрандо продолжил:
– Но контролер сказал мне: «Нельзя, синьор; правила запрещают мужчине занимать свободное месте в купе, где уже едет дама».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30