(Всматривается в темноту.) Никого! Ни одной собаки. Мы одни, нам никто не мешает. И это становится невыносимо.
ОНА (одновременно с ним, про себя) : Насколько же мы, женщины, отличаемся от мужчин! Мы испытываем отраженное удовольствие. Мы наслаждаемся радостью, которую приносим сами. Потому что, в сущности, я не была бы искренней, если бы сказала, что этот бесконечный поцелуй меня пьянит. Напротив, после первого мгновения я должна сознаться, что не чувствую больше ничего. Но я не хочу отнимать губы первой. Он думает, что я испытываю те же ощущения, что и он, и ему будет неприятно. Подожду, пока первым отнимет губы он. Но он все не решается, и так дальше не может продолжаться. Господи, как ненасытно он пьет мои губы! Жаль, вокруг ни души! Надо бы найти предлог, чтобы разняться. О, хоть бы пошел дождь! (Влюбленные пребывают некоторое время в затруднительном положении, пока шорох листьев не заставляет их поспешно расклеиться, причем они делают вид, что подумали, будто кто-то идет.)
ОН (пошатывается) .
ОНА (сдавленным голосом, проводя рукой по виску) : Ты меня убьешь.
Глава XV
А.Б.П. (Агентство по Беспокойствам и Прочему) – Помощь Сомневающимся, «Спасем Робкого!» и предупреждение завистливым – Можно ли использовать хор из греческих трагедий? – Учитель фехтования без учеников – Сколько стоят приветствия на вокзале
Смерть жены глубоко потрясла дона Танкреди. Какое-то время он напрасно верил, что может справиться с горем, но вскоре вынужден был убедиться, что это ему не по силам. И тогда он вспомнил об одной из многочисленных форм избавления от горя и неприятностей, обрушивающихся на богатых людей; об одной из тех организаций, которые кишат в местах, охваченных несчастьями. Читатели, вероятно, уже поняли, что мы говорим о А.Б.П. (Агентстве по беспокойствам и прочему).
Речь идет о следующем: подобно тому, как в некоторых странах существует профессия плакальщиц, которым платят за то, чтобы они плакали и убивались вместо других, – точно так же существует профессия того, кто беспокоится о делах и несчастьях других. Этим занимаются работники Агентств по беспокойствам; их работа, если кто не знает, протекает следующим образом: у кого есть какое-нибудь беспокойство и он, имея деньги, не желает это беспокойство испытывать, он обращается в Агентство, ясно излагает причины своего беспокойства, платит определенную сумму, которая варьируется в зависимости от степени беспокойства, и уходит; теперь он спокоен, ему не о чем беспокоиться. Есть кому беспокоиться вместо него.
Итак, Агентство поручает дело какому-либо из своих служащих, с учетом, разумеется, его личных качеств, и он берет на себя беспокойство на период времени, какой пожелает заказчик. И тогда работник принимает озабоченный вид; он часто вздыхает и время от времени вспоминает о причинах своего беспокойства, бормоча про себя подходящую фразу, вроде: «Господи, вот влип!», либо «И как я только из этого выпутаюсь?», и тому подобные; а заказчик, освободившись от переживаний, о них даже и не вспоминает.
Агентство, кроме того, занимается и смежной деятельностью, как например, утешает удрученных, подбадривает робких, подталкивает нерешительных, и так далее. Вы видели хоть раз объявления в газетах, в которых говорится, например: «Требуется энергичный, и пр., и пр.»? Так вот, это наше Агентство ищет работника в отдел Помощи Нерешительным. Наглецы, желающие заработать, могут найти работу в Агентстве, которое направит их в отдел: «Спасем робкого!» Для удрученных наше филантропическое учреждение имеет специальных штат философов, либо, по желанию, очень веселых людей, которых сдает напрокат своим клиентам.
Когда дон Танкреди в сопровождении своей дочери Эдельвейс вошел в грандиозное здание могущественной организации, швейцар попросил их подождать несколько минут и провел их в маленькую приемную. На стенах висели плакаты с надписями:
Вы, у кого неприятности, утешьтесь, потому что у всех неприятности, переживания и заботы: у кого две любовницы, у кого жена и любовница, у кого незаконный ребенок, кому приходится спать и со служанкой и с хозяйкой; у кого дочь – мать-одиночка, кто хочет сделать аборт, – не вешайте нос!
На другом плакате было:
Вниманию завистливых. Когда вы видите красивые элегантные пары на прогулке, не завидуйте им; быть может, он по уши в дерьме; быть может, они больше не любят друг друга; быть может, она ему изменяет; подумайте о том, что за несколько мгновений до выхода, свежие и элегантные, они наговорили друг другу кучу гадостей.
На третьем, под заголовком «Долой волю!» значилось:
Человек, который страдает, плачет и отчаивается, – это человек с сильной волей, потому что это означает, что он не сдается и хотел бы изменить ход событий; безвольный человек не страдает, потому что покоряется ударам враждебной судьбы.
В приемной были и другие ожидающие.
– Вы, – говорил один приставала чрезвычайно чопорному господину, – ищете утешителя?
– Нет, – отвечал господин, – я ищу невежу.
– Чтобы побить его по щекам?
– Ничего подобного. Чтобы выставлять за дверь непрошеных посетителей. Я слишком любезен, и мне приходится терпеть визиты надоедливых гостей. Сколько раз я желал быть хамом, чтобы сказать назойливому посетителю все, что я о нем думаю, и выставить его за дверь! А я в конце концов обхожусь с ним очень вежливо и приветливо. И вот наконец я решился обратиться сюда, где имеется все, чтобы сделать жизнь удобной, и как раз ожидаю прихода требующегося мне хама, которого вызвали уже два часа назад.
– Однако, он не торопится, – заметил его собеседник с усмешкой.
Но чопорный господин довольно улыбнулся.
– Это настоящий хам! – сказал он. – Как раз то, что мне нужно. Как только он придет, я скажу ему, чтобы он избавил меня от вас.
Дверь открылась, и показался какой-то гнусный тип в шляпе.
– Кто этот болван, который меня звал? – крикнул он.
– Сомнений нет, – пробормотал чопорный господин, – это именно он. – И согнулся в почтительном поклоне: – Это я, к вашим услугам, – сказал он с сияющей улыбкой.
Он сделал шаг в сторону, уступая дорогу вошедшему.
– Вперед! – резко сказал тот.
И когда чопорный господин собирался сказать ему, чтобы тот избавил его от назойливого соседа, который вцепился в него мертвой хваткой, хам дал ему здоровенного пинка под зад.
Какой-то старик молча плакал.
– Вы, – сказал ему дон Танкреди, – наверное, очень несчастны.
– Это так, – воскликнул старик, ища глазами того, кто это сказал.
Дон Танкреди продолжал:
– Можно узнать, почему вы плачете?
– Потому что я не знаю, найду ли я то, чего хочу.
Услышав, что его просят рассказать подробнее, несчастный старик начал:
– Дело в том, что я тоскую по прошлому, не могу примириться с теперешней жизнью и хотел бы вернуть прошлые времена. Чтобы создать хотя бы иллюзию этого, я ищу кого-нибудь, кто бы вечером, когда темнеет, проходил под моими окнами и кричал: «Четвертый выпуск “Трибуны”! Падение правительства Криспи! Умер папа Лев XIII! Изобрели телеграф!» А потом, полчаса спустя, он прошел бы, неся на плечах один из тех длинных шестов, которыми когда-то зажигали газовые фонари.
Некто, стоявший в глубине приемной, услышав разговор, вышел вперед:
– Несчастный старик, успокойся! Ты нашел, кого искал. Это я.
– Как так? – сказал старик. – Вы же были здесь со мной, искали то, чего вам недостает в жизни, а теперь…
– Да, – пояснил тот, – то, чего мне недостает, это возможность громко высказаться среди народа. А вы мне такую возможность даете. Каждый вечер я буду объявлять о смерти Льва XIII, говорить об изобретении телеграфа и о падении правительства Криспи. И потом, я хотел бы попросить вас об одном одолжении.
– Я вас слушаю.
– Если позволите, по четвергам и воскресеньям я хотел бы объявлять о падении правительства Пеллы.
– Хорошо бы! – отозвался старик.
В этот момент выступил еще один человек, который обнял первых двоих:
– Друзья, давайте объединим наши три несчастья и будем счастливы.
– Охотно, – сказал ностальгирующий старик, – но в чем заключается ваше несчастье?
– О почему ты со мной не на «ты»?
– Ладно: в чем заключается твое несчастье?
– Мое несчастье, – объяснил тот, – состоит в том, что я слишком умен, а ничто так не притягивает и не очаровывает ум, как глупость. Об этом говорит и Оскар Уайльд. Я приходил сюда как раз для того, чтобы найти глупца. А нашел двоих. Пойдемте!
– Ур-ра! – закричали двое других.
Трое несчастных, которые теперь стали неразлучными друзьями, взялись под руки и вышли, танцуя неистовый кекуок, а швейцар с галунами уже подходил к Эдельвейс со словами:
– Пожалуйста, пройдемте.
* * *
Когда девушка представила своего отца директору Агентства, тот велел принести увеличительное стекло, внимательно рассмотрел нового клиента и промолвил:
– Малюсенький, но изящный.
Дон Танкреди изложил ему свое дело, и директор, как человек, исполненный такта и умудренный опытом, сказал:
– Если вы хотите заглушить муки совести, у нас есть то, что вам нужно; мы можем предоставить вам нашего развратника; он будет держать вас всегда при себе, и отвратительное зрелище его распутств и гнусной жизни будет служить вам большим утешением. Вы можете полностью довериться нашему развратнику – он надежный человек и добросовестный труженик. Да он и просто хороший человек, отец семейства; он отлично выполнит свою работу, он совершенно оскотинится и будет совершать самые мерзкие поступки.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал дон Танкреди, – но это не нужно. Мне хотелось бы, чтобы мне предоставили хорошее средство утешения.
– У нас есть то, что вам требуется, – сказал директор с незапятнанной репутацией. – Это хор из греческих трагедий. Можете взять его напрокат за умеренную плату, потому что в ближайшем будущем представлений в Сиракузском театре не предвидится.
– Да на что он мне? – возразил дон Танкреди.
– Как на что? – ответил директор. – Вы можете прибегнуть к нему с большой пользой: нет ничего более утешительного, чем хор из греческих трагедий; когда вам станет грустно от мысли о трагедии вашей жизни, вам стоит только подать знак: из боковых дверей вашей гостиной выйдут люди в сандалиях с большими белыми бородами, одетые в шкуры, в венках из роз, опираясь на длинные посохи, которыми пользовались пастухи Аттики. По сигналу корифея они возденут глаза к небу, разведут руками и тихим, печальным голосом, исполненным плача, скажут: «О несчастный, несчастный сын! О, жалкий царский род! О, несчастный царский род! Ты тоскуешь по жене, твоя дочь осталась одинокой сиротой, ты сам превратился в развалину. Ну же, плачь, потому что есть у тебя причина, чтобы плакать, о, несчастный, несчастный сын!» В этот момент заиграют невидимые флейты, и умственным взором вы увидите, как горят далекие костры и сверкает синее небо, на исходе ясного летнего дня.
– Да идите вы к черту с вашим хором из греческих трагедий! – воскликнул дон Танкреди. – Я ищу не это. Мне бы лучше кого-нибудь, кто бы мог меня утешить богатствами ума. Философа, чтобы было понятно.
Директор наморщил лоб.
– Философа, – сказал он, – философа. С философами у нас сейчас дефицит. Надо будет заказать новую партию из Германии. Более того, раз уж вы мне об этом напомнили…
Он вызвал секретаря и сказал ему:
– Не забудьте выписать двенадцать философов из Германии, малой скоростью, наложенным платежом.
– Вы знаете, – заметил секретарь, – в настоящий момент Германия может поставить только философов-пессимистов.
– Ай-ай-ай! – проворчал директор. После чего повернулся к клиенту: – А вам подойдет эстет? Хороший эстет-субъективист?
– Не знаю, на что он мне, – сухо отозвался дон Танкреди.
Директор немного помрачнел:
– Был у нас один философ, – сказал он, – прекрасный философ. Гуляка и обжора, который стал крупным философом-пессимистом по причине мозоли, которая доставляла ему много страданий. И что вы думаете учудил этот осел? Не поверите. Приходит он как-то на работу, охваченный смущением и стыдом. «Не могу больше быть философом-пессимистом», – говорит. «Почему?» «Мне удалили мозоль». И все. На днях должен приехать учитель фехтования, с которым у нас договоренность.
– А при чем тут фехтование, если мы говорим о философии? – спросил дон Танкреди.
– Сейчас скажу, – произнес директор. – Это учитель фехтования без учеников.
– Мне кажется, это не такое уж несчастье, если фехтовальщик превратился в великого философа.
– Дело не в несчастье. Этот учитель фехтования сидит в тренировочном зале четыре или пять часов в день; на нем костюм фехтовальщика, он садится и ожидает прихода учеников. Но учеников все нет. Учитель ожидает их, сидя за столом, слегка склонив голову и подперев ее рукой; так вот, пребывая в этой позиции по много часов в день, в ярко освещенном зале, безмолвном, чистом и унылом, потому что пустынном, этот выдающийся шпажист находится как раз в позе мыслящего человека и, таким образом, он скоро станет одним из крупнейших живущих философов.
– Поймите, – сказал дон Танкреди, – я не могу ждать, для своего утешения, пока учитель фехтования станет философом. Мне нужен кто-нибудь сейчас, сегодня же.
– Черт возьми, – ответил директор, – вы такой крохотный, но вам не угодишь.
– Если нет философа, – предложил дон Танкреди, – мне хватило бы и очень веселого человека, который бы поднимал мне настроение.
Директор посовещался в сторонке с секретарем:
– А если мы дадим ему, – пробормотал он, – того молодого человека, которого недавно приняли? Мне кажется, он парень что надо.
Секретарь принял ошеломленный вид.
– Может быть, – сказал он, – он и парень что надо, но мне кажется, он не подойдет этому господину. У этого молодого человека были любовные огорчения; он любит девушку, которая выходит замуж за другого.
– Знаю, знаю, – пробормотал директор, – он только и делает, что плачет и вздыхает. Это ценный работник.
– Для нас, – продолжал секретарь вполголоса, – поскольку мы его взяли как противовес слишком веселым людям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30