– воскликнул Баттиста.
– Не знаю, – ответил тот.
И уставил в далекое море задумчивый и мечтательный взгляд.
Баттиста снова попытался пройти в гостиницу. Тогда здоровяк вышел из своей задумчивости и сказал:
– Я же вас защитил.
– И что?
– С вас десять лир.
– Я думал, – сказал Баттиста, – что вы это сделали из благородных побуждений. Как бы то ни было, вот…
Он достал кошелек. Но, посмотрев внимательнее на незнакомца, не смог удержаться от изумленного восклицания:
– Джеппи! – закричал он.
– О, – сказал здоровяк, явно растроганный, – это вы?
Он отказался от десяти лир и снял фуражку. То был Громила Джеппи или Похититель Спасательных Поясов, бывший горный разбойник.
– Я многим вам обязан, – сказал он. – Помните, однажды ночью, посреди леса, в котором я разбойничал, вы призвали меня бросить гнусную жизнь и заняться трудом?
– Еще как помню! – пробормотал Баттиста.
– Так вот, – продолжал тот, – я последовал вашему совету. Тружусь.
– И как, доволен? – спросил Баттиста. – Хорошо зарабатываешь?
– По правде сказать, – ответил бывший разбойник, – прежде зарабатывал больше. Зато теперь я честный гражданин и примерный отец семейства. А это очень и очень утешает!
– Молодец! – закричал с подоконника дон Танкреди. – Жаль, что я не могу похлопать вас по плечу.
– Очень рад за тебя, – сказал Баттиста. – Это делает тебе честь.
Как и бывший бандит, он был поневоле растроган. Он с приязнью посмотрел на здоровяка и спросил:
– А что у тебя за работа?
Джеппи гордо поднял голову.
– Да вы же видели, – сказал он. – Я защищаю пассажиров от завышенных запросов кучеров. Каждый акт защиты стоит десять лир, из которых пять причитаются мне.
– А остальные пять? – спросил дон Танкреди.
– Остальные пять идут кучеру, с которым у меня договор, – объяснил раскаявшийся бандит.
Баттиста был несколько удивлен, что Джеппи выбрал для своего исправления такую странную профессию. Он спросил:
– Ну а если пассажир, вместо того чтобы испугаться, надает кучеру пинков, что я и собирался сделать?
Здоровяк не стал разоблачать ложь молодого человека.
– В этом случае, – сказал он, – я защищаю кучера и зарабатываю одну лиру. Но так не бывает почти никогда. Например, вчера вечером вышла стычка с одной любовной парочкой, которая каталась в свое удовольствие.
– Интересно, интересно! – закричал с подоконника дон Танкреди, падкий до пикантных историй.
– Похоже, – сказал Джеппи, – та парочка вела себя несколько вызывающе, так что кучер в какой-то момент потребовал прибавки, угрожая репрессиями и кнутом. Но тут вмешался я и, как следует защитив…
– Ты заработал десять лир, – сказал дон Танкреди.
– Нет, – сказал бандит. – Этот негодяй, любовник, попользовавшись моей защитой, смылся. Но попадись он мне опять, я его сотру в порошок.
Он попрощался и ушел.
* * *
Гверрандо проснулся поздно, проведя свою последнюю холостяцкую ночь. Он быстро оделся и вышел из номера. Увидев его во фраке и цилиндре, швейцар гостиницы спросил:
– И куда это молодой синьор направляется?
– На свадьбу.
– Это всегда такая скука.
– А особенно если учесть, что жених – это я.
Когда подошел жених, составился кортеж. Во главе его шла Эдельвейс в белом платье.
– Как же так? – спрашивал кто-то. – Невеста одна?
А другой говорил:
– Смотрите, смотрите! У невесты на рукаве платья пятнышко.
Этим пятнышком был дон Танкреди.
– Что доктор Фалькуччо? – в последний раз спросил Солнечный Луч, совсем потеряв надежду.
– Никаких известий, – ответил дон Танкреди.
Кортеж тронулся.
* * *
Карета, запряженная четверкой лошадей, увешанных бубенцами, украшенных флажками и покрытых красными попонами, остановилась у городских ворот, среди шумной толпы простонародья. Лысый старик с белоснежной бородой встал с облучка, разложил вокруг себя флаконы, бутылочки, плитки шоколада и пестрые коврики и затрубил в горн. Когда он увидел, что вокруг экипажа собралась большая толпа, он достал прекрасную золотую авторучку и показал ее изумленному народу.
– Ваши превосходительства, дамы и господа, – сказал он, – офицеры, унтер-офицеры и солдаты, простые военнослужащие, моряки и летчики, уважаемая публика и славный гарнизон! Конечно же, у всех вас есть писчее перо, но кто из вас хоть раз не мечтал когда-нибудь обладать одной из этих прекрасных авторучек, которые позволяют превращать мысль в орфографические знаки, не нуждаясь в том, чтобы макать перо в чернила? Так вот, господа, посмотрите на эту ручку: она самой лучшей марки, пишет изумительно, не сажает клякс, расходует мало чернил, не царапает бумагу. У этой ручки гарантия на десять лет. Вот эта ручка, которую вы сейчас видите, – она из Парижа. Если вы зайдете в любой магазин, у вас за такую попросят минимум триста лир. Так вот, господа, я ее вам не продам за триста лир. Не продам я ее вам и за двести лир, и даже за сто. Эта ручка, господа, продается на вес золота. Но я не какой-нибудь спекулянт и не из тех мошенников, которые окручивают простаков своей болтовней. Эту ручку я вам не продам за семьдесят пять лир, ни за пятьдесят, ни за сорок, ни за тридцать, и даже ни за жалкую сумму в двадцать лир.
Старик отер пот, обильно стекавший у него со лба, и продолжил:
– Я вижу, многие из вас уже тянутся к кошелькам, думая, что я уступлю эту ручку за смешную цену в пятнадцать лир. Нет, господа. Я не прошу даже и десяти лир, даже пяти. Господа, что такое для вас две с половиной лиры? Ерунда. Но я не продам ее вам за две с половиной лиры, и не за две, и не за одну.
Старик заговорил громче, а ручку поднял выше, в то время как окружающие, число которых выросло, толкались локтями и спорили за право первым претендовать на приобретение прекрасного предмета.
– Внимание, господа! – сказал старик. – Я не продам ее вам и за пятьдесят чентезимо, и за двадцать пять, и за двадцать, и за десять. Я не продам ее вам даже за один сольдо, и не отдам ее даром, потому что, господа, эта ручка моя, и я оставлю ее себе!
Он хлестнул лошадей, и карета рванула галопом, под веселый звон бубенцов и свист возмущенной толпы.
* * *
Свадебный кортеж прошел лишь несколько шагов по дороге вдоль моря, когда Громила Джеппи, наблюдавший за ним издали, налетел, как коршун, схватил Гверрандо за воротник и закричал:
– Сейчас вам от меня не удрать!
– Да кто вы такой? – зашумел жених. – Я вас не знаю.
– А-а! – проревел бандит. – Так вы меня теперь не знаете? А ведь я вас защитил.
– Как? – воскликнул дон Танкреди. – Та самая вызывающая вчерашняя парочка?…
– Вот этот самый хлыщ с одной дамой! – сказал Джеппи. – И не желает платить.
– О негодяй! – закричал дон Танкреди.
– Мерзавец! – сказал Баттиста.
– Черт возьми, – сказал ему Гверрандо, – как вы узнали?
Дон Танкреди был вне себя, насколько это ему позволяли его малые размеры.
– И это накануне свадьбы, – повторял он, – накануне свадьбы.
Цвет лица Гверрандо сделался землистым. Кортеж застыл на месте.
– Идите! – кричали те, кто стоял сзади и не понимал, в чем причина внезапной остановки. Гости выглядывали из карет.
– Что случилось? – спрашивали они.
– Вперед! – кричал кто-то.
– Одну минутку, – сказал Филиппо, свидетель жениха, – тут надо выяснить один вопрос чрезвычайной важности.
Он сделал знак всем замолчать и повернулся к Гверрандо.
– Ты любовник моей жены! – закричал он.
Гверрандо не стушевался.
– Но я, – сказал он, – думал, что ты это знаешь.
– О негодяй! – заверещал Филиппо.
– Рассудим здраво, – сказал Гверрандо. – Иногда я видел, что ты знаешь все и молчишь; другие разы я был готов поклясться, что ты ничего не подозреваешь. Но потом я думал: «Не может быть, чтобы он ничего не знал; как он может объяснить мою привязанность к их дому, симпатию своей жены ко мне, мои бесконечные сидения? Или он думает, что я хожу ради него?» А потом думал так: «Не может быть, чтобы он знал; для чего ему терпеть такое положение?» Иногда мне казалось, что я вижу ироничную усмешку на твоем лице, и тогда я говорил себе: «Да он циник, которому все известно и на все наплевать; более того, я ему оказываю услугу». И тогда мне самому почти хотелось быть циником и насмешливо подмигивать, чтобы дать тебе понять: я прекрасно вижу, что тебе все известно. А иной раз мне казалось, что ты смотришь на меня враждебно, и тогда я думал: «Наверное, он что-то подозревает, но полной уверенности у него нет». И под твоим испытующим взглядом я был готов провалиться. В таких сомнениях я провел много тоскливых часов.
– Но ведь я, – простонал Филиппо, – не знал!
Это была правда. Дело в том, что почти всегда муж ничего даже отдаленно не подозревает. Он думает, что любовник приходит к нему, а жена его радушно встречает, потому что он друг мужа. Вокруг мужа все знают всё: друзья, знакомые, родственники, коллеги, прислуга. Говорят открыто, когда мужа нет, хотя все уверены, что муж все знает. Но муж – единственный человек, который не знает ничего, он как слепец, и в разговорах об этом деле, раздающихся вокруг него, он выступает невольным героем всеобщих сплетен.
– От тебя я такого никогда не ожидал! – воскликнул Филиппо.
– Если бы я знал, что ты это так воспримешь…
Филиппо сделал знак замолчать. Обхватив голову руками, он заплакал, как молочный теленок. У Гверрандо болезненно сжималось сердце, он охотно утешил бы друга, если бы не был самой неподходящей для этого персоной. Ибо он был искренне привязан к Филиппо. Он так ему и сказал. Муж его любовницы посмотрел на него сквозь слезы.
– Все кончено, все кончено! – простонал он.
Да. Это было самое печальное: все было кончено также и между двумя мужчинами. И насколько же ценнее была дружба Филиппо, чем любовь коварной Сусанны! А теперь все было кончено: игры в карты по вечерам, задушевные беседы мужчин, которые так понимали друг друга, ужины вместе, шутки, поездки. Гверрандо выразил искреннее сострадание Филиппо и свое сожаление, что их дружбе пришел конец.
– Ты сам этого захотел! – сказал Филиппо, продолжая плакать. – Теперь уже ничего не поправить.
– Почему? – сказал Гверрандо. – Это же зависит только от нас.
Филиппо ответил ему испепеляющим взглядом.
– А ты не думаешь, – ответил он, – что все меня засмеют? Нельзя, нельзя.
И снова заплакал.
– Давай встречаться тайком, – сказал Гверрандо, – будем назначать свидания в уединенных местах, о которых никто не знает. У меня есть квартирка.
– Замолчи! – сказал старик.
– Нет, Филиппо, – нежно сказал Гверрандо, – ты должен понять меня и мое искреннее желание загладить вину. – В утешение он сказал: – Я подозреваю, что эта женщина изменила и мне.
Филиппо издал стон: из сострадания к преданному другу? От страдания, услышав новость о новой измене своей жены?
Это осталось неизвестным.
Он сказал только:
– Я выгоню ее из дому.
– Спасибо, – пробормотал Гверрандо.
– Более того, – продолжал Филиппо, – я ее убью.
– Да нет, – сказал Гверрандо, – зачем убивать?
– Ладно, – сказал старик, – убивать не буду.
Он немного успокоился.
– А сейчас, – сказал он, – я должен признаться тебе кое в чем, что тебя посмешит. Когда я тебе сказал: «Ты любовник моей жены»…
– Ну и?
– Я пошутил.
– Дурацкие шутки! – закричал Гверрандо. – Видишь? Видишь, что бывает, когда так шутят? В следующий раз шути осторожней!
Он робко посмотрел на друга.
– Тогда, – сказал он, – если ты прогонишь жену, могу я и дальше приходить к тебе домой? Мы сможем продолжать наши вечерние игры?
Филиппо был весь в сомнениях. Но соблазн велик. Вдруг он решился. Он протянул руку Гверрандо.
– Ладно, – пробормотал он вполголоса, – но при одном условии.
– Послушаем.
– Чтобы никто об этом не знал.
– Никто ничего и никогда не узнает, – прошептал Гверрандо, – клянусь. Мы сделаем так, что никто не будет знать.
– Смотри не опозорь меня, – сказал старик, – тут речь идет о моей чести. Я требую величайшей секретности.
– Филиппо, – торжественно сказал Гверрандо, – я же джентльмен.
– И особенно, – добавил Филиппо, подняв указательный палец, – чтобы не знала моя жена.
Гверрандо представился нежный и жестокий облик женщины: облачко грусти набежало на его глаза, и на мгновение он почувствовал укол совести и комок в горле.
– Она не должна узнать никогда, – пробормотал он, глядя в пустоту. – Ломая комедию, он громко произнес: – Я уеду. Поеду в Париж. Надеюсь, что море там спокойное.
– Да что ты такое говоришь? – пробормотал Филиппо, дернув его за пиджак. – В Париже нет моря.
– Тогда, – сказал Гверрандо громко, чтобы все его слышали, – надеюсь, что оно будет спокойным к моему возвращению.
Они попрощались со всеми и быстро удалились.
* * *
– Поехали! – кричали участники кортежа, – поехали!
– Куда же нам ехать, – сказал дон Танкреди, – если жениха больше нет?
В этот момент в конце улицы показался столб пыли под солнцем; карета, запряженная четверкой лошадей, украшенных флажками и покрытых красными попонами, приближалась галопом, под звон бубенцов и щелканье хлыста.
Когда карета оказалась рядом, в ней стал виден небольшого роста человек с лысой головой, блестящей на солнце, который размахивал руками, крича:
– Стойте, стойте!
– Фалькуччо! – крикнул Баттиста.
И лишился чувств.
Глава XIX
Прибытие доктора Фалькуччо, который все разрешает наилучшим образом – Прибытие дяди Николы из Америки – Прощай, старая заношенная шляпа! – Арест негодяя
После того, как улеглась суматоха первых мгновений, Фалькуччо сообщили о прискорбном событии, которое привело к расстройству бракосочетания. Старик разразился приятным смехом.
– Но жених, – сказал он, – это не тот тип, которого вы послали к черту. Жених – это мой друг, здесь присутствующий.
И показал на Солнечного Луча.
Все сказали:
– Что за чепуха! Домой, домой! – и начали расходиться. Но Фалькуччо удержал их жестом и вытащил какие-то бумаги.
– Эти брачные объявления, – объяснил он, – были сделаны для него, а не для того гнусного субъекта.
– Что за ерунда? – спросил дон Танкреди.
Фалькуччо улыбнулся.
– Я позволил себе, – сказал он, – подкупить служащих бюро гражданского состояния, чтобы они подменили документы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30