Утренние газеты не сообщили
ничего нового. Я пошел в свой офис и стал ждать, когда Питер переменит
свое решение и позвонит мне.
Он мне, по правде, не был нужен. У меня все еще были его деньги. Даже
без этого, даже без его поддержки в Монтевисте, я мог пойти работать с
Перлбергом, расследуя убийство Мартеля. Но по некоей важной причине я
хотел, чтобы он мне позвонил и нанял меня. Я подумал в своих ночных
одиноких размышлениях, что приобрел воображаемого сына - бедного толстого
сына, который проедал свои печали вместо того, чтобы пропивать их, как все
нормальные люди.
Солнце пробивалось сквозь утренний туман и высушило тротуары. Моя
депрессия постепенно проходила. Я перелистал свою почту, ожидая найти
какое-нибудь предвестие.
Любопытный конверт из Испании с портретом генерала Франко на марке
был адресован сеньору Лу Арчеру. Вложенное внутрь письмо гласило:
Сердечный вам привет: это послание из далекой Испании для того, чтобы
привлечь ваше внимание к нашему новому выпуску мебели с исключительно
испанским орнаментом и характером, как, например, изображением корриды или
танцев фламенко. Приезжайте и посмотрите в одном из любых наших магазинов
в Лос-Анджелесе.
Мне понравилась папка для почты, которую прислала Торговая палата из
Лас-Вегаса. Среди имеющихся развлечений упоминалось о плавании, гольфе,
теннисе, кеглях, водных лыжах, походах в церковь и на концерты. Но ни
слова не говорилось об азартных играх.
Собственно, это и было предвестие. Пока я с улыбкой рассматривал
папку, позвонил капитан Перлберг.
- Вы заняты, Арчер?
- Не очень. Мой клиент потерял ко мне интерес.
- Очень плохо, - сказал он бодрым голосом, - вы могли бы нам обоим
сослужить службу. Не хотели бы вы побеседовать со старушкой Мартеля?
- Его матерью?
- Это я и говорю. Она прилетела из Панамы сегодня утром и устроила
плач над телом своего сына. Вы знаете больше о подоплеке всего дела, чем
я, и мне пришло в голову, что если бы захотели поговорить об этом с ней,
вы могли бы способствовать заглушению международного инцидента.
- Где она сейчас?
- Она сняла двойной люкс в отеле "Беверли-Хиллз". В данный момент она
спит, но она ждет вас после обеда, скажем в четверть второго. Она для вас
будет хорошим клиентом.
- Кто мне заплатит?
- Она заплатит. Она перегружена деньгами.
- Я думал, что она из голодной губернии.
- Вы ошиблись, - сказал Перлберг. - Генеральный консул сказал мне,
что она замужем за вице-президентом банка в городе Панаме.
- Как ее зовут?
- Розалес, Рикардо Розалес.
Это было имя вице-президента того банка "Новая Гранада", который
написал письмо Мариэтте с сообщением, что денег больше не будет.
- Буду рад нанести визит миссис Розалес.
Я позвонил профессору Аллану Бошу в Государственный колледж в
Лос-Анджелесе. Бош сказал, что будет рад пообедать со мной и рассказать
все, что знает, о Педро Доминго, но у него опять проблема времени.
- Я могу подъехать в колледж, профессор. У вас там есть ресторан?
- У нас три таких заведения, - сказал он. - Кафетерий, Инферно и
"Вершина севера".
- Инферно звучит интересно.
- Менее интересно на деле, чем звучит. В действительности, это просто
автомат. Давайте встретимся в "Вершине севера". Это на крыше нашего
северного здания.
Колледж расположен на восточной границе города. Я выбрал Голливудскую
магистраль до Сан-Бернандино и оттуда доехал до поворота на Восточную
авеню. Территория колледжа представляла собой искромсанный холм,
застроенный зданиями. Места для паковки было мало. Так что я запарковался
на служебном месте и поднялся на лифте на шестой этаж, где находилась
"Вершина севера".
Профессор Бош оказался моложавого вида человеком в возрасте лет
тридцати, ростом достаточным для того, чтобы играть центральным в
баскетбольной команде. Он немного сутулился, как все большие люди, но
смотрел прямо. Его речь была отрывистой, со среднезападным акцентом.
- Удивительно, что вы приехали вовремя. Дорога загружена. Я занял
место у окна.
Он провел меня к восточной стороне гудящего зала. Из окна открывался
вид в сторону Пасадена и гор.
- Вы хотели бы, чтобы я рассказал вам все, что знаю, о Педро Доминго,
- произнес Бош за луковым супом.
- Да, я интересуюсь им и его родственниками. Профессор Таппинджер
сказал, что его мать из кабаре, девица "Голубой Луны". Это панамский
эквивалент наших девочек по вызову? Не так ли?
- Полагаю, так. - Бош запихнул свое тело в кресло и посмотрел на меня
сбоку через стол. - Прежде чем мы продолжим, скажите мне, почему об
убийстве Педро не было сообщения в газетах?
- Об этом сообщили. Таппинджер не сказал вам, что он пользовался
другим именем?
- Может быть, и сказал, я не помню.
Мы оба вспылили, и он некоторое время молчал, пристально глядя на
меня.
- Каким именем пользовался Педро Доминго? - спросил он.
- Фрэнсис Мартель.
- Это интересно, - произнес Бош, не сказав почему. - Я видел
сообщение об этом. Не высказывалось ли предположение, что это гангстерская
разборка?
- Такое предположение было.
- Ваши слова звучат как-то неубедительно.
- Я все больше и больше склоняюсь к этому.
Бош перестал есть. Он больше не прикасался к супу. Когда подоспел
стейк, он механически разрезал его на кусочки и не стал их есть.
- Кажется, я задаю много вопросов, - сказал он. - Я интересовался
Педро Доминго. У него был острый ум, беспорядочный, но определенно
незаурядный. Он был очень жизнерадостным.
- Все это у него исчезло.
- Почему он пользовался фальшивым именем?
- Он украл кучу денег и не хотел быть пойманным. Он также хотел
произвести впечатление на девушку, которая увлекалась французским. Он
выдавал себя за французского аристократа по имени Фрэнсис Мартель. Это
звучит лучше, чем Педро Доминго, особенно в Южной Калифорнии.
- К тому же это почти подлинное имя.
- Подлинное?
- Настолько же подлинное, насколько подлинны все генеалогические
претензии. Дед Педро, отец ее матери, носил имя Мартель. Он, может быть, и
не был аристократом, в точном смысле, но он был образованным парижанином.
Он прибыл из Франции молодым инженером "Ла Компани Универсаль".
- Я не знаю французского, профессор.
- Это название компании, которое Лессепс дал своему предприятию по
построению канала, - большое имя для грандиозной аферы. Она обанкротилась
где-то до 1890 года, и прародитель Мартеля потерял свои деньги. Он решил
остаться в Панаме. Он, как любитель, занимался орнитологией, и особенно
его интересовала флора и фауна.
С течением времени он превращался все больше в местного жителя и
провел свои последние годы с девушкой из одной из деревень. Педро говорил,
что она происходила из первых рабов, которые боролись с Фрэнсисом Дрейком
против испанцев. Он претендовал на то, что является прямым потомком Дрейка
через нее, - этим и объясняется имя Фрэнсис. Но я думаю, что это была его
чистейшая фантазия. Педро был весьма изобретательным фантазером.
- Это опасно, - сказал я, - тогда возникает желание соответственно и
вести себя.
- Полагаю, что так. Во всяком случае, эта деревенская девушка была
бабушкой Педро по материнской линии. Его мать и он взяли от нее имя
Доминго.
- Кто был отцом Педро?
- Он не знает. Мне кажется, и мать его не знает. Она вела
беспорядочную жизнь, это мягко говоря. Но она поддерживала традиции деда
всю жизнь.
В Панаме существуют устоявшиеся определенные французские традиции.
Мать Педро научила его французскому одновременно с испанским. Они вместе
читали дедовы книги. Старик был достаточно образованным - в его библиотеке
имелись книги начиная от Ла Фонтена и Декарта до Бодлера. Педро получил
вполне приличное образование во французском. Можете понять, почему он так
увлекся языком. Он был трущобным мальчишкой, с индейской и рабской кровью
в своих венах, так же как и французской. Эта тяга к французскому была его
единственным отличием и единственной надеждой на отличие.
- Как вам удалось все это узнать, профессор?
- Я занимался с парнем и наблюдал его. Он подавал надежды, возможно
очень большие, и страстно хотел говорить с кем-нибудь, кто знает Францию.
Я провел там год по университетскому обмену, - добавил Бош мимоходом. -
Кроме того, на своих повышенных курсах по французской композиции я
использовал одно пособие, которое по случаю заимствовал у Таппинджера.
Студенты должны были писать сочинение на французском, где бы они
объясняли, почему они изучают язык. Педро выступил с потрясающим рассказом
о своем деде и о величии - величии Франции. Я поставил ему "А" с плюсом за
это, мою первую за многие годы преподавания в колледже. Это источник
большей части того, что я вам рассказываю.
- Я не знаю французского, но, безусловно, хотел бы посмотреть это
сочинение.
- Я отдал его обратно Педро. Он сказал, что пошлет его домой матери.
- Вы знаете ее имя?
- Секундина Доминго. Она, должно быть, была второй дочерью у матери.
- Если судить по ее второму имени, она никогда не была замужем.
- Очевидно, нет. Но мужчины были в ее жизни. Однажды вечером я
угостил Педро слишком большой порцией вина, и он рассказал об американских
моряках, которых она приводила домой. Это было во время войны, когда
мальчик был очень мал. У него и матери имелась всего одна комната и одна
кровать в комнате. Он должен был ждать на улице, когда у нее находились
клиенты. Иногда ему приходилось ждать всю ночь.
Он был предан своей матери, и я думаю, эти обстоятельства повлияли на
его психику. В ту ночь, о которой я говорю, когда он выпил лишнего по моей
вине, он пустился в дикие разглагольствования о своей стране, ставшей
затоптанным перекрестком мира, и что сам он порождение и суть этой грязи:
белых, индейцев, негров. Он, похоже, считал себя живым олицетворением
Черного Христа с Номбре де Диос, знаменитой панамской религиозной
скульптуры.
- У него были наклонности к пророчеству?
- Если и были, я об этом не знал. Я не психиатр. Я действительно
думаю, что Педро - несостоявшийся поэт, символ идеализированной души,
который унаследовал слишком много проблем. Я признаю, у него были
некоторые странные идеи, но даже они не были лишены смысла. Панама для
него была больше, чем страна, больше, чем географическая связь между
Северной и Южной Америками. Он думал, что она представляет собой базовую
связь между душой и телом, головой и сердцем, и что североамериканцы
разрушили эту связь. - Он добавил: - И теперь мы убили его.
- Мы?
- Мы, североамериканцы.
Он поковыривал кусочки мяса, лежавшие на его тарелке. Я посмотрел на
горы. Над ними пролетал реактивный самолет, и в небе осталась белая
полоса.
Я уже имел представление об Аллане Боше, и он мне нравился. Он
отличался от людей старого типа, как Таппинджер, который был так занят
собой и своей работой, что превратился в социального эксцентрика. Бош
казался искренне озабоченным, когда говорил о своих студентах. Я сказал
что-то по этому случаю.
Он пожал плечами, выразив таким образом свое удовольствие по поводу
комплимента.
- Я учитель и не хочу быть никем другим.
После паузы, вызванной ворвавшимся шумом от толпы студентов вокруг
нас, он продолжил:
- Я сожалел, когда узнал, что Педро ушел из колледжа. Он был почти
самым интересным студентом, какого я когда-либо имел здесь, в Иллинойсе. Я
преподавал только в двух местах.
- Ваш друг Таппинджер говорит, что иммиграция охотилась за ним.
- Да, Педро попал в страну нелегально. Он должен был покинуть
Лонг-Бич и затем это место, на один прыжок опередив людей из иммиграции.
По сути дела, я намекнул ему, что они сделали о нем запрос. И не стыжусь
этого, - сказал он с улыбкой.
- Я не предам вас, доктор Бош.
Его улыбка стала несколько кривой и оборонительной.
- Боюсь, я не имею докторской степени. Я потерпел неудачу у тех, кто
этим командует в Иллинойсе. Можно было бы попытаться снова, на нет уже в
этом большого смысла.
- Почему же?
- Тапс тогда уже ушел. Я был одним из его главных протеже. И я
унаследовал какую-то долю его невезения. То, что с ним случилось, не
придавало мне, конечно, бодрости. Я подумал, что, если такое может
случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей области, может
случиться с кем угодно.
- А что случилось с ним в Иллинойсе?
Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого конца:
- Он все еще ведущая фигура в вашей области?
- Был бы, если бы подвернулся подходящий случай. Но у него нет
времени для своей работы, и это сводит его с ума. Когда выделяют
ассигнования, они его обходят. Он не получает продвижения даже в таком
невзрачном колледже, как Монтевиста.
- Почему?
- Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.
- Или как причесывает их его жена?
- Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не люблю
пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы будем говорить
о Педро Доминго, по другому - Сервантесе. Если у вас есть еще вопросы,
пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю. Иначе...
- Откуда у него это имя - Сервантес?
- Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он всегда мне казался
донкихотским типом.
Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому Бошу:
- И вы послали его к Таппинджеру?
- Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но Педро отправился в
Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-видимому, очень способная
к языкам.
- Кто это сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31