Считалось, что каждому свое. Кто-то работает, кто-то пьет. Причем не надо думать, что пьют те, кто хуже. У нас дело обстояло как раз наоборот. Никто не оспаривал существующий порядок. Не стоит менять то, что уже сложилось.
– Выпью, – с готовностью согласилась я. Помимо чисто медицинского эффекта, это было признание меня как члена коллектива, как творческую личность. Выпить – это удел одаренных, которым нужны силы для подпитки своего таланта.
– Вот и славненько, – крякнул от удовольствия Славик. – Понеслось.
– Угу, – кивнула я, размазав остатки слез по лицу. И дальше действительно понеслось. Мы обсудили особенности нашего шоу. На их обсуждение было израсходовано все сухое вино. Потом мы занялись проработкой перспектив. Армянский коньяк помог нам достигнуть консенсуса. А под водку, которую мы нашли в заначке звукооператоров, мы разработали примерный скелет еще пяти выпусков викторины. Мы были страшно довольны собой. Мы любили друг друга. Нам было хорошо вместе. Потом стало плохо. По отдельности.
– Как можно так опуститься? – вопрошала Светлана, когда я утром умоляла ее дать мне пива. – Ты же не пьешь!
– Я? Теперь пью. Меня повысили, – устало пояснила я и потянулась лбом к окну. Окно было единственным относительно прохладным предметом.
– Повысили? – не поняла подруга. Еще бы, куда там. Такое мог понять только тот, кто работал в нашей безумной команде. Самое смешное, что все, что мы вчера наплели в нашем пьяном бреду, было поднято из недр помойки, тщательно оценено, отсортировано и отдано мне на доработку. Как только я пришла в себя и смогла снова претендовать на звание человека в здравом рассудке. Оказалось, что мы каким-то неведомым образом создали немало свеженьких идей.
– О, а это вообще не про викторину, – показала я на несколько испещренных в хаотическом порядке листков бумаги. Что-то такое, что мы писали, когда состояние опьянения уже начинало смахивать на анабиоз.
– А про что? – полюбопытствовал Славик, с интересом заглядывая мне через плечо.
– Ты ничего не помнишь? – уточнила я.
– Не-а, – вежливо кивнул Славик. И спасибо ему на том, потому что помнить было в общем-то нечего. У меня остались только смутные воспоминания о позорном моменте, когда я, опрокидывая внутрь стопку за стопкой, лила крокодильи слезы о потерянной любви прямо на Гошкино плечо и взывала к Славику.
– Сделай что-нибудь, я не могу его видеть! – рыдала я.
– Не можешь? В чем тогда проблема? Ты же его и не видишь! – пьяно удивлялся он. Еще бы, разве может понять мужчина женщину. Да, я его не вижу. Но ведь могу! Мы работаем в одном здании, всякое может случиться. Столкнемся случайно, например. Совершенно случайно. А ну и что, что разные входы, этажи и секции. Могу я случайно оказаться на его этаже? Буду проходить мимо, например. Неизвестно, как долго я еще смогу держаться до того, как начну случайно околачиваться около его кабинета целыми днями.
– Я хочу, чтобы нас разделяли моря и леса. Раз моя бедная бабушка умерла, я уже не могу надеяться на ее помощь.
– Сочувствую, – поднял рюмку Гошка, явно намекая на готовность помянуть.
– Это было лет десять назад, – горестно делилась я. Никого это не смутило.
– Тогда выпьем стоя, – поддержал Гошку Славик. Мы выпили за бабушку. Потом выпили за здоровье живых. Потом за маму, за брата (чтобы он поскорее женился и перестал торчать в нашей квартире, критикуя гениальную сестру, то есть меня). За папу, и, наконец, за дедушку по папиной линии, за его героическое прошлое. Тут Гошку осенила идея, и он предложил мне снять фильм об этом самом прошлом.
– Зачем? – удивилась я.
– Ну, тогда ты будешь снимать по местам боевой славы.
– И? – покачивалась, как осина на ветру я.
– И тебе придется уехать на эти самые места этой боевой славы! Подальше от твоего женатого подонка.
– О! – кивнула я. – Только он не подонок.
– Не важно, – медленно помахал пальчиком Гошка. Потом мы пели «врагу не сдается наш гордый варяг» и писали идеи для съемок шокирующего документального фильма о моем дедуле.
– И о том, как его образ навсегда сломал жизнь его сыну, – предлагал эпатажник Славка.
– Папе? – удивлялась я.
– Ну, ты сама говорила, что папа всю жизнь стремится быть похожим на дедушку. Вдруг из-за этого он не стал великим ученым? Комплекс неполноценности – вот тема передачи, – невинными глазами (скошенными в разные стороны от количества выпитого) посмотрел на меня он. Вот результаты этого диалога я сейчас и держала в трясущихся (от похмелья) руках. Мятые листы с перечислением всех боевых побед деда, всех небоевых поражений отца. Между ними стояли стрелки, так мы пытались проследить папины комплексы. Например, связка «дедушка участвовал в сражении и победил» – «папа снова остался без звания», говорила о том, что именно этот дедушкин поход заранее породил в моем папе неудачника.
– Бред. Это можно выкинуть, – вяло и апатично отреагировал Славик, когда я предъявила ему результаты нашего пьяного труда.
– Я не спорю, бред, – покорно согласилась я. – Но у меня нет иного шанса уехать отсюда кроме как снять весь этот бред.
– Тогда у тебя нет ни единого шанса уехать отсюда! – отрезал Славик и поджег лист с режиссерскими находками. Потом он от него прикурил и бросил горящий листок в урну, а я пошла доделывать очередную серию викторины, от которой меня уже порядком тошнило, и думать о том, как бы и сегодня удержаться от того, чтобы начать валяться у Бориса в ногах.
– А что, есть такое желание? – с интересом смотрела на меня Света.
– О, да! – призналась я.
– Так ты, значит, в миллиметре от того, чтобы натворить глупостей! – констатировала она. Я не спорила.
– Но так я тоже больше не могу. Если я не смогу с ним помириться, мне придется объявлять голодовку около его кабинета. Из чувства протеста.
– Господи, что за глупости! Найди себе другого. Клин клином надо вышибать! – утверждала она.
– Не хочу я никого, – нудела я. – Хочу Бориса.
– Все хотят Бориса, а ты купи слона, – дразнилась Света.
– У меня все равно никого нет, – парировала я.
– Никого не быть не может, – отрицала она. – Значит, плохо присматривалась.
– Да что ты. И кого же я не заметила? – глумилась я, но, как выяснилось, зря. Оказалось, что если действительно хорошо покопаться, то можно и найти этот самый клин. Ничего невозможного.
– Петечка! – радостно восклицала я, раскрывая дверь своего дома перед в прошлом прыщавым однокурсником. Его кандидатура была однозначно одобрена в качестве клина по трем причинам.
– Ты его любишь? – спросила Света, разглядывая его фотографию.
– Нет, – с готовностью ответила я.
– Прекрасно, – удовлетворенно кивнула Света. Это была первая причина. Вторая была в том, что Петечка был далеко не урод. То есть, вполне ничего себе привлекательный молодой человек, что должно было примирить меня с действительностью, когда мне придется на практике вышибать клин. И, наконец, третьей причиной было его холостое положение и немедленная готовность продолжить наши еще в институте начатые отношения.
– Встретимся? – только и успела спросить его я.
– Конечно! – радостно отреагировал Петечка. И вот, буквально через несколько дней мы с Петечкой уже деловито целовались на моем диване. Петечка сразу сориентировался, что в моем биополе по неизвестным причинам наблюдается существенный пробой. И тут же им воспользовался. Его не интересовало, почему это я готова упасть в его объятия после стольких лет сопротивления неизбежному. Его интересовала только эта самая возможность.
– Я всегда знал, что настанет этот день! – огорошил он меня, когда я судорожно пыталась уклониться от этого пресловутого вышибания клина клином.
– Конечно. Но тебе не кажется, что мы слишком форсируем события? – пыталась отвертеться я.
– А тебе не кажется, что мы достаточно уже знакомы, чтобы поспешить? – ехидно поинтересовался он. Я поникла. Он был прав, а я, как всегда, просто пыталась плыть против течения. Мы принялись целоваться дальше. Я все ждала, что клин наконец вышибется и я смогу освободиться от горестной необходимости видеть Петечкино красивое, но совершенно ненужное мне лицо, как случилось неизбежное.
– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил меня Петечка, и все сразу очень-очень усложнилось. Потому что, как ни крути, я не могла ответить на его предложение отказом вот так сразу. Даже после некоторого раздумья я тоже колебалась. На стороне «за» были Светино мнение.
– Соглашайся не задумываясь. По крайней мере, ты не останешься старой девой. Он же нормальный обеспеченный парень, не урод. Родишь ребенка!
– Я не хочу от него ребенка, – вяло отмахивалась я. Еще на стороне «за» был тот факт, что нас с Петечкой связывает старая дружба и он никогда не сможет ранить меня или обидеть. Я к нему равнодушна, мне с ним не противно. И потом, когда Борис вдруг случайно узнает от кого-нибудь, что я вышла замуж, ему будет больно. Может, не очень сильно, совсем чуть-чуть, но будет. Это был главный аргумент «за».
– Да брось, как он узнает? – лила на меня скепсис Светлана.
– Ну, это уж я как-нибудь устрою! – закусив губу, ляпнула я. В общем, если коснуться стороны «против», то там было мало чего. Только то, что я Петечку не люблю, но это очень спорный для брака минус, так что через некоторое время я решилась и сказала Петечке «да».
– Правда? – с замиранием сердца переспросил он.
– Правда. Только сначала ты должен мне объяснить, почему ты так быстро сделал мне предложение, – решила выяснить для себя кое-что непонятное я.
– А что, это тебя удивляет?
– Ну, обычно мужики только и делают, что носятся со своей независимостью, а ты готов ее мне подарить на блюдечке с голубой каемочкой.
– Потому что я тебя люблю, – искренне сказал Петечка. – Другой причины нет.
– Тогда поехали в ЗАГС, – вздохнула я. Но почему-то, несмотря на его проникновенный тон, я не слишком-то ему верила. Я просто не хотела верить, что все это происходит наяву.
– Любая девушка хочет выйти замуж. Ты должна быть счастлива, что тебе мешает? – глубоко затягиваясь, интересовался Гошка.
– Ну, я-то хотела замуж за другого! – пыталась достучаться до его циничной натуры я.
– Подумаешь! – пожал он плечами. – Через пару лет после свадьбы в принципе все равно, кто храпит рядом.
– Ужасно! – поразилась я. – Почему ты так говоришь. А как же любовь?
– Слушай, я не спец по сказочкам. Это ты к Лере сходи, – отмахнулся от меня Гошка. В общем, отношение к происходящему проявили все. Даже мама. На мое радостное сообщение, что я скоро выйду замуж, она сказала:
– За кого? За Петьку? Зачем тебе это надо?
– Как так? Я хочу создать семью, – удивилась я. Уж за то, что мама будет на седьмом небе от счастья, я была спокойна. Оказывается, зря.
– Семью создают с любовью. А у тебя это блажь какая-то, – уверенно изрекла она.
– Все, что бы я не делала, всю жизнь ты называешь блажью, – возмутилась я.
– И это – самая большая и самая глупая блажь из всех, что ты затевала, – насупилась мама и принялась демонстративно натирать полотенцем тарелки.
– Я сделаю все, чтобы ваша дочь была счастлива, – неуверенно пообещал Петечка маме с папой, которые смотрели на него как чета, графов, которые готовятся принять в свои родственники свинопаса.
– Надеемся, что, по крайней мере, ты не сделаешь ее несчастной, – не смогла удержаться мама. Но после этого все мы начали готовиться к свадьбе. Потому что если даже молодая невеста (ха-ха, неужели это про меня) и ее мать не очень-то сильно любят жениха, то уж свадьбу любят все. Мы подали заявление в ЗАГС, а я напряженно и безо всякого удовольствия продолжала выбивать клин клином, хотя эти телодвижения помогали мне как-то слабо.
– Что-то не так? – волновался Петечка, глядя на мое отрешенное лицо.
– Все в порядке, – старательно врала я. Но каждый раз, когда ко мне прикасался мой будущий супруг, меня охватывало странное двойственное чувство. С одной стороны, я так давно уже знала Петечку и так много всего с ним вместе пережила, что появлялось странное ощущение, что я лежу рядом с близким родственником, практически с братом. А с другой стороны, я не могла забыть Бориса. Каждый раз, каждый поцелуй вызывал во мне его образ, словно бы я не вышибала клин клином, а только загоняла его к себе в сердце все глубже и глубже. Этакий осиновый кол от любви.
– После свадьбы все изменится, – гарантировала Света.
– Ты уверена? – растерянно смотрела на все происходящее я. И чем ближе подходила дата свадьбы, тем меньше уверенности в ее целесообразности я испытывала. За неделю до свадьбы я уже просто молила Всевышнего, чтобы он послал чудо и расстроил мне всю малину. Ведь он – Всевышний – всесилен, и уж точно может сделать такую мелочь, как срыв одной-единственной свадьбы. Я работала, как заведенная, чтобы не думать о свадьбе, а свадьба приближалась, как бы я не работала.
– Сколько же ты торчишь на этой работе! – возмущался Петечка, для которого каждая моя задержка была только отмазкой. Он как-то не мог поверить, что мне действительно интересно заниматься «всей этой телевизионной мишурой». Что, кстати, довольно сильно меня раздражало.
– Я люблю свое дело! – пыталась возражать я, когда Петечка являлся в студию в семь часов и начинал всем доказывать, что мой трудовой день согласно трудовому законодательству окончен еще час назад.
– Он прав! Ты любишь любое дело, все подряд, только чтобы чем-то заниматься и ни о чем не думать, – поддерживала его Света, если она по каким-то неизвестным науке причинам еще была на работе. Потому что Света как раз относилась к тем, кто в шесть ноль-ноль выключает компьютер и отбывает домой, выбрасывая из головы все рабочие моменты.
– А ты любишь командовать! – защищалась я от Петечки, но все потихоньку привыкли, что я покорно отбываю в его обществе домой и что сделать с этим ничего нельзя. Все-таки, будущий муж! Как тут перечить? Вот именно так мы и шли с ним в тот день домой, и ничего не предвещало бури. Мы вошли в лифт, я спокойно обдумывала, как бы мне отвертеться от сидения дома и уже склонялась к тому, чтобы сделать вид, что страстно хочу посмотреть в кинотеатре фильм, название которого мне сегодня подсказала Лера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32