С невинным высокомерием своих неполных двадцати она разглядывала тридцатилетнего мужчину, развалившегося в кресле с моей стороны примерно в середине вагона.
Лицо мужчины, продолговатое и угрюмое, оставалось сизоватым после недавнего бритья. Глазки, маленькие и темные, были близко посажены. Над низким лбом торчал темный ежик жестких волос. Синий саржевый костюм сидел на нем так складно, словно он в нем родился. Этот человек напомнил мне черноволосого Урию Гипа. Имя этого персонажа я запомнил с великим трудом, но зато на всю жизнь.
– Интересно, почему у него такой недовольный вид? – недоумевала Рита Тессинджер, будто мужчина был недостаточно благодарен ей за возможность вдыхать воздух, который она выдыхала с помощью изящного движения диафрагмы.
– Пожалуйста, не обсуждай присутствующих, детка, – пропела миссис Тессинджер, как пластинка с записью Эмили Пост.
– А о чем же тогда говорить?
– Мы бы могли побеседовать о погоде, – с готовностью предложила женщина, сидевшая по другую руку от Риты. – Ужас, правда? Ветер с озера пронизывает до костей. Мне милее солнечный Юг.
– Я люблю Юг, – поддержала ее Рита, чтобы все поняли, что она там бывала. – Но Чикаго я тоже люблю. Он такой оживленный.
– Большой город – вот все, что о нем можно сказать. С меня довольно больших городов, – устало произнесла Ритина соседка, словно она повидала за свою жизнь немало больших городов. Я не был уверен, что так уж близко.
Женщине было за пятьдесят. Остроносая, с грубоватым, сильно накрашенным лицом, в ярко-синем костюме и пунцовой, под цвет румян, блузке. Однако, несмотря на полнейшее отсутствие вкуса, что-то в ней было. Немолодые, скрытые под тушью для ресниц глаза внимательно изучали окружающих. Когда женщина двигала руками, а руки ее, не находя покоя, все время дрожали от нервного возбуждения, на них позвякивал дорожный набор искусственных украшений. И все же что-то в ней было. Скорей всего, за плечами у нее остались большие дела, которые принесли ей богатство и власть.
Заметив, что я разглядываю ее, Мери, не удержавшись, прошептала мне на ухо по-женски ехидно:
– Ну и шляпа, правда, кошмар?
Шляпа на самом деле была кошмарная. Огромная, беспорядочно утыканная перьями. Да и вообще женщина была кошмарная.
Ее сосед, судя по всему, держался иного мнения, поскольку он то и дело косился на нее с нескрываемым любопытством.
Сам он, пожалуй, только этим и был интересен. Неловкие попытки завязать разговор, тщательно подстриженные редеющие волосы, широкие, оплывающие жиром плечи, мясистые скрещенные лодыжки в шелковых носках, тесноватый, успевший измяться костюм в елочку, дорогой кричащий галстук – все говорило о том, что он преуспевающий американский бизнесмен. По его рукам, большим и натруженным, было заметно, что в свое время ему пришлось ими хорошенько поработать. Красивый рубиновый перстень свидетельствовал о том, что больше работать руками ему не придется.
Поезд вздрогнул, ожил и, дернувшись раза два-три, тронулся, подав пример американскому бизнесмену.
– Наконец-то поехали! – произнес он, обращаясь к объекту своего внимания. – Я уж думал, мы никогда не сдвинемся с места.
– Я тоже, – ответила дама. – Я приехала сюда из Калифорнии.
– Вы живете в Калифорнии?
– Почти всегда. Большую часть года. А вы?
– Нет. У меня там имеются деловые интересы, так что бываю несколько раз в год. Но оставаться так долго, чтобы надоело, не приходилось.
– А какой у вас бизнес?
– Видите ли, я вкладываю средства в различные предприятия. Во-первых, нефть. Честно говоря, нефть начинает интересовать меня все больше и больше.
Он пошел разглагольствовать о нефтяном бизнесе.
Так и не найдя собеседника, Рита попробовала примериться ко мне, была уничтожена взглядом Мери, скромно потупилась, но вскоре заерзала на месте опять. На этот раз она затопала по ковру своей маленькой аккуратной ножкой, и облачка пыли взметнулись ввысь дымком крохотных взрывов.
– Угомонись, – произнесла миссис Тессинджер, не отрывая красивых глаз от журнала «Мадемуазель».
Утро близилось к концу, а в баре до сих пор не появился ни один посетитель. Окраины Чикаго уплывали в небытие. Быстрый однообразный ритм мчавшегося вперед поезда, проникая в мое сознание, бился, словно дополнительное маленькое сердце. Меня захватило ощущение пути, восторг бегства.
Все, что бы ни происходило в Детройте после смерти Бесси Ленд, слегка отдавало кошмаром, в каждом городском доме был опасный подвал. Я сказал себе, что еду на юг искать Гектора Ленда, но я знал, что еще и бегу из города, который стал мне отвратителен, и от проблем, которые я не могу решить.
Небольшое облегчение я испытывал лишь оттого, что делом теперь занималось ФБР. Хефлер пришел в пятницу на дознание и заверил меня, что работа будет продолжена.
Его люди уже вышли на «Черный Израиль», а пока они собирают факты, предпочтительней, чтобы официальной версией смерти Бесси Ленд оставалось самоубийство.
Я попробовал успокоить свою совесть, сказав себе, что делал и делаю все возможное. Увы, справедливость требовала признать, что я удираю. Вскоре, однако, выяснилось, что я бегу, как гончая по кругу. Куда бы я ни шел, крысы прокладывали себе путь под землей. Я думал, что, уехав, послал все к черту, но оказалось, меня еще многое ожидало впереди.
Первый же звонок, оповещавший о ланче, заставил меня вернуться к действительности.
– Неважный из меня попутчик, – сказал я Мери.
– Отчего же? Ты мне даже больше нравишься, когда молчишь.
– Я бы хотел, чтобы меня любили за мое красноречие.
– За это еще никого не любили. Пошли лучше займем очередь, пока она не слишком длинная.
Стоя в очереди за Мери, я, подув ей в затылок, прошептал:
– Все равно, то, что я хочу тебе сказать, нельзя сказать, когда кругом люди.
В ответ она почти незаметно прижалась плечами к моей груди.
Уныло начавшийся день сразу показался мне восхитительным, а мысль о том, сколько всего хорошего нам еще предстоит, ударила в голову как вино. А от вина, как известно, самое тяжкое похмелье.
Пожилая дама, стоявшая впереди Мери, повернулась, чтобы посмотреть на нее, и, найдя ее наружность приятной, сказала:
– Ну разве не безобразие заставить нас стоять в очереди за ланчем? Если бы я знала, ни за что бы не уехала из Гранд-Рэпидз!
– В последние дни идет передислокация войск, – объяснила ей Мери.
– Да, но хотелось бы, чтобы правительство заботилось и о людях, оплативших проезд.
Заметив мою форму, пожилая дама умолкла. Мери, торопливо оглянувшись, улыбнулась мне.
– Раньше еда доставляла удовольствие, – произнес мужчина за моей спиной. – Теперь я ем что попало и называю себя счастливчиком. Никуда не денешься, война. Верно, сэр?
Это оказался дородный мужчина, тот, что занимался нефтяным бизнесом. Я повернулся, чтобы ответить, и увидел, что женщина в пунцовой блузке с ним. Он, видимо, был шустрее, чем я думал.
Очередь в вагон-ресторан постепенно продвигалась, и в конце-концов мы заняли столик на четверых: я и Мери сели с одной стороны, а нефтяной бизнесмен и его спутница напротив.
– Моя фамилия Андерсон, – объявил он, протягивая мне руку через стол. – Рад познакомиться с вами, лейтенант.
– Дрейк, – представился я. – А это мисс Томпсон.
– А это мисс Грин, – сказал Андерсон. Мисс Грин, обнажив зубы, слишком хорошие, чтоб быть настоящими, произнесла с едва уловимой насмешкой:
– Значит, вы – не молодожены. Я смотрю, друг на друга не налюбуются, подумала, у вас медовый месяц.
– Мы просто друзья, – вспыхнув, сказала Мери.
– О, вы ведь еще совсем юные! – неожиданно ответила ей мисс Грин. – У вас впереди целая жизнь.
– Это нам, людям постарше, надо срывать цветы наслаждения, пока хватает сил, – сказал Андерсон, – верно я говорю?
Мисс Грин, нисколько не смутившись, захохотала и, чиркнув автоматической зажигалкой, закурила сигарету в пунцовом мундштуке. Огонек мерцал в ее дрожащей руке, словно свеча на ветру. Было в ней что-то неуловимо напоминавшее мне о госпитале, и я подумал, что она, возможно, серьезно больна.
– Вы, наверное, в отпуске, мистер Дрейк? – спросил Андерсон. – Завидую вам, молодым: война позволяет испытать столько острых ощущений!
– Да. Я провел год на юге Тихого океана.
Я присмотрелся к нему повнимательней. Он не был таким уж старым. Может, лет сорока пяти. Хотя по его лицу, пухлому и добродушному, с голубыми детскими глазами, в которых был не особенно заметен интеллект, возраст было трудно определить.
– Есть одна вещь, из-за которой я люблю ездить поездом, – сказала мисс Грин, – знакомишься с новыми людьми, а я всегда рада новым встречам.
– Я тоже, – с едва уловимой иронией поддакнула ей Мери, – в поездах, на пароходах, в трамваях и автобусах лучше всего заводить знакомства.
– Еще на фуникулерах и на паромах, – добавил я.
Мисс Грин была вовсе не такая скучная, как показалось вначале. Она снова залилась хохотом, вскоре, однако, перешедшим в кашель. В промежутке между приступами она сумела выговорить:
– Не забудьте метро.
– Американцы вообще легко заводят друзей, за это я и люблю Америку, – рассуждал мистер Андерсон. – Некоторые из самых моих выгодных контрактов я заключил с людьми, которых встретил в поезде, встретил впервые и больше никогда не видел. Что вы обо всем этом думаете, мистер Дрейк?
– Согласен.
Поданный нам весьма посредственный ланч был скрашен разговорами в том же духе. Из вагона-ресторана в клубный вагон мы возвращались с мистером Андерсоном и мисс Грин. Я ему, похоже, понравился, и потому с замирающим сердцем узнал, что он едет до самого Лос-Анджелеса.
Однако имевшаяся у мистера Андерсона бутылка шотландского виски стала для всех нас вознаграждением за его болтливость. Он предложил нам распить ее, дабы скрепить нашу трансконтинентальную дружбу. Бутылка «Тичерз Хайлэнд Крим» была извлечена из его новенького скрипучего кожаного саквояжа. Стюард из бара принес нам содовой, и мы все хватанули по стакану.
– Вот теперь нормально, – сказал мистер Андерсон. – А как вам?
Я подтвердил, что теперь нормально. Мистер Андерсон произнес несколько заранее отрепетированных фраз о великом будущем нефтяного бизнеса. Сидевший рядом с ним мужчина подался вперед и, опершись локтем о колено, почтительно внимал Андерсону, будто долгое время мечтал узнать об этом самом будущем и наконец дождался такой возможности. Это был рыжеватый маленький человечек с подвижным лицом клоуна или характерного актера. Причем в чертах этого лица было некое странное несоответствие. Крутой лоб и срезанный подбородок, толстый сплющенный, как у мопса, нос и тонкий выразительный рот. Глаза у него были голубые и абсолютно бездонные, готовые впитывать все подряд. С особой охотой они впитывали Риту Тессинджер, ради которой на самом деле мужчина и подался вперед. Перехватить Ритин взгляд он пока не сумел, но не терял надежды. Глаза его то и дело перескакивали с Риты на бутылку скотча, которую Андерсон поставил рядом со своим креслом.
Когда мы пошли по второму кругу, Андерсон предложил мужчине выпить. Тот залпом, не выказав никаких чувств, опустошил стакан, а потом, вздохнув, предложил:
– Будем друзьями. У меня в чемодане осталось немного бурбона, но с вашим виски он не идет ни в какое сравнение. С ним ничто не сравнится. Моя фамилия, между прочим, Траск. Тедди Траск. Зовите меня Тедди, меня все так зовут, это удобней. Меня назвали в честь Теодора Рузвельта. Мой отец был республиканцем, сторонником «оленя-самца», да так и остался. Он не голосует с 1912 года.
Все по очереди представились и, недолго думая, еще раз выпили.
– Забавная история, – произнес Тедди Траск достаточно громко, чтобы его услышала Рита Тессинджер. – Я был только что в Шотландии и ни за какие деньги не смог купить скотч. Вернулся в Штаты, и что я имею? Немного скотча.
– Чем вы занимались в Шотландии? – спросила Мери.
– Мистер Андерсон, – продолжал свое Тедди Траск, – вы необыкновенный человек! Вы человек, подаривший мне первый за полгода глоток скотча. Нигде в Европе я не нашел ни капли.
Рита Тессинджер наблюдала за ним с откровенным интересом. Миссис Тессинджер оторвала глаза от журнала, беззвучно чихнула и вернулась к чтению.
– Извините, – обратился Тедди Траск к Мери. – Я ездил в Европу развлекать солдат. По три представления в день в течение шести месяцев. Немного веселья. Теперь меня ждут на Тихом океане. «Где Траск? – спрашивает Нимиц у Макартура. – Нам нужен Траск». Вот я и еду.
– А какие вы даете представления?
Траск достал сигарету из левого уха Андерсона и зажег ее, изобразив изумление. Рита Тессинджер восхищенно захохотала.
– Я маг, – объяснил Тедди Траск. – Иллюзионист. И еще я читаю мысли.
– Ой, прошу вас, почитайте мысли, – впервые подала голос Рита. – Я ужасно хочу, чтобы мои мысли прочитали.
– Чьи угодно, только не ваши. Вы мне нравитесь такая, как есть. Загадочная.
Столь смелый комплимент заставил девушку покраснеть, но она проглотила его.
– Ну тогда покажите какие-нибудь другие фокусы. Магия – это восхитительно, правда, мама?
– Восхитительно, – вяло согласилась миссис Тессинджер.
Тедди Траск не нуждался в уговорах. Открыв черный кожаный чемодан, он занялся приготовлениями. Затем целый час, а может и больше, он показывал нам свои фокусы. Тедди превращал стакан риса в стакан виски. Показал целую серию трюков с кольцом. Он выделывал всякие штуки с картами и находил неожиданные предметы в кармане Андерсона, шляпе мисс Грин и сумочке Риты Тессинджер. Поезд прополз мимо заснеженных ферм Иллинойса, пересек замерзшую Миссисипи и подбирался к Миссури. Бутылка скотча была пуста, и мы с Тедди Траском открыли по бутылке бурбона.
Миссис Тессинджер, сдавшись, позволила себе выпить полную порцию, а Рите разрешила налить половину.
– Вы сказали, что умеете читать мысли, мистер Траск, – повторила Рита, когда Тедди начал укладывать свое хозяйство. – Мне кажется, было бы ужасно интересно, если бы вы прочитали чьи-нибудь мысли.
– Сожалею, что проболтался. Без помощника у меня едва ли что-то получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24