Каким бы страшным не был хищник на земле, при попытке взобраться на дерево он терял былую мощь. По крайней мере, до тех пор, пока не преодолевал гладкий ствол и не оказывался среди переплетения древесных ветвей, где к нему возвращались сила и ловкость, и он снова превращался в грозного хищника, совладать с которым в одиночку практически невозможно. Когда же он карабкался по стволу наверх, изо всех сил цепляясь всеми четырьмя лапами за ствол, зверь был очень уязвим. Его смертоносные лапы с убийственными когтями были заняты, и он не мог пустить их в ход. В распоряжении хищника оставалась лишь грозная, свирепо оскаленная пасть с множеством острых зубов. Но несущая смерть внизу, здесь, между небом и землей, она могла выполнять только устрашающие функции, напугать человека, заставить забраться выше, отступить в гущу ветвей, сделать роковой шаг назад, что неминуемо приведет к смерти.
Но даже самый неопытный охотник племени прекрасно знал, что этого нельзя делать ни в коем случае. Отступление означает смерть. Хищника нужно встречать на подступах к нижним ветвям, когда зверь находится в наиболее уязвимом положении. И не нужно пугаться налитых кровью глаз зверя, его широко раззявленной, оскаленной пасти. Единственное, на что он способен в этой ситуации, - устрашать, и ничего более. Главное пересилить себя, не поддаться паническому страху, встретившись глазами со злобным взглядом зверя. Ткнуть с размаху отточенным копьем в оскаленную морду, в налитые кровью глаза. Столько раз, сколько потребуется для того, чтобы рычащий от ярости и боли зверь, рухнул с дерева на землю. Чтобы враг бежал прочь, трусливо поджав хвост, оставляя кровавые отметины, по которым его найдут другие хищники, или люди, вышедшие поутру на охоту. Если удастся удачно ткнуть зверя в налитый кровью глаз, можно и убить, а это означает почет, и шкура убитого зверя достанется смельчаку.
Но не всегда оборона бывает удачной. Зверь может лапой отбить, а то и сломать копье. И тогда шансы человека на выживание, существенно снижаются. Главное не испугаться и не отступить. Есть еще каменный топор, которым при удачном попадании, можно раскроить череп любому из хищников, что имеют дурную привычку лазать по деревьям. Если не поможет и топор, остается одна надежда на нож, порой одного удара достаточно для того, чтобы решить исход схватки в свою пользу.
Нож и топор у Лешего имелись, поскольку они являлись непременным набором изгнанника, дающим ему шанс на выживание. Они положены ему по законам племени, как и теплая шкура, в которую можно завернуться холодной, промозглой ночью. Более у него ничего не было и дальнейшее существование, целиком и полностью в руках судьбы. Главной проблемой было отсутствие огня, и невозможность использовать его ближайшие несколько дней, даже если беглец каким-то чудом станет его обладателем. Прежде чем искать огонь и тем более пытаться его использовать, ему необходимо убраться как можно дальше от охотничьих территорий племени, в котором он отныне хищный зверь, которого следует убить.
Нужно уходить вглубь леса, к реке, являющейся границей между племенем и остальным миром. До границы около двух дней пути, как раз столько, сколько отмерено ему времени для того, чтобы исчезнуть, раствориться в лесной глуши. У Лешего был выбор. Остаться в лесу, являющемся охотничьей территорией племени, и в течение года прятаться там от диких зверей и от бывших соплеменников, или же переступить запретную черту и попытаться перебраться на другой берег, где все незнакомое и чужое, но где он будет избавлен от встречи с соплеменниками, сулящей смерть.
Остаться в родном с детства лесу было заманчиво. Его бескрайние просторы позволяли не только одному человеку, но и целой группе, скрываться там незаметно от всех, сколь угодно длительное время. Но в этом случае, на ближайший год, стоило позабыть о костре. Нюх у его сородичей был настолько востер, что уловил бы даже слабые отголоски дыма, пришедшие за много миль. Поскольку в лесу не могло быть иных людей, кроме отправленного в изгнание соплеменника, то и решение принималось соответствующее, - найти его и убить. Убедившись в том, что изгнанник жив, охотники легко могли пренебречь тем, ради чего пришли в лес. Вместо того чтобы выслеживать зверя, они могли заняться выслеживанием беглеца, прячущегося в лесу.
На это они могли потратить несколько дней, терпя голод и лишения, пока не добьются своего и не выследят беглеца. Остальное дело нескольких минут, по прошествии которых обезглавленное тело несчастного, остается на съедение диким зверям. А голова, торжественно водруженная на копье удачливого охотника, нанесшего изгою смертельный удар, отправляется в стойбище. Преподнесенная в дар вождю, она становится предлогом того, чтобы просить у вождя все, что душа пожелает. Даже любую из его женщин. Вождь не вправе отказать, это закон племени, наблюдать за выполнением которых, он обязан. По закону, он обязан уступить охотнику, доставившему голову изгоя все, что тот пожелает.
Если не пользоваться костром, и связанными с ним благами, такими как тепло и прожаренное мясо, можно как-то просуществовать год на окраине охотничьей территории племени, не привлекая внимания. Вот только наполненный лишениями год, превратится в вечность, пережить которую будет крайне сложно. Целый год питаться сырым мясом и плодами деревьев, в стужу и непогоду укрываться звериными шкурами, от этого легко можно подцепить одну из болезней, что порой десятками, выкашивают людей племени.
Жить целый год, питаясь сырым мясом и кореньями, в холоде, и страхе быть найденным, все это настолько подтачивало силы изгнанника, что доведись ему пережить этот год, по окончании оного, он будет выглядеть немногим краше мертвеца. Оставшиеся дни его жизни будут унылы и малочисленны. И у него, даже в страшном кошмаре не появится мысли о том, чтобы хоть в чем-то перечить вождю, и бросать вызов его власти.
Жизнь в племени Лешего тяжела и полна лишений. Даже самым крепким и выносливым соплеменникам, редко удавалось перешагнуть 50 летний рубеж. К этим годам они превращались в древних, иссохших и изможденных стариков, доживающих последние денечки. Единственное, на что пригодны такие замшелые старцы, так это на учебу детей, дабы овладели они азами всего того, что в дальнейшем поможет им выжить.
Изгнаннику не дано было и этого. Год в одиночестве, полный лишений и невзгод, постоянных опасностей, не отпускающих его ни на миг, преследующих даже во сне, накладывали на человека неизгладимый отпечаток. Непросто просуществовать целый год бок о бок со смертью. К концу срока изгнания человек уже готов к ее пришествию, настолько смирился со своей участью, что представляет собой живого мертвеца, по неведомым причинам продолжающего двигаться и коптить воздух. Возвращение изгнанника в племя ужасно и невероятно поучительно.
Сам Леший никогда не видел возвращения изгнанника в племя. Они либо погибали, съеденные хищными зверями, либо были убиты соплеменниками, что отправились на их поиски по истечении двухдневного срока. Либо они исчезли. Пересекли запретную речную границу и растворились в лесу, по другую ее сторону, либо погибли от зверя, или гада, по пути к ней. А быть может они нашли пристанище и на дне реки, в бездонных и непроглядных глубинах которой, водилась всякая нечисть, которой ничего не стоило разделаться с человеком. Но в племени сохранилась и передавалась из уст в уста история о том, что однажды изгнанник вернулся, напугав своим появлением все племя.
Изгнание длиною в год, сильно изменило его. Из цветущего, полного сил и здоровья молодого охотника, он превратился в изможденного старика с сухими, жилистыми руками, бесцветным и потухшим взглядом, вспыхивающим временами лихорадочным блеском. Он умер в первую же зиму по возвращении в племя, вместе с дюжиной наиболее ослабленных соплеменников, с очередным приходом неведомой болезни, с которой не умели бороться, каждый год, собиравшей в племени обильный урожай человеческих жизней.
С тех пор прошли десятилетия. Ушло в небытие множество изгнанников, убитых, умерших, исчезнувших, но всегда находился человек, дерзнувший бросить вызов власти вождя, не взирая на суровую плату за поражение.
Леший сделал свой выбор. Он сразился с вождем и проиграл. И теперь он никто, и звать его никак, и жить ему осталось менее двух дней, если он не поспешит убраться отсюда, как можно дальше, не дожидаясь пришествия соплеменников за его головой. Но и двух суток будет для изгнанника слишком много, если он позабудет об осторожности. О том, что нужно смотреть под ноги, чтобы не наступить на скрывающегося в траве ядовитого гада. Смотреть по сторонам, останавливаться и прислушиваться, чтобы уловить легкую поступь шагов крадущегося хищника. А если хищник изготовился к атаке, нужно быть готовым вступить в схватку. Отстоять свою жизнь, а при невозможности сделать этого, продать дороже. Поэтому в левой руке нож, а в правой топор, и все готово к немедленному применению, едва в том возникнет необходимость.
Время неумолимо течет. Первые сутки, отведенные изгнаннику, уже на исходе. Темнеет, лес начинает наполняться звуками, присущими ночи, услышать которые днем невозможно.
Леший ускорил шаг. Наступающий вечер, застал его врасплох. Он не предполагал, что провел в беспамятстве так много времени. Вождь от души приложился дубиной по голове, и если бы ни завидная прочность, она треснула бы, как гнилой орех. Нужно пока не стемнело пройти, как можно больше. Хотя в запасе у него еще целые сутки, приходилось торопиться, до заветной пограничной реки, около двух дней ходу. Да и по прибытии потребуется время, чтобы придумать, как перебраться на другой берег с наименьшим риском. Перейти речку вброд невозможно, слишком глубока. Воды ее мутны и непрозрачны, и не имеют ничего общего с мелководной речушкой, протекающей вблизи стойбища, в которой он в детстве, с такими же ребятами, бил лягушек и ловил рыбу.
Если бы реки были идентичны, он бы без раздумий пересек ее за минуту. Но если бы они были одинаковыми, река никогда не стала бы пограничной между территорией племени, и всем остальным миром. Лесная река была ни в пример глубока, воды ее неподвижны, и даже легкая рябь, не пробегала по поверхности. Вода была застоявшейся и темной, и почти на всем протяжении, за исключением небольшого просвета в центре, заросла растениями. Торчащими на поверхности цветущими верхушками, в то время как корни уходили вглубь, на неведомую людям глубину. Растения росли так близко друг от друга, что создавалось ощущение зеленого, шелестящего на ветру ковра, наброшенного на водную гладь. Внутри этого ковра, в невероятном зеленом переплетении, царила иная жизнь. Она кипела и бурлила, живя своими страстями и интригами. Жизнь была где-то там, в глубине, в непрозрачных водах. Она почти никогда не показывалась на поверхности, не тревожа ее покоя. Но иногда жизнь вырывалась наружу, взирая на мир холодными, пропитанными злобой глазами.
За свою, не слишком длинную жизнь, он бывал там всего лишь раз. Они оказались там не в поисках добычи, не преследуя раненного зверя, а идя по следу человека, некогда бывшего их соплеменником, ставшего изгоем. Их, изгнанников, на памяти Лешего было несколько. Но только один, дошел до запретной черты. Тела остальных несчастных, они нашли в лесу. Растерзанные, с переломанными костями, начисто обглоданные хищниками. Этому повезло больше, он смог продержаться в лесу дольше всех. Он добрался до запретной черты, о чем ясно говорили оставшиеся на влажной земле возле самой воды, человеческие следы. Неясным оставалось только одно, сумел ли он достичь противоположного берега, или же нашел последний приют на дне реки.
Вокруг царил покой, наполненный звуками, сопутствующими летнему дню. Ничто не могло дать ответ на мучающий всех вопрос. Они просто стояли и смотрели на темную, заросшую травой реку, внушающую ужас на подсознательном уровне, не смея приблизиться к ней ближе, чем несколько метров. И Леший в душе радовался, что это запретная черта, пересекать которую людям его племени, было строго-настрого запрещено предками. Даже увлеченный погоней вождь, не дерзнет нарушить запрет предков, не рискнет лезть в реку, и не погонит их туда. Водная чернота, поднимающиеся со дна воздушные пузырьки, расплывающиеся кругами по воде, и в довершение ко всему пронзительная тишина, гнетуще давили на людей.
Больше всего людей угнетала тишина, сковывающая параличом тела, заставляющая мозг, домысливать всякие ужасы. Лесная река была мертвой, как становится мертвым все, что оказалось в ней. С их речкой все было по-другому. Она шумела, звенела, бурлила переливами вод, расцвечивалась на солнце мириадами ослепительных брызг. Помимо шума вод, ее берега оглашал оглушительный лягушачий хор, порой настолько истошный, что от непрекращающихся воплей закладывало уши. Лишь вмешательство мальчишек, на некоторое время утихомиривало оглушительный ор. На несколько минут все стихало. Речные горлопаны, напуганные обрушившимся на них градом камней, прятались под камни и за коряги, ожидая, когда прекратится каменный шквал. Выждав некоторое время и убедившись, что опасность миновала, пупырчатые зеленые горлопаны вновь оказывались на поверхности, дабы сперва осторожно, а затем в полную мощь, предаться любимым музыкальным упражнениям. И так продолжалось ровно столько времени, на сколько хватало терпения людей, не испытывающих особого восторга от лягушачьего концерта, прежде чем они предпринимали очередную попытку заткнуть назойливых певцов.
На лесном озере все иначе. Здесь царила тишина. Абсолютная, гробовая. Здесь не было зеленых певцов, а если и были, то страшились лишний раз открыть рот. Страшились не людей, которые почти никогда не бывали здесь. Страшились они существ, что обитали в реке. Существ, что поднимали со дна воздушные пузырьки, и заставляли шевелиться плотный травянистый ковер, укрывший реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171