если вы меня хотите видеть, я
- свободна.
Митя ощутил некую тяжесть этого ответа.
Конечно, заверил он, он хочет ее видеть и именно сегодня.
Они договорились встретиться через час.
Вера откинулась на стуле и закурила, а Митя, тоже закурив, посмотрел через балкон на бесцветное от жара небо, купы зелени... и пошел в ванную. Он был свободен как пташка. Нэля и Митенька уехали на Украину вместе с тестем, а он должен был улететь послезавтра, наконец-то, к маме. Но два дня его!
Вера сразу увидела Митю.
Он стоял ровно под часами. Его тонкая небольшая фигурка заслонялась прохожими. Вера рассматривала, чтобы как-то привыкнуть к тому, что к ней на свидание пришел не призрак, а - живой, настоящий Митя, которого она так и не смогла забыть за три года.
Он был в светлых велюровых джинсах и тонком более светлом пуловере. Рукава пуловера, поддернутые до локтя, обнажали тонкие загорелые руки подростка, гармонирующие с золотистой гаммой одежды и волос.
Вера вжалась в кирпичную стену здания и подумала, что Митя вполне может разочароваться, и что она, почувствовав это, должна
будет сразу принимать решение. Она понимала так же, что тут, на
углу, ее может увидеть каждый, - и удивится: высокомерная Вера?
как соплюха пятнадцати лет смотрит из укрытия на незначительного
мальчонку у табачного киоска.
Увидев, что Митя сверяет свои часы с городскими, поспешно вышла: нехватало, чтобы он ушел! Он - ее судьба, и этим все ска
зано.
Он скоро увидел ее - она приближалась к тротуару...
Митя не бросился к ней, а продолжал стоять у киоска, улыбаясь.
Глаза их вперились друг в друга, но если Вера уже видела Митю и смогла хоть как-то к нему присмотреться, то он видел ее впервые за долгие годы.
Она вдохновила его: еще более красивая, с загадочным взглядом из-под притемненных очков, уверенная, крупная, и вместе с тем - изящная, - она являла собой тип современной самодостаточной женщины, которую нужно завоевывать... А может случиться, что и не завоюешь.
Митя вспыхнул эмоционально, однако стараясь, чтобы это было не слишком заметно, - таким женщинам нельзя давать в руки ни одной "улики"!..
Они шли по Пушкинской и говорил Митя. Он восхищался. Ею.
Но нашел такую меру восторгов, которая сама по себе быв как бы признанием в любви, вместе с тем походила на комплименты, то есть на восторги более низкого класса... - так нужно с такой женщиной, считал Митя.
Вера молчала. Она верила ему, но естественно, не безоговорочно.
Митя вдруг остановился посередине тротуара и, взяв ее руки в свои, прохожие безмолвно обтекали их - сказал, проникая глубже и глубже в ее глаза, будоража и вспенивая ее чувства.
- Вера, я так взволнован, что даже не спросил, голодны ли вы, хотите ли выпить, устали? Куда мы пойдем, - говорите, чтобы мы могли в прохладном зальчике сесть напротив друг друга и я мог смотреть на вас без помех...
Она стоял и думала: вот теперь НАЧАЛО их отношений.
Они долго решали, куда пойти и наконец сошлись на ресторанчике -пароходике, пришвартованном недалеко от Дома на Набережной.
- Там наверное, прохладнее, - сказала Вера, вспоминая какие-то слухи о пароходике, не решаясь предложить что-то более приличное в центре: Митя женатый дипломат и этим все сказано.
Кстати, как-то уж очень свободно он себя ведет...
Они поехали туда на троллейбусе, - настояла на том Вера. Она боялась такси, боялась так скоро очутиться с Митей в замкнутом пространстве машины, где все проще и ближе, а она к этому готова еще не была.
Митя это понял и подумал, что не зря именно его выбирают женщины из множества мужских особей - гораздо более совершенных, чем он: Митя представал таким, каким хотели его видеть женщины, и откликался на их причуды и загадки своей несколько женственной, родственной душой.
А вот и пароходик - задрипаный и облупившийся. Они взобрались по серым дощатым ступенькам и вошли в "главное зало". Пароходик покачивался на грязных серочерных волнах, где покачивались и пачки из-под сигарет, консервные банки, бутылки...
В зале было душно, - первое разочарование... И слишком весело...
Краснолицые потные музыканты наяривали нечто невообразимое, а посередине зала плясала толпа, взявшись за плечи, - все они, - посетители и обслуга уже стали одной большой пьяноватой семьей.
Митя и Вера гляделись здесь нежелательными иностранцами. Окна-иллюминаторы были задраены и табачному дыму было некуда
деваться, - он вольно плавал над пляшущими, выше, ниже, но не исчезал никуда.
В первую минуту Вера хотела повернуться и бежать, но во вторую рассудила здраво: посмотрим.
Официант, более-менее соображающий, провел их в закуток, который назвал пышно - кабинет. Закуток-кабинет задергивался бе
лой больничной шторкой и находился в их собственном распоряжении.
Там стоял стол, два узких клеенчатых диванчика с твердейшими сиденьями и прямыми деревянными спинками.
... Надо было сразу везти ее к себе, с досадой подумал Митя,
Но! Но, во-первых, слишком рано, швейцарка, знавшая всю их семью и вообще весь дом и гостей всего дома, могла натворить беды...
Во-вторых, Вера бы не поехала... Сразу тащит домой!?. - Фи!
- Я негодяй и болван, - сказал он, морщась, - привести вас в такое место! Но я как-то подзабыл наши совдеповские реалии... Простите, Вера, хотите - уйдем?
Ей было приятно видеть, что он расстроился, и уже не хотелось никуда двигаться. Он тонок и добр, подумала она и ответила, улыбнувшись: какая чепуха! Здесь даже забавно! Клянусь вам, мне нравится на этом пиратском судне.
И Митя подумал о ней так же, как она минуту назад о нем: тонка и добра. Они остались довольны друг другом.
И вдруг им стало хорошо: смешило все, что должно было смешить, волновало то, что должно волновать. Митя, вглядевшись в затемненные очками глаза, уловил в них нежность, и позволял себе легко касаться пальцами ее руки, говоря что-то...
Пьяноватый, довольно-таки пожилой официант, похожий на старый шкаф с рассыхающимися ножками, - усатый и с челочкой,- показался им почти настоящим Чарли Чаплином, а когда он, представившись Георгием Ивановичем, разрешил называть его Жоржем, - они оба расхохотались.
Теперь все объединяло их: и Жорж, и поганенький закуток, и цыганские песни, несущиея из главного зала.
Жорж, понимая, что они отличаются от тех, кто выплясывает и поет, лихо маханул скатерть на обратную сторону, но там она оказалась уж вовсе неприличной, тогда Митя сунул Жоржу в карман пятерку и тот, просекши, что давать будут, тут же прошкандыбал на своих рассыхающихся ножках и принес достаточно чистую, - во всяком случае стираную, - простыню, то бишь скатерть и даже стаканчик с нарезанными маленькими бумажными уголками,салфетками.
- У вас, что, благотворители - больница? - Спросил Митя, скашивая веселый глаз на Веру, она прыснула, а Жорж ничего не понял, но на всякий случай ответил: конечно.
Заказ принес быстро, потому как кроме шашлыка и салата здесь ничего не изготавливалось, а когда еще одна пятерка перекочевала в его карман, появился армянский коньяк.
Глядя на Митю непроницаемыми ночными глазами Жоржик тихо сообщил, что есть рыбка-с...
- Какая? - спросил Митя.
И Жоржик, видимо опившийся до сумасшествия, ответил: ерш-с. Они, хихикая, все же отказались от "ершса" и когда Жоржик
ушел, захохотали. Они еще ни о чем не говорили, только устраивались, вживались в обстановку, в жизнь на пароходике, в их закутке, - будто предстояло им тут долго пробыть или вовсе - прожить...
Впрочем, почему - нет? Те часы, которые пройдут здесь - в грохоте, воплях, Жоржике, зыбком качании палубы и всем другом - были ничем иным, как самой жизнью, - долгой, чреватой неожиданностями и предвкушениями, полнящейся значительными и незначительными моментами и чувствами...
Митя разлил по рюмкам коньяк и сказал, что, если Вера не возражает,то у него сегодня будет только один тост: за нее.
Вера ласково улыбнулась ему как избалованному ребенку и кивнула, хорошо, они будут пить за нее.
Так они выпили три рюмки подряд и Митю стало лихорадить: у него похолодели руки и ему было неловко касаться ее своими ле
дышками.
Но ничего не мог сделать - лихоманка не проходила даже от коньяка.
Вера попробовала салат и тут же снова расхохоталась: он был ледяным прямо из морозилки. А шашлык на глазах потемнел и ску
кожился - видно не раз и не два собирали его по частям.
- Я сейчас протрясу этого Жоржика, - рассердился Митя.
Вера остановила его: не надо, Митя, не трогайте его, он свалится...
Митя невесело рассмеялся.
... Ах, если бы они сейчас были в Нью-Йорке! Сколько бы он показал Вере! Как прелестно бы они поужинали... И вдруг подумал, что, пожалуй, ни разу не вспомнил ее там. И Вера удивилась тени, проскользнувшей по его лицу, - неужели это из-за какого-то шашлыка?
- Как вы жили? - Вдруг неожиданно даже для себя задал Митя вопрос, один из самых неловких, и к тому же на который, в принципе, нет ответа.
- Нормально, - ответила Вера, как и должна была ответить. Но тут произошел сбой, потому что Вера была неординарна, да и ее отношение к Мите - тоже, она добавила: пожалуй, я жила бы плохо, если бы так не любила вас.
Она увидела, что Митя принял это лишь как великолепное светскую браваду и хочет ответить столь же великолепно....
Но этого ей не было нужно.
Она-то сказала не для минутного восторга. Она любила его и хитро, тяжко, трудно, завоевывала этот зыбкий остров, остров - вне ее материка...
И не дав ему ответить, она продолжила.
- Я любила вас все эти годы, Митя. Наверное, это болезнь и я представляю определенный интерес для медицины, - тяжеловесно пошутила она. - Знаете... ведь я ходила на почтамт. Через день. Мне казалось, что вы хоть однажды меня вспомните или вам станет тоскливо и вы захотите кому-то написать и этим кем-то буду я... Глупо, конечно, но вот так. Меня уже узнавали девушки из международного окошка и говорили с сожалением: пока вам ничего нет. Пишут. Конечно, я понимала, что ничего не будет, но сходив на почтамт один раз, я уже стала ходить из-за какой-то странно возникшей между нами связи... Пока я шла, я придумывала, что бы вы могли мне написать и и письма у меня получались разные...
Девчонки хорошо относились ко мне и, видимо, обо мне и о вас судачили. Они конечно придумывали, какой вы, - я думаю, вы были высоким брюнетом с синими глазами Алена Делона. А я уходила от почтамта и радовалась тому, что послезавтра я снова приду... Мне казалось, что когда я стою у окошка международной корреспонденции, вы думаете обо мне, и в эти моменты я вас так любила!..
- А сейчас? - Механически откликнулся на последнее слово ошеломленный Митя,
- И сейчас, - ответила Вера, прямо глядя ему в глаза.
Он тоже смотрел на нее, молча, потому что понимал, что ничего достойного этой потрясающей простоты, он не скажет. И только через некоторое время он прошептал: вы - необыкновенны, Вера. Я не достоин вас.
Это Митя сказал совершенно искренне.
Он вглядывался в эту в сущности малознакомую женщину и чувствовал себя подавленно, - мелким и ничтожным. И необоримо захотелось уйти и больше никогда не видеть ее.
Но Митя не был бы Митей, если бы среди свистящих пуль на баррикадах, не вдел в петлицу цветок и на встал во весь рост.
Он пригласил Веру танцевать и вопреки ее зажатому ожиданию, вел себя в танце, как на официальном балу.
Они танцевали, находясь на расстоянии друг от друга и мешали стиснутым парочкам заниматься откровенным танцевальным флиртом.
Митя не шел банальными путями.
Когда они возвращались в свой закуток, Митя еще раз подумал, что ему было бы легче и спокойнее без этой любви...
Она поняла это, - умница-разумница, бабка ежка - костяная ножка, что раздавила маленькую быструю бедняжку-букашку своим
каменным домком.
И сказала, усаживаясь на безумный диванчик: Митя, только не считайте себя обязанным ответить мне. Ушло-проехало.
Но он-то знал, что не проехало и не ушло, но она уже задавала ему вопросы,- как он жил там, каков сам Город - Большое Яблоко и вообще пусть порассказывет ей, туземке, про ТУ жизнь...
Этим она закрывала тему любви: продолжать ее, - было бы бестактным.
Митя стал забавно и красочно рассказывать о В.В., парнях, их женах ( вспомнив еще одну "любовь"- риточкину, - и ухаясь внутренее от этого воспоминания), - рассказал даже о стриптизерке Анне Шимон, о которой теперь мог говорить и вспоминать вполне спокойно.
Митя увлекся, а так как был артистичен, то действительно забавно рассказал и про костюм тореро, долго выплясывая в шуточках вокруг своего роста и вообще внешности - дескать, какой торе
ро!.. Это только старик - грек сослепу мог...
Вера оживилась, хорошо смеялась и сейчас не выглядела Фудзиямой, закрывающей солнце.
Митя с радостью отметил это.
Снова стало легко и свободно.
Наконец буйный кораблик захотел спать.
Замолк оркестр, пошатывающиеся пары потянулись по протертой ковровой дорожке к "трапу", а Жорж снял с них за изысканный ужин приличную сумму, но Митя не огорчился: он был не жаден и ему очень хотелось тратить деньги на Веру, тем более, что было их у него немало.
В такси она сразу села вперед, чем порадовала Митю, который не знал, что и как начинать, или не начинать вовсе?..
Все же опыт-то у него был небольшой
Вера быстро выскочила из машины у своего дома и, махнув Мите рукой, побежала к подъезду, каблучки ее четко постукивали по асфальту.
Митя мгновенно расплатился с шофером и окликнул ее, но она сделал вид, что не услышала и вбежала в подъезд. Митя увидел ее силуэт на лестнице, сквозь окно, и вздохнув пошел прочь.
Пусть так.
Задолго до своего дома он вышел из машины и прошел пешком всю улицу, поднимающуюся круто вверх, мимо разрушенной заколоченной церкви, мимо тихих, еле шелестящих листвой деревьев, и искал эквивалент иксу, который встал перед ним во весь рост: что это было? И как - дальше?.. И у него остается один день, потому что он уже позвонил маме и сказал, когда прилетает... Как неистово любит его Вера! Если все, что она сказала правда, а он чувствовал, что - правда. За что? Как человека - Вера его не знала, как мужчину - тоже... а внешне, он скорее не мужчина, а подросток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74