А почему Ленд – чудак?
– Мне не так много о нем известно. Хочу разузнать побольше. Раз или два он не подчинился старшему по званию, побывал у Капитанской мачты, получал наряды вне очереди и тому подобное. Судя по отдельным высказываниям, у него здорово развито расовое чувство. Не могу сказать, что для него типичны какие-то революционные или разрушительные идеи, но он будоражит других стюардов. Мне кажется, Ленд один из главарей у черных ребят, любителей азартных игр.
– Играют не только черные. Не встречал ни одного военного моряка, который бы не играл. Да и просто военного или просто моряка.
– Знаю. Но приходится следить, чтобы они не зарывались. Надо за многим следить, даже если и не мечтаешь в точности следовать уставу военно-морского флота. Устав запрещает азартные игры на американских военных кораблях, что в нашей интерпретации означает, что играть можно, но не слишком часто, причем в специально отведенных местах и только в отведенное для этого время. Я собираюсь выяснить, чем занимался Гектор Ленд до того, как ступил на борт нашего судна.
Чьи-то шлепанцы застучали по проходу, и за серым противопожарным занавесом, закрывавшим люк, промелькнула тень. Снаружи в питьевом бачке зажурчала вода, затем занавес отодвинулся в сторону, и вместо него в люк просунулась лохматая светловолосая голова. У владельца головы оказалась квадратная физиономия с маленькими веселыми глазками.
– Привет, Эрик, – по-техасски тягуче протянула голова, а волосатая рука вытерла влажный рот. – Что так рано, замучило похмелье?
– Страдал всю ночь. Ты не знаком с Уиллом, Сэм? Он у нас главный связист. Младший лейтенант Дрейк, лейтенант Уолсон.
– Рад познакомиться с вами, Дрейк. Главный связист, главный цензор, ответственный за связи с общественностью, мастер на все руки и всеобщий козел отпущения. В свободное время не дежурю по палубе, и потому все остальные офицеры ворчат. Вчера вот не смог погулять на вечеринке, так как капитану понадобилось отправить сообщение. Теперь ему приспичило отправить еще одно сообщение, будто нельзя подождать до Диего…
– Значит, решено? – спросил Эрик. – Идем получать предписание в Сан-Диего?
– Похоже на то, но в военно-морском флоте нельзя ничего знать наверняка. Не распространяйся особенно, а то многие огорчатся.
:– Вчера вечером вы не слишком много потеряли, – утешил я Уолсона. Начали за здравие, кончили за упокой.
– Слышал. Эрику не позавидуешь. Что-нибудь прояснилось? Мне показалось, вы упомянули Ленда, перед тем как я заглянул.
– Я должен навести о нем справки, – объяснил Эрик. – Его видели, когда он выходил из комнаты, где… где это случилось. Я был убежден, что это самоубийство, но теперь засомневался.
– Ты был знаком с этой девушкой? – Шустрые глазки Уолсона засветились любопытством.
– Она была моей подругой, – холодно ответил Эрик.
Соваться в чужие дела на корабле еще опаснее, чем на берегу: больше рискуешь заполучить врагов. Уолсон переменил тему:
– Будешь проверять Ленда, спроси, где он берет деньги, которые отсылает домой. Он отправил жене около пятисот долларов за последние два месяца…
– Правда? – Эрик встал. – У тебя есть запись?
– Естественно. Мы регистрируем все вложения, если они попадаются в письмах, подвергающихся цензуре, чтобы снять с себя ответственность.
– Я бы хотел просмотреть твою регистрационную книгу. Чтобы скопить пятьсот долларов, Ленду, с его жалованьем, понадобится по меньшей мере год.
– Зачем откладывать? Пошли со мной, только оденусь.
Через несколько минут мы, поднявшись следом за Уилсоном по трем лестницам, оказались в комнате связистов.
Там он протянул нам судовую книгу в матерчатом переплете.
– Записи найдешь сам, – сказал он Эрику. – Меня снова вызывает капитан.
Уолсон заспешил в каюту капитана, а мы с Эриком занялись книгой. Он находил нужную графу, а я записывал цифры на клочке бумаги. За двадцать минут мы выяснили, что в письмах Гектора Ленда к миссис Гектор Ленд в Детройт имелось шесть денежных вложений. Все записи были сделаны в последние три месяца и все датированы. Сумма каждый раз равнялась примерно ста долларам и в общей сложности составила шестьсот двадцать долларов.
– Ленд не мог выкроить эти деньги из своего заработка, – сказал Эрик, – у него есть другой источник дохода.
– Игра?
– Возможно. Но тогда ему должно было дьявольски везти.
– Он мог получить всю сумму разом, с блеском выиграв одну партию в кости, а потом отсылать деньги постепенно, чтобы не вызвать подозрений.
– Верно. Даты совпадают с нашими заходами в порт. За последние три месяца мы регулярно бывали в Перл. Каждые две недели проводили там дня три-четыре. Конечно, Ленду приходилось посылать деньги оттуда, потому что отправлять письма с моря невозможно. Не представляю, откуда у него этакие деньжищи?
– А где Ленд сейчас?
– Думаю, на своем месте. До следующей Капитанской мачты он будет на корабле, а потом, может быть, отправится на губу.
– За что?
– Он же признался, что вошел в комнату, чтобы украсть виски. Если он больше ни в чем не виноват, то все равно будет наказан и знает об этом.
– Едва ли мы сейчас выудим что-нибудь из Ленда, – сказал я, – вчера он до смерти перепугался. Но поговорить стоит.
– Я тоже так думаю.
Ленда мы нашли в офицерской столовой, где он помогал другим стюардам накрывать столы к завтраку. Он старался на нас не смотреть и продолжал работать, как будто нас не было. Работал он быстро и ловко, и до того тщательно разглаживал скатерти и раскладывал ножи, вилки и ложки, что можно было подумать, он решил посвятить этому мирному и уютному занятию остаток своей жизни. Когда Эрик окликнул его по имени, он выпрямился и произнес: «Да, сэр», так и не взглянув на нас.
В светлом металлическом помещении изуродованное черное лицо Ленда и его мощный торс казались чужеродными, точно вырванное с корнем лесное дерево, принесенное бурей в совершенно неподходящее место.
– Подойди сюда и присядь на минуту, – приказал ему Эрик. – Надо поговорить.
Ленд тут же подошел к нам и, после того как мы сели, устроился на краешке стула.
– Слушаю, сэр? – произнес он.
– В последнее время ты отсылаешь домой много денег.
– Не так уж и много, сэр. Только то, что мне удается скопить. Жене нужны деньги.
– Не сомневаюсь. Но это не объяснение.
– Я коплю, сэр. Почти ничего не трачу на себя. Отсылаю ей все жалованье.
– Как ты набрал шестьсот двадцать долларов за последние три месяца? Если украл, то я все равно узнаю.
Челюсти Ленда дернулись, как будто он хотел ответить, но не мог подобрать подходящих слов.
Наконец он сказал:
– Заработал, сэр. Я заработал.
– Как?
– Играл. Мне жутко везет в кости, вот я и выиграл эти деньги.
– С кем ты играл?
– С парнями. Со всеми, кто хотел поиграть.
– Парни с корабля?
– Да, сэр. Хотя нет, сэр. Только некоторые. Вообще-то я не припомню.
– Подумай как следует и вспомни, Ленд. Потому что я обязательно проверю все, что ты расскажешь, и, если соврешь, тебе грозят неприятности. Положение у тебя и без того не ахти, а игорные делишки его не улучшат.
– Да, сэр, – согласился Ленд. Мускулы на его лице напряглись оттого, что он изо всех сил сдерживал страх. – Но я эти деньги выиграл. Это правда, потому я вам так и сказал. В кости мне жутко везет…
– Ты уже говорил. Сходи на камбуз и посмотри, нет ли чего пожевать. Пора завтракать.
Ленд подскочил, будто под ним распрямилась пружина, и едва ли не опрометью бросился к камбузу.
– Думаешь, не врет? – спросил я.
– А я то почем знаю? – огрызнулся Эрик. – Черный будет скрывать от белого правду, пока его не возьмут за горло. Ленд слишком многим рискует.
Громкоговоритель на перегородке прошипел:
«Лейтенант Сван, пожалуйста, спуститесь на ют к телефону. Лейтенанта Свана срочно к телефону…»
– Наверное, из полиции. – Эрик устало вздохнул. – Как звали того детектива?
– Крэм.
Звонил детектив Крэм из Гонолулу. Он хотел получить формальные показания, касавшиеся обстоятельств смерти Сью Шолто от нас с Эриком и от меня персонально как от обнаружившего тело.
– Он хочет поговорить и с тобой, – вернувшись, сказал мне Эрик.
Взяв трубку, я произнес:
– Дрейк слушает.
– Это Крэм. Сможете зайти в полицейский участок сегодня утром? Я хочу выслушать вас побыстрей.
– Хорошо, но сперва я должен отметиться в транспортном управлении. Возможно, я должен буду скоро уехать.
– Да, помню. Дознание состоится сегодня после двенадцати. Вы обязаны присутствовать, и лейтенант Сван тоже.
– Мы будем. Есть что-нибудь новое?
– Нет. Но следователь сомневается, что это самоубийство. Трудность в том, что у нас нет ни единой зацепки. Преступником может оказаться кто угодно. Вопрос остается открытым, и я не представляю, как нам его закрыть. А вы?
– Я тоже.
– Ну что ж, поговорим, когда приедете ко мне. В девять удобно?
– Идет.
Мы проговорили битых два часа в кабинете Крэма за закрытыми жалюзи и пришли к тому, с чего начали. Сью Шолто могли убить Ленд, Эрик, я, Джин Халфорд, Мери Томпсон, миссис Мерривел, доктор Сэйво – в общем, любой из тех, кто принимал участие в вечеринке и не смог бы отчитаться за каждый свой шаг, не говоря уж о том, что оснований ограничивать круг подозреваемых лишь присутствовавшими не было. Каждый желающий мог свободно входить в Гонолулу-Хаус весь вечер.
Один упрямый факт то и дело заводил нас в тупик, заставляя отвергать любую свежую идею – ни у кого не было очевидной причины убивать Сью. Насколько нам было известно, только двоих людей – Эрика и Мери связывали с ней личные отношения, и оба они едва ли годились в подозреваемые. В итоге пришлось смириться с выводом, что Сью Шолто наложила на себя руки, и меня этот вывод нисколько не удивил.
Во время дознания, которое оказалось затянутым, тоскливым и путаным, я наблюдал за Мери. Только на ней отдыхали глаза в этой голой и душной комнате. Разумеется, смерть подруги потрясла ее – об этом говорила бледная до прозрачности кожа, скорбный взгляд и то, как она, давая присягу, сдерживала дрожь в руках. Раз или два голос ее сорвался, когда она рассказывала о том, что Сью обычно бывала веселой, а внезапно накатившее дурное настроение накануне вечером было совсем не типично для нее.
– Не думаю, что у нее была суицидная депрессия, – ответила Мери на вопрос коронера. – Сью была эмоциональна, возбудима, но она никогда бы не позволила себе впасть в черную меланхолию.
Глаза Мери потемнели от ужаса, когда она снова представила себе обмякшее безжизненное тело, одутловатое посиневшее лицо. Такой разлад с жизнью, что лучше – пустота. Теперь она с усилием выдавливала из себя слова, и следователь позволил ей покинуть место свидетеля.
Как только дознание завершилось, Мери первая заспешила к выходу, не замечая ничего вокруг. Однако, когда я вышел в холл, оказалось, что она ждет меня.
– Я надеялась, что нам удастся поговорить, прежде чем вы уедете, – сказала она.
– Я бы вам позвонил в любом случае. Я уезжаю завтра.
– Завтра? Это совсем скоро.
– Нормально. Гавайи сейчас для меня не самое приятное место.
– Для меня тоже. Мне стало казаться, что здесь никогда не случится ничего хорошего. Эти горы, облака, ярко-зеленое море, погода, которая никогда не портится, – все какое-то зловещее и бесчеловечное.
– Что-нибудь хорошее здесь все же может случиться, если вы согласитесь со мной пообедать. – Слова Мери произвели на меня впечатление, но я не хотел поддаваться подобным настроениям.
– Боюсь, что не составлю вам хорошей компании, но я готова.
– По-моему, нам надо постараться немного отвлечься. Как насчет того, чтобы искупаться на северном берегу? Я могу взять джип в транспортном управлении.
– Мне надо забежать домой переодеться и взять купальник.
Когда я заехал за Мери, она вышла ко мне в белом льняном платье. Волосы она подвязала лентой. Потом мы проехали через весь остров. Дальше от берега было теплее, а от свежего ветра, задувавшего в джип с откинутым верхом, щеки у нее порозовели. Насыщенный светом воздух нашептывал обещания, поля зеленели молодыми побегами ананасов, стволы пальм устремлялись ввысь к солнцу, будто высокие ноты. Но чем выше мы поднимались, тем чаще встречались нам валуны и ребра вулканических скал: точно сам ад вырывался здесь наружу, пробивая плечом поверхность земли.
Словно по молчаливому уговору, мы старались не упоминать о смерти Сью. Мы вообще очень мало говорили, берегли дыхание, чтобы хватило сил бегать и плавать. Берег был дикий, без волнорезов, и потому скакать на высоченных могучих валах, разбивавшихся о песок, было так же трудно и восхитительно, как на норовистой лошади.
Мери была очень похожа на дельфина. Позабыв о мрачных мыслях, она резвилась, подобно молодому животному. Утомившись, мы легли на чистый крупный песок, и, пока она спала, я любовался ею. Любовался покатыми плечами, завитками медовых волос на шее, округлыми руками, продолговатыми загорелыми бедрами, изящным изгибом спины и полнотой ягодиц. Я не касался ее и не разговаривал с ней, но я запомнил ее тело.
Настроение у нее снова испортилось с наступлением темноты. Мы прогуливались по берегу вдоль гостиницы, где поужинали. Вечерний бриз подул со стороны исчезающего в темноте моря. Рокот почти невидимых волн, то накатывавших, то отступавших, напоминал печальные мотивы здешних мест.
– Мне холодно, – пожаловалась Мери. Держа ее под руку, я почувствовал, что она немного дрожит. – И страшно, – добавила она.
– Вам надо пропустить еще стаканчик. А может, два.
– Лучше уж дюжину, чего там. Но ведь от этого забудешь лишь ненадолго.
– Что забудешь?
– То, что я чувствую. Мне неуютно, одиноко и страшно. Я ненавижу этот остров, Сэм. Мне кажется, что случится что-то ужасное, если я тут останусь.
– Что-то ужасное уже случилось, но не с вами. Подобный взгляд эгоистичен, но когда кто-то умирает у тебя на глазах, радует, что это не ты. На войне чувствительность у любого человека зарастает рубцовой тканью.
– Но разве война имеет отношение к случившемуся несчастью?
– Я уже высказывал свою точку зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24