– Не знаю. Но больше и глотка в рот не возьму, пока вся эта история не закончится.
Представшая пред моим мысленным взором безобидная сцена: мы с Хэтчером, развалившись на потертых кожаных сиденьях в курилке, пьем смертоносное или почти смертоносное зелье, показалась мне отвратительной. Омерзение, которое я ощутил, заставило меня впервые в жизни испытать что-то вроде сочувствия к женщинам из Христианского общества трезвости.
Я отчетливо вспомнил все, что было в комнате: коричневую бутылку на полу, тонкие губы Хэтчера, шептавшие строки письма.
– Интересно, оно все еще в поезде? – пробормотал я.
Наверное, я сказал это достаточно громко, потому что Мери переспросила:
– Что?
– Письмо Хэтчера. Он дописал его, когда мы были вместе, и отнес в ящик в клубном вагоне. Может быть, оно все еще там.
– Думаешь, письмо имеет отношение к его смерти?
– Не исключено. Схожу в клубный вагон, вдруг его еще не забрали.
Я хотел встать, но Мери удержала меня, схватив за руку:
– Нет. Я схожу. У тебя ужасный вид, Сэм.
– Голова кружится и уплывает в Ла-Манш.
– Бедняжка! Прошу тебя, ложись спать.
– Попробуй разобрать фамилию и адрес через стенку ящика, – попросил я.
– Постараюсь.
Я забрался по лесенке на свою полку. Мне показалось, что она очень высоко. Я снял китель. Это потребовало таких усилий, что я чуть было не завалился спать прямо в чем был, не раздеваясь. Внизу зашуршали шторки, Мери, мягко ступая, направилась в клубный вагон.
Потом до меня донеслись более тихие звуки приближавшихся шагов, до того осторожных, что это показалось мне подозрительным. Я чуть-чуть раздвинул свои шторки и посмотрел вниз. Двигаясь стремительно и бесшумно, будто пантера в джунглях, – а именно такое сравнение пришло мне в голову, когда я выглянул в коридор, – мимо меня проскользнул мужчина, направлявшийся туда же, куда и Мери. Я разглядел лишь макушку и плечи, но этого оказалось достаточно, чтоб узнать его.
Как только дверь тамбура беззвучно закрылась, я спустился и отправился следом за ним. Воображение мое, подогретое пережитым, до того разыгралось, что я ощутил ненависть к человеку с пронзительным взглядом, и мне страшно захотелось подловить его на чем-то, чтоб появилась причина наброситься на него с кулаками. Он вел себя как подкарауливающий добычу зверь. Я тоже.
Но когда я, остановившись на сквозняке в раскачивавшемся тамбуре, разглядел его сквозь дверное стекло, он казался совершенно спокойным. Более того, он вообще повернулся ко мне спиной и всматривался куда-то в глубину вагона. Даже не пытаясь скрыть свои намерения, я распахнул дверь и направился к нему. Вздрогнув, он повернулся стремительно и ловко, бессознательно схватившись при этом правой рукой за левый лацкан пиджака. Я нарочно наткнулся на него, проходя мимо, и задел за какой-то твердый предмет слева на его груди, – не иначе пистолет в наплечной кобуре.
Мери, вот кого он выслеживал! Она сидела у почтового ящика, в дальнем конце полутемного вагона, наполовину заполненного спящими пассажирами и освещенного с обеих сторон только ночниками. Я пробирался к ней, перешагивая через вытянутые ноги и стараясь не упустить из виду человека в коридоре. Заслышав мои шаги, Мери испуганно вздрогнула и подняла глаза. В правой руке она держала щипчики для бровей, в левой – письмо Хэтчера.
– Опусти его скорей обратно, – просипел я. – За тобой следят, залезать в почтовый ящик – государственное преступление.
– Ты меня не предупредил!
– Я попросил тебя прочитать адрес через стекло. Брось письмо назад.
Голос у меня был настолько взволнованный, что ее рука поднялась, будто сама по себе, и уронила письмо в щель.
– Запомнила адрес?
– Нет. И все из-за тебя.
Я обернулся, но в коридоре уже никого не оказалось.
– Мне не хотелось, чтобы ты попала в беду. За тобой наблюдал один человек.
– Кто? – Ее зрачки, расширившись, казались почти черными. Нежный рот приоткрылся от растерянности, руки немного дрожали.
– Черноволосый, с пронзительным взглядом. Утром он был с нами в этом вагоне.
Присев на корточки, я попробовал прочитать адрес на конверте, но в темноте его невозможно было разобрать; чиркнув зажигалкой, я повторил попытку. Все строчки до конца мне разобрать не удалось, и все же я увидел то, что хотел: «Лора Итон, Бат-стрит, Санта-Барбара». Пока я записывал адрес в записную книжку, Мери наблюдала за мной.
– Зачем тебе это?
– Собираюсь навестить девушку. Хочу узнать, что в письме.
– Это важно?
– Важно. Я устал от того, что кто-то все время умирает. Люди должны умирать от старости.
Неожиданно у Мери начался истерический припадок, не хуже того, что недавно пережил я. В шелковом халате с театрально развевающимися складками, она метнулась ко мне и с такой силой обхватила руками, что я подумал, они вот-вот затрещат.
– Умоляю, Сэм, брось все это, – твердила она. – Я боюсь, тебя тоже убьют.
– Я начинаю думать, что это не имеет большого значения. Мне ненавистны эти кошмарные смерти.
– Разве тебе не хочется жить, Сэм? – В глазах ее стояли прозрачные слезы, напоминающие вечернюю росу на закрывающихся лепестках цветов. – Разве ты не любишь меня?
– Люблю. Но я ненавижу то, что повлекло за собой гибель трех людей. Если ты сойдешь на следующей станции, я не обижусь. Может, тебе лучше сойти.
Настроение у Мери мгновенно изменилось.
– Не беспокойся. Я остаюсь. Но если ты хочешь завтра быть в форме, тебе необходимо выспаться.
– Из тебя получится хорошая жена. – Я поцеловал ее.
– Ты так думаешь, Сэм? Ты в самом деле так думаешь?
Где-то позади нас растревоженный пассажир шумно всхрапнул в знак протеста.
– Идем спать, – сказал я.
Мы снова прошли мимо темноволосого, торчавшего в коридоре нашего «пульмана». Он смотрел в окно, но повернулся и проводил нас взглядом. Я снова напрягся, и кровь сердито застучала у меня в висках. Делать, однако, было нечего, пришлось укладываться спать.
Когда, лежа на своей полке, я закрыл глаза, она стала раскачиваться подо мной, как верхушка дерева. Снаружи, за пределами моей клетушки, одиноко посвистывал паровозный гудок, и ночь черным вихрем проносилась мимо. «Куда мы едем?» – спрашивал я себя устало, а затем, уже во сне, растерянно двигался среди уставившихся на меня пустых глазниц, блуждал по лесам мертвых тел, раскинувшихся вдоль тифозных ручьев, и наконец добрался до открытого пространства, где горбатый паук взглянул на меня своими глазами-бусинами, а потом заковылял прочь на множестве лап. Кроваво-красное солнце всходило на низком небе. Я бродил по пустыне вымирающего мира, по его гнилостной оболочке, ускользавшей из-под моих торопливых ног, а когда и эта оболочка исчезла, рухнул в бездонную немую пропасть.
Закрывавшие мою полку шторки раздвинулись, и озабоченный проводник доложил мне, что уже полдень.
Глава 9
В столовую я вошел, когда прозвенел последний звонок, оповещавший пассажиров о ланче. По дороге я увидел Мери, болтавшую в клубном вагоне с дамами Тессинджер.
Она проводила меня. Выглядела она посвежевшей и беспечной, страхи минувшей ночи улетучились.
– Как дела, Сэм? Ты проспал все утро как бревно, и мне ужасно не хотелось тебя будить.
– Больше всего на свете люблю поспать до полудня. Правда, впервые в жизни прохрапел двенадцать часов, а чувствую, что перебрал накануне.
– Ты должен пить только хорошее чистое виски.
– Я бы выпил хорошей чистой воды.
– Понимаю. Виски у всех кончилось, и купить его будет негде до конца пути.
– Плохо, почти как в море.
– Правда? – Чуть подавшись вперед, Мери легонько чмокнула меня в щеку.
– Ну, не совсем. Вообще-то в море жизнь спокойная, но зато менее интересная. Рядом нет женщин…
– Совсем-совсем? Ни одной?
– Ну да, ни одной. Все-таки приятно, когда женщина снова рядом. И еще мне всегда хотелось собаку.
– Собаку завести нетрудно.
– Не так легко, как тебе кажется. Ни одной собаке нет до меня дела. Посмотрите на меня, обессобаченного!
– Ты определенно чувствуешь себя сегодня лучше.
– Да, потому что чувствовать себя хуже – невозможно.
– Тебе лучше поторопиться, если ты хочешь что-нибудь съесть. Я поела сто лет назад.
Мери снова отправилась к дамам Тессинджер. В ресторане все еще было полно народу, и пока я пробирался между притихшими столиками, уши у меня покраснели. Я знал, о чем станут перешептываться сплетники и сплетницы: «Едва не допился до смерти. Надо же, не уважать себя до такой степени! Вроде бы приличный человек. Позорит форму». Неприятно было то, что отчасти сплетники были правы. При свете дня, да еще с похмелья, мои ночные похождения выглядели до неприличия глупыми.
Майор Райт сидел за столиком один и кивком пригласил меня присоединиться к нему.
– Выглядите получше. А как самочувствие?
– Нормально. Хотя горло до сих пор болит.
– Эфир сильный раздражитель. Попозже я взгляну на ваше горло.
Посмотрев в окно, я с неизбывным удивлением путешественника отметил изменения, произошедшие за день пути. Покидая Детройт и Чикаго, я дрожал на студеном ветру, дувшем с озер. Бесснежная, солнечная прерия, открывавшаяся сейчас за окном, простиралась под летним небом.
– Где мы? Я не заглянул в расписание.
– В Техасе. Последняя остановка была в Амарилло.
– Весна приходит сюда рано.
– Здесь сейчас лучшее время года. Летом тут слишком жарко.
Тема погоды была исчерпана, и я задал доктору вопрос, который не давал мне покоя:
– Что с Хэтчером?
– Тело сняли с поезда в Уихите. Я передал его и бутылку виски полиции штата Канзас. Они должны связаться с полицией Миссури, чтобы отыскать продавца, который всучил Хэтчеру бутылку. Мне показалось, у них были большие сомнения насчет того, что это возможно. Канзас-Сити – большой город.
– А что будет с телом?
– Переправят родственникам в Канзас-Сити. Судя по документам, у него там брат. Произведут, конечно, вскрытие. Мне бы самому хотелось произвести это вскрытие.
– Не сказал бы, что ваше желание мне понятно.
– Чрезвычайно интересно. Извлечение эфира из тканей путем дистилляции. Если не ошибаюсь, описано Гетлером.
Поедая сомнительного качества мясные тефтели, мы смотрели, как мимо нас проплывают пожухшие ровные поля. Вдали, над горизонтом, поднимался угольно-серый дым нефтяных промыслов.
– Значит, смерть Хэтчера зарегистрирована как несчастный случай?
– Я не знаю, какое еще определение тут подойдет. С Хэтчером произошел несчастный случай. Если же говорить о торговце, то тут мы имеем дело с предумышленным убийством.
– Неужели яд в бутылку невозможно добавить в поезде?
– Дырку нельзя просверлить в поезде.
– Но ведь эфир могли добавить после того, как я открыл бутылку. Она стояла, и никто ее не сторожил.
– Кто возит с собой в поезде эфир?
– Доктор, – сморозил я. – В поезде есть другие врачи?
Мое предположение не понравилось майору Райту. По его помрачневшему круглому лицу было заметно, что он оскорблен в лучших чувствах.
– Не знаю, но я глубоко убежден, что представители медицинской профессии не станут добавлять яд в бутылки со спиртными напитками.
– Ну разумеется, – сказал я примирительно. – Таким образом, вы не сомневаетесь, что Хэтчер умер случайно.
С минуту майор Райт не отвечал. Затем он сказал:
– С физиологической точки зрения – да. С психологической не совсем. Хэтчер должен был понимать, что пьет недоброкачественное виски. Вы ведь тоже это понимали, разве не так?
– Я знал, что оно недоброкачественное. Но не предполагал, что до такой степени.
– И все же вы должны были понимать, что рискуете. Так зачем же пили?
– Хотелось выпить, а ничего другого не нашлось.
– Вот именно. Вы хотели выпить. А почему вы хотели выпить? Почему хотел выпить Хэтчер? Я вам объясню. Если говорить коротко, ваша жизнь вас не устраивала. Вам захотелось ненадолго от нее избавиться, ненадолго умереть. Возможно, забыть на какое-то время войну. Хотя на самом-то деле вы стремились убежать от самих себя. Злоупотребление алкоголем есть сознательное, постепенное самоубийство.
В другой раз проповедь майора заинтересовала бы меня, но сейчас мне необходимо было слишком многое обдумать. Накануне вечером я собирался рассказать Райту всю историю с самого начала. Теперь это было бессмысленно. Он все для себя решил, и пытаться переубедить его было бы пустой тратой времени. Допустим, я бы все же попробовал, – какова была моя версия смерти Хэтчера? И кто из пассажиров мог быть подозреваемым?
Я еще раз перебрал в уме все события, предшествовавшие гибели солдата. Недолгий период, что я был без сознания, прозрачной завесой навис над вчерашним вечером, исказив воспоминания. Весь день накануне ограничивался наполнявшимися, словно по волшебству, стаканами, ощущением тепла, легкости и головокружения на грани дурноты, обрывками разговоров, слишком большим количеством выкуренных сигарет, внезапно появлявшимися в ярком свете лицами. Андерсон, мисс Грин, дамы Тессинджер, Тедди Траск, смуглый мужчина в темном костюме – я до сих пор не знал его имени, но Урия очень ему подходило. Насколько я помнил, любой из них мог легко добраться до бутылки. В курилке она оставалась без присмотра по меньшей мере минут десять, пока мы с Мери выходили на платформу, чтобы посмотреть на Топеку.
Бесполезно было исключать тех, кто был мне знаком. В поезде находилось множество других людей, которые с тем же успехом могли добавить яд в бутылку. И все-таки мой мозг должен был хоть за что-то зацепиться, иначе он разлетелся бы на куски, как мотор, которому нечего приводить в движение.
Лучше было начать с наименее вероятного. Дамы Тессинджер: Рита вне подозрений. Она всего лишь прелестное дитя. Девочка-подросток под стеклянным колпаком, ожидающая того, кто его приподнимет. Роль колпака играет мать. В старшей даме горит огонь, тем более Тедди подул на угли. Однако разум отказывался вообразить миссис Тессинджер в роли убийцы. В ней чувствовалась утонченность воспитанной, а может, и благородной женщины. Шпионить и убивать – такие недостойные занятия не для нее.
Майор Райт. Достаточно было взглянуть ему в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24