Странности судьбы! Баттиста говорил правду, даже не подозревая об этом, как мы и увидим в продолжение этой истории.
Бандит удалился, прыгая со скалы на скалу, как горный козел. Наши друзья смотрели вслед этому скорее несчастному, чем виновному человеку, и, когда тот скрылся из виду, продолжили путь.
* * *
Равнина, окрестные горы и дорога были покрыты тонким слоем недавно выпавшего снега. В совершенно ясном небе серп луны склонялся к закату. Хотя еще стояла ночь, все было залито невероятным светом. Было настолько светло, что Баттиста в какой-то момент показал своим товарищам две далекие тени.
– Эти собаки, – сказал он, – которые до сих пор бродят. Неужели они не боятся волков?
– По-видимому, нет, – ответил доктор.
Они ускорили шаг, в тишине. Внезапно, когда две тени приблизились, доктор резко остановился.
– Какие там собаки! – сказал он. – Это волки.
То были два волка, которые по нюху уже обнаружили присутствие человека.
Что делать? Удирать значило наверняка подвергнуться преследованию зверей. Спрятаться? Но где? Трое путников поискали глазами укрытие и заметили невдалеке полуразрушенный домик без крыши. Они добежали до него и, цепляясь за камни, добрались до верхнего края стены, где притаились в надежде, что волки уйдут. Но волки, возбужденные запахом несчастных, быстро приближались прямиком по снежной равнине. Уже несколько метров отделяло их от разрушенной стены. С подъятыми от ужаса волосами, с замирающим дыханием в безумном стремлении не дать себя обнаружить, трое спутников, совершенно безоружные, увидели, как звери подошли к основанию стены, стали ее обнюхивать, махая хвостами, задирая головы, и уставив на них четыре горящих глаза.
Похолодев от ужаса, наши друзья увидели, как волки начали взбираться по стене. И вознесли последнюю молитву господу.
Вдруг, к своему огромному изумлению, они услышали тонюсенький голосок – как писк комара, – который запел веселую песенку, из тех, что когда-то пели с эстрады:
– Есть у меня один недуг,
Все забываю непременно,
Забывчив я до адских мук,
А в остальном живу отменно;
Не помню, где платить налоги,
Про почту и поставщиков,
Ростовщиков и кредиторов,
Портных, врачей, инспекторов;
Не помню про счета к оплате,
Про пошлины за много лет,
Про комаров, клопов, мух рати,
Про все приятное и нет,
А вечером как счастлив я,
Забыв, что у меня семья!

Глава X
Первое появление доктора Фалькуччо – Гаспароне, Мастрилли, Пассаторе, Никола Морра, Тибурци и Фиораванте, или Светила медицины – Секрет старого отшельника – Почему эта книга могла называться «Роман о робком молодом человеке»
В доме госпожи Бьянки Марии нарастала суматоха. Больной чуть-чуть полегчало, но ни тетя Джудитта, ни Гастон д’Аланкур не знали, что предпринять: сделать ли ей укол, поставить ли горчичник, применить массаж, или дать что-нибудь попить. Они с тревогой ожидали доктора, время от времени выглядывая в окна. Эдельвейс запаздывала с возвращением, и это увеличивало волнение тети Джудитты, которая опасалась, как бы не произошло какого-нибудь несчастья. Уже наступило утро, а девушка все не возвращалась. Уж не говорю о том, что оставалась нераскрытой тайна судьбы мужа госпожи Бьянки Марии, который должен был находиться в пути уже несколько дней. Но вот наконец на лестнице послышалось торопливое шарканье шагов, и вскоре в дом входили Эдельвейс, Баттиста и старый доктор.
* * *
Что же произошло с минуты, когда мы оставили наших друзей? Читатели, наверное, уже догадались сами: дон Танкреди, отличавшийся завидным присутствием духа и определенным музыкальным дарованием, стал петь, зная, что на волков действуют две вещи: огонь и музыка.
Волки в растерянности остановились у основания стены: их очаровало пение этого неисправимого донжуана. Увидев, как благотворно действует музыка, Баттиста и доктор стали подпевать:
Не помню, кто такой аптекарь,
Дантист, могильщик – это пекарь?
Исчезли ссоры, звон посуды:
Швейцар, служанка – что за люди?
Не помню, для чего квартплата,
И песню, что певал когда-то,
Не помню поезд и вокзал,
Газету, что вчера читал;
И узелки, что завязал,
И то, что сделал и сказал,
Про то, что надо забывать,
Про то, что я обязан знать,
А к ночи я счастливей вдвое!
Когда забыл пойти в кино я!
Получился премиленький концертик, который волки, устроившись у основания стены, слушали с явным неудовольствием, ожидая его окончания, чтобы приступить к обеду. Ну да! Певцы могли продолжать до бесконечности. Местность вокруг, одетая тонким снежным покровом, была пустынна. И в этом ледяном безмолвии широко раздавался спасительный хор. Не останавливаясь ни на мгновение, несчастные переходили от одной строфе к другой с возрастающим воодушевлением:
Забываю все на свете,
Шип ли, роза – стебли эти?
Женщин целый табунок,
Срок, когда платить налог,
Срок по векселю платить,
Зуб, что надо мне лечить,
Достает ли соли в тесте,
Держится ли Запад вместе,
Есть угроза ль от России,
И Америка всесильна ль,
Бьют ли где меня в лицо,
Кармела ль выйдет на крыльцо?
А ночью счастье мне сполна!
Я забываю, где жена.
Они уже чувствовали себя почти в безопасности: скоро должно было взойти солнце. Волки сторожили стену, облизываясь, но взобраться наверх не могли. Дон Танкреди, который обладал неплохими познаниями по части легкой музыки, запел мелодию «оживленно, с жаром». В этот момент розовое сверкание, тончайшее и нежное, распространилось по снегу, разбудив на нем мириады кристалликов. Легкий порыв ветра, как небольшой зевок, прошел по сонным полям, и взошло солнце. Ослепленные его сиянием волки бежали в лес, чтобы спрятаться во мраке.
* * *
– Простите, доктор, что побеспокоили вас в столь ранний час, – сказала тетя Джудитта, провожая старого мудреца в комнату Бьянки Марии, – но нам ничего другого не оставалось: моя сестра в тяжелом состоянии.
– Мне очень жаль, – ответил доктор, – но надеюсь, она поправится.
– Не желаете ли пощупать ее пульс?
– Охотно.
Доктор пощупал ее пульс.
– Посмотрите также язык.
Маленький старичок озорного вида не заставил себя упрашивать; он посмотрел язык больной, впрочем, не проявив особого интереса к его виду; посмотрев язык, он тут же и прекратил это занятие.
– Могу я сделать ей укол? – спросила старая дева.
Старичок наморщил брови:
– Делайте.
– А если я поставлю ей лед на лоб?
– Почему бы и нет, почему бы и нет.
Доктор был настолько сдержан, что становилось неловко.
– Мы можем ее покормить? – спросила тетя Джудитта.
– По-моему, да.
– А может, лучше дать ей поголодать?
– А что? Давайте поморим ее голодом.
Тетя Джудитта не знала, что и думать о странном поведении доктора. Она сказала:
– Вы не выпишете рецепт в аптеку?
– Рецепт? – воскликнул доктор с удивлением. – Да за кого вы меня принимаете?
– Но простите, – сказала пораженная Эдельвейс, – разве вы не доктор?
Старичок рассмеялся приятным смехом.
– Ха-ха-ха! И поэтому вы пришли будить меня среди ночи! Ну, уморили! Если б я знал, ни за что бы не встал. – И продолжал смеяться, повторяя: – Ну, уморили! Ну, уморили!
Все с изумлением смотрели на маленького старичка. Наконец, он справился со своим смехом.
– Ну да, – сказал он, успокоившись, – я доктор…
– Ну так?
– Я доктор, но не медицины. Я доктор филологии. Меня зовут доктор Фалькуччо.
Он протянул правую руку тете.
– Вы не узнаете меня?
– Нет.
– И я вас тоже. – И рассмеялся приятным смехом. Потом он протянул руку Баттисте. – Ну, а вы? Не узнаете меня? Ну же, напрягите память!
Баттиста сделал неопределенный жест рукой.
– Я вас совершенно не узнаю, – сказал он.
– И точно, – воскликнул старик, – мы никогда не встречались. Я как раз хотел убедиться в том, что вы это помните.
– А, – сказал Баттиста, хлопая себя рукой по лбу. – Я как раз это и хотел сказать! Я, как вас увидел, так и подумал: «Кто этот господин? Мне кажется, мы никогда с ним не встречались». Я все ломал голову, вспоминая, в самом ли деле мы с вами никогда не встречались.
* * *
Появление маленького старичка с седой бородой, по всей вероятности, подействовало магически на госпожу Бьянку Марию, которая села посреди кровати и с огромным интересом следила за перемещениями незнакомца.
Тот повернулся в тете Джудитте:
– Сколько лет больной?
– Тридцать шесть с половиной.
Старик подбросил в воздух свою шапку:
– Ура, ура! Мы победили! – прокричал он. – Тридцать шесть с половиной – это нормально.
– Но это же не температура, – воскликнула тетя, – это возраст.
– Без разницы, – сказал доктор Фалькуччо с подъемом, – для меня это все равно. Я не врач, но на глазок могу сказать, что в тридцать шесть с половиной лет не умирают.
Он попытался пройтись в танце с засмущавшейся старой девой.
– Давайте отпразднуем выздоровление, – сказал он. – Я остаюсь на обед. Только прошу: спагетти и хорошее вино!
Он пожал руки Бьянке Марии.
– Я очень рад, синьора, очень рад. Вам по-настоящему повезло, что вызвали меня, а не врача. В окрестных деревнях живут четыре врача: синьора, это четыре убийцы, которые повергают в постоянный траур сие трудолюбивое население. Они являются туда, где имеется какое-либо недомогание, и в мгновение ока отправляют пациента на тот свет. Небольшую простуду они умеют превратить в двустороннее воспаление легких, несварение желудка – в тиф, головную боль – в менингит. Синьора, до того, как врачи обосновались в этих краях, это были счастливые селения. А с тех пор, как среди нас поселились эти четыре убийцы, на нас напал ужасный мор. Бедные селяне мрут как мухи. По сравнению с таким бедствием холера – простой насморк. А когда один из врачей уходит в отпуск, его заменяет другой. И нет никакого выхода, ни малейшей надежды на спасение. Один раз, когда заболели все четверо, здесь устроили настоящий праздник с иллюминацией.
Доктор Фалькуччо посмотрел на часы.
– Удивляюсь, как это еще никто из них не появился, – сказал он. – Обычно они слетаются, как стервятники.
В этот момент послышался зловещий стук во входную дверь. Фалькуччо посмотрел в окно.
– Запираемся! – возбужденно закричал он. – Это доктор Мастрилли! Кровожадное чудовище! Хуже Нерона! Хуже Калигулы! Это воскресший Тиберий! Вызвать Мастрилли – это все равно что умереть.
* * *
Но доктор Мастрилли собственной персоной уже входил в комнату, вопрошая ужасным голосом:
– Где, где же наша больная?
Минуту спустя прибыл доктор Гаспароне и почти сразу же за ним доктор Пассаторе, ученик доктора Маммоне да Сора, с криком:
– Всем стоять, больная моя!
Врачи обменялись приветствием, щупая друг у друга пульс.
– Добрый день, коллега, как мое здоровье?
– Неплохо, спасибо; а мое?
Поскольку домик находился на одинаковом расстоянии от окрестных деревень, каждый из врачей счел своим долгом нанести визит; каждый, увидев коллег, попытался было удалиться, но в конце концов остались все. Они осмотрели больную, обмениваясь репликами.
– Скольких ты уходил за последние две недели? – спросил Гаспароне.
– Восьмерых, – ответил Мастрилли. – А ты?
– Четырнадцать.
– Ух ты!
– Ты помнишь, – сказал Пассаторе, – та старуха, которую я начал лечить неделю назад…
– Ну и?
– Отдала богу душу сегодня ночью.
– А я угробил троих за один день, – сказал Гаспароне.
– У меня, – сказал Мастрилли, – сейчас лечится один, но боюсь, выздоровеет.
– Хочешь, я приеду посмотрю его? – с хищным блеском в глазах осведомился Гаспароне.
– Нет, это не нужно; на худой конец, я всажу ему четыре пули в башку.
– Прекрасно! – закричал за дверью голос. – Смерть больным!
То был Никола Морра, четвертый врач, который входил запыхавшись, с саквояжем хирургических инструментов, тромбоном через плечо и своими двумя помощниками, Тибурци и Фьораванте.
– Я опоздал, – сказал он, – прошу меня извинить; но у меня был срочный вызов, пришлось ехать к лежачему больному.
– Тяжелый? – спросила Бьянка Мария.
– Синьора, – сказал врач, – представьте себе, если бы они чуть-чуть задержались с вызовом, мой приезд уже ничего бы не исправил.
– Господи! – сказала Бьянка Мария, вздрогнув.
– Он бы умер? – испуганно спросил доктор Фалькуччо.
– Он бы выздоровел! – воскликнул Никола Морра. – Выздоровел! А так теперь ему болеть, по крайней мере, месяца три, и вряд ли он выздоровеет, раз попал в мои руки. Уж я его залечу.
По окончании осмотра доктор Фалькуччо проводил врачей на выход. Когда они вышли в прихожую и изложили старику причины, в силу которых у больной очень мало шансов выжить, Фалькуччо подмигнул им и сделал выразительный жест большим пальцем правой руки.
– А не хотите ли, – сказал он, – по стаканчику старого барбера?
– О, спасибо, – ответил доктор Гаспароне, – весьма охотно.
– А я вам не дам, – презрительно сказал старичок.
Он вытолкал их на улицу и с досадой захлопнул дверь, а они шумели и стучали в дверь, крича:
– Хотим по стаканчику! Хотим по стаканчику!
* * *
Баттиста попросил разрешения полчасика поспать.
– Позор! – сказал Фалькуччо. – Молодые люди моего поколения были намного ленивее теперешних! Но я не отдыхаю. Пойду-ка я домой поработаю. Мне надо писать роман. У меня уже все готово.
– А о чем он? – спросила Бьянка Мария.
– У меня не хватает только основного содержания и деталей. Все остальное есть, кроме названия.
– Да, но, – возразила Эдельвейс, – что же тогда у вас готово?
– Бумага, перо и чернильница.
– Ну, это, – сказала Бьянка Мария, – вы и здесь найдете.
– Хорошо, – ответил старый холостяк, – разрешите мне поработать. Дайте мне перо; дайте мне чернильницу; дайте мне бумагу. Постойте. Вроде бы мне нужно было еще что-то. Ах да. Дайте мне мыслей.
Он сел писать, но тут же застрял на крайне трудном месте: описании способа завязывания галстука, который один из его персонажей должен был повязать другому, совершенно не знавшему, как это делается.
– Пусть какой-нибудь писатель попробует с этим справиться, – сказал маленький старичок.
Он сломал перо.
– Не буду больше писать ни строчки в жизни, – прибавил он.
– Слава тебе, господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30