Но он должен быстро пройти, поскольку я сделала прививку.
– Лиз.
Я стою спиной к нему. Сцена повторяется. Я могла бы счесть ее скучной, если бы не была так сильно расстроена.
– Я не хочу видеть тебя больше до тех пор, пока мы не сможем хотя бы поговорить о наших отношениях. – Когда я оборачиваюсь, он стоит спиной ко мне, глядя на огонь камина. – Я говорю серьезно. Так не может больше продолжаться. Я знаю, как ты относишься ко всему на свете, за исключением меня.
– Ты никогда прежде не возражал против моей семейной жизни.
Он так грохнул кулаком по камину, что на каминной полке задребезжал металлический поднос.
– Проклятье! При чем тут твоя семейная жизнь. Речь идет о тебе и обо мне. О нас с тобой.
Сев в машину, я представляю себе, как приеду в пустой дом и проведу ночь в одиночестве. Мне вовсе не хочется этого. Я не знаю толком, что скажу Питеру. Я возвращаюсь в его каретный сарай.
Он помогает мне снять пальто. Мы поднимаемся на второй этаж и занимаемся любовью, с неторопливой нежностью и наслаждением, которых еще не бывало прежде. Мы заканчиваем почти одновременно.
– Останься во мне, – говорю я. Питер остается во мне, пока не ослабевает.
– Прости, – говорит он.
– За что? – За его крики? За то что мало возбудился его пенис? За нашу первую ссору?
– Не важно.
Мы смотрим на звезды, высыпавшие на вечернем небе. Он ложится на бок и, подперев голову рукой, смотрит на меня.
– Ты должна сама решить, Лиз, хочешь ли ты уйти от Дэвида. – О господи, он говорит со мной так, как Джуди говорила с Мэри. – Но в любом случае мне нужно знать, что ты любишь меня. Ты проводишь здесь так много времени, но как только твой муж возвращается из командировки, у меня остаются лишь воспоминания. И вы, леди, бываете очень навязчивым воспоминанием. Оно заполняет мой дом.
– Я люблю тебя. – Я вслушиваюсь в звучание своих слов.
– Почему тогда ты продолжаешь жить с ним?
– Хотела бы я знать. Может, я еще пытаюсь хранить брачные обеты, хотя это звучит глупо, особенно после того, чем мы только что занимались. Дай мне еще немного времени, пожалуйста.
Его губы нежно касаются моего лба. Он гасит лампу рядом с кроватью. Мы долго лежим обнявшись, не говоря ни слова. Неизвестно, кто из нас засыпает первым.
Глава 4
В канун Дня благодарения по дороге в Логанский аэропорт мне удается слегка унять мою ярость. Сейчас, когда поток пассажиров увеличился многократно, аэропорт больше всего напоминает переполненный зверинец. Все стремятся домой, все разлетаются по домам.
Сегодня мне надо выудить из толпы, снующей по Логанскому аэропорту, четверых моих родственников – сестру, зятя и парочку их дочерей. Они проведут у меня сегодняшний вечер, а на выходные останутся у мамы.
Джилл на два года старше меня. Она вышла замуж за настоящего земельного магната и живет теперь в Сан-Диего в Калифорнии. Моя ярость вызвана не ее сегодняшним прилетом. Я с нетерпением жду встречи с ней и ее детьми. Ее мужа я считаю слегка занудным, но довольно привлекательным.
А заставил меня так раскипятиться мой драгоценный Дэвид. Он прилетал всего на час раньше Джилл, но заявил, что должен немедленно ехать в свой офис. Разве не досадно, что мне сейчас приходится тащиться в пробках в аэропорт, когда он уже там. Тормознув, чтобы не врезаться в какое-то такси, которое в свою очередь резко тормозит, чтобы избежать столкновения с другой машиной, я представляю, как он сидит в своем уютном кабинете. И это бесит меня еще больше.
Мы разговаривали с ним вчера вечером, и он заявил, что слишком занят и не может дождаться их. Я пожирала глазами телефон, представляя, как он возлежит на кровати в номере отеля, поглядывая на стоящую в углу сумку с клюшками для гольфа и дожидаясь прихода горничной или официанта. Может, сцена выглядела несколько иначе, но держу пари, что я близка к истине, поскольку Дэвид крайне серьезно относится к своему личному комфорту.
Мне хотелось накричать на него. Но я спокойно сказала:
– Они прилетают всего на час позже. Их самолет приземлится к тому времени, когда ты получишь свой багаж.
– Но им тоже придется ждать выдачи багажа.
– Дэвид, пожалуйста.
Он вздохнул и сказал:
– Лиз, меня не было на работе больше недели. Впереди праздник и выходные. Мне необходимо уладить кое-какие дела.
– Но разве не бессмысленно нам обоим тратить время на дорогу? Ты же знаешь, какие там пробки.
– Джилл – твоя сестра, а не моя. Мне надо быть на работе.
– Все понятно. Счастливо тебе долететь. Я полнейшая размазня, но если его самолет попадет в аварию, а я послала бы его на прощание куда подальше, то я бы страдала от чувства вины всю оставшуюся жизнь. И только позже, приплясывая в душе, я вспомнила, что аналогичная история случилась в прошлом году, когда прилетал его брат.
Заметив, что движение транспорта прекратилось, я вставила в магнитолу одну из кассет Кристин Лавин. Мне хочется послушать ее мстительную песню. Наш с ней дуэт слегка улучшил мое настроение. Я пою об оторванных конечностях, о падающих с мостов автобусах и о прочих несчастьях, которые хотела бы навлечь на голову моего супруга. Я завидую способности Лавин свободно говорить о своих чувствах. Мы слегка продвигаемся вперед, и у меня мелькает мысль, что, возможно, она тоже не всегда могла выплеснуть свой гнев. И сумела выразить его, лишь начав писать песни.
В зале аэропорта я толкаюсь в толпе народа, пока перед моим носом не возникает металлоискатель с надписью: «Для прохода в следующий зал предъявите билет». Все встречающие тянут шеи и встают на цыпочки, высматривая нужных пассажиров, а высмотрев их, призывно машут руками.
Табло прибытия информирует, что самолет моей сестры опаздывает на тридцать минут, и это не удивительно. Логанский аэропорт печально знаменит опозданием самолетов. Дэвид пришел бы в ярость, если бы ему пришлось ждать лишних полчаса.
Подойдя к продуктовой тележке под тентом с красными, белыми и синими полосами, рекламирующей «Au Bon Pain», я покупаю шоколадный круассан и яблочный сок. Взяв пакет с едой, я нахожу оставленный кем-то на подоконнике журнал «Современная Америка и американцы». Понятно, что мне придется убить на чтение примерно полчаса. Мест свободных поблизости нет, поэтому я сажусь на пол и прислоняюсь спиной к окну.
Передо мной снуют чьи-то ноги, и я улавливаю обрывки разговоров.
– Отец все так же. Пьет.
– Ты пополнела.
– А ты похудела.
– Постой, вот я расскажу тебе, что Мэг сказала о…
Порой меня так и подмывает встрять в разговор, и выяснить, что же случилось дальше. Подслушивание в аэропортах подобно скольжению на волне прибоя. С моего места на полу я слежу за табло прибытия. Как раз, когда я дочитываю последние новости о том, как приукрасились к Дню благодарения Анистон и Питтсбург, на экране высвечивается сообщение, что самолет моей сестры приземлился. Предложив мое чтиво пожилой женщине, я бросаю пакетик из-под круассана и использованные салфетки в мусорный контейнер.
Джилл и Гарри с их южным загаром и светлыми волосами выглядят настоящими калифорнийцами. Мы слегка касаемся друг друга щеками, а потом я обнимаю племянниц.
Мишель в свои шестнадцать лет уже переросла и Джилл, и меня. У нее оригинальная асимметричная стрижка и фиолетовый цвет волос. Она говорит:
– Я покрасила их к школьному слету. И теперь никак не могу смыть, – не давая мне вымолвить ни слова.
Среди моих студенток встречалось достаточно панков, этим меня трудно удивить. По нахмурившемуся лицу Джилл я понимаю, что она не одобряет моего снисходительного отношения. Обе девочки похожи на мою сестру в детстве, хотя она никогда не красилась в фиолетовый цвет.
Кортни успела потерять детскую пухлость. Ей уже тринадцать.
– Отгадай, кто был в самолете и дал мне автограф? – спрашивает она.
Я даже не успеваю сделать предположение, как она уже достает листок бумаги из кармана и читает:
– Счастливого Дня благодарения, Кортни! С любовью, Мэтт Дэймон.
Гарри подталкивает нас к эскалатору. Джилл, Кортни и я поджидаем в сторонке, а Гарри и Мишель вылавливают багаж с карусели. Я равнодушно посматриваю на Мэтта Дэймона. Он стоит поблизости от нас.
– Надолго вы приехали? – интересуюсь я, видя как растет гора чемоданов.
– Только на выходные, – говорит Джилл. Она не уловила, в связи с чем я об этом спросила. На данный момент вокруг нас уже стоят восемь чемоданов на четверых. А Гарри и Мишель все еще чего-то ждут. Я оставила родственничков на тротуаре вместе с багажом, в который им, вероятно, удалось запихнуть весь домашний скарб, решив подогнать поближе «БМВ», запаркованный в гараже, слишком далеко, чтобы тащиться до него самим с десятью единицами багажа. Это машина Дэвида, на ней я ездила всю последнюю неделю. Ему не хотелось оставлять ее в гараже аэропорта, поэтому он временно взял мой «форд-эскорт».
На воссоединение с родственниками у меня уходит сорок пять минут черепашьей езды. Всякий раз, медленно продвигаясь вперед, я бубню проклятия вместе с Кристин Лавин.
Я подруливаю как можно ближе к тому месту, где стоит на тротуаре моя сестра со своим семейством, и штатный полицейский в сапогах и портупее тут же стучит по ветровому стеклу моей машины, ворча:
– Проезжайте, дама.
– Мне надо забрать тех людей. – Я показываю на гору чемоданов, рядом с которыми мои родственники кажутся карликами.
– Давайте побыстрее.
Стратегически подойдя к проблеме загрузки, мы умудрились запихнуть все вещи в машину, привязав пару чемоданов на крышу. Движение по-прежнему оставалось проблематичным. Бесполезно красовались рекламы «Большого раскопа», бостонского проекта строительства скоростной трассы, который, я уверена, будет осуществлен только к двадцать второму веку.
– Ничего не изменилось, – вздыхает Гарри. – Бостон все такой же грязный и несуразный.
Однако, как я вижу в зеркало заднего вида, в его глазах мерцает насмешливый огонек. Мы с ним вечно спорим о преимуществах Восточного побережья перед Западным. Пару лет назад я послала ему видеоклип с Вуди Алленом, где тот заявляет, что он не хотел жить в Калифорнии, потому что ее единственным культурным вкладом было разрешение делать правый поворот на красный свет. С помощью видеомагнитофона я размножила эту фразу, записав ее не меньше пятидесяти раз. Он прислал мне в ответ статью из «Научного мира Америки» о том, как много в нашем городе крыс, приложив записку: «И это не считая политиков».
– Нет, изменилось, папа. Стало холоднее, и листья уже все опали, – говорит Кортни.
– Вот дурочка, просто мы обычно приезжали летом, – возражает Мишель.
Девочки вспоминают о стюардессе, которая объявила, что пойманные на курении в туалете, будут лишены всех дурацких привилегий и незамедлительно высажены из самолета.
Я замечаю, что Джилл не улыбается, хотя Гарри поддразнивает девочек и меня всю дорогу до самого дома. Странно, обычно она благосклонно смотрит на подобные перепалки.
Уставшие после путешествия, все рано отправляются спать, вернее, все кроме меня и Джилл.
– Хочешь чаю? – спрашиваю я.
Мы сидим на кухне за сервировочной стойкой, уже переодевшись в ночные наряды. Я накинула красный махровый халат Дэвида. А ее голубой шелковый пеньюар под стать такой же шелковой ночной сорочке. Они изящно облегают ее тело. У нее по-прежнему нет ни капли жира.
В нас с ней, как и в детстве, живет дух соперничества, и я испытываю удовлетворение от того, что на ее лице больше морщин, чем у меня. Я подмечаю их, представляя, как сама буду выглядеть в скором будущем.
– Может, выпьем сидра? – предлагает она. – Помнишь, как мы покупали только что выбродивший сидр по соседству, в саду Прелестной Лощины.
– У меня есть запасы со Звездного рынка. Ты хочешь горячего или холодного?
– Горячего. Я замерзла. – Она зябко поежилась.
Налив две чашки сидра в ковшик, я добавляю туда немного гвоздики, корицы и мускатного ореха и ставлю его на огонь, мысленно говоря, что если бы оделась потеплее, то не мерзла бы. Вслух же я говорю:
– Помнишь, как мама готовила нам нечто подобное после футбольных матчей?
– С овсяным печеньем, – говорит она.
– И шоколадной стружкой, – добавляю я.
– Или с шоколадными черепашками. – Эти черепашки с орешками вместо лапок и головы завоевали приз на кулинарном конкурсе Пиллсбери.
– И с шоколадными ореховыми пирожными.
– Или с тыквенным пирогом.
– И с домашним клубничным мороженым.
– Довольно! А то мы растолстеем, – говорит Джилл.
– Мы не можем растолстеть, разговаривая о пирожных. Кроме того, ты похудела. – Я вспомнила о человеке в аэропорту, сказавшем то же самое.
– Всё волнения, – говорит она.
– Девочки? Они вроде бы выглядят прекрасно.
– Так оно и есть. Несмотря на лиловые волосы. – Джилл вскакивает со стула. Держа чашку двумя руками, она идет к стеклянной двери. Прислонившись к ней, она устремляет взгляд в заоконную темноту. – Гарри закрутил роман. – Она делает большой глоток сидра.
Я уже не надеюсь рассказать сестре о моем романе с Питером. Я приглядываюсь к ней повнимательнее, чего не делала уже много лет, вспоминая, что с этой женщиной мы когда-то ссорились из-за нарядов, пока ее платья не стали мне коротки. Временами мы ссорились из-за того, кто первый пойдет в ванную, но она написала за меня курсовую работу, чтобы я могла покататься на лыжах в Нью-Гэмпшире с молодежной группой нашего прихода. Разумеется, мне пришлось выслушать ее нотации о том, что учебные задания нужно делать заранее. А я так и не рассказала матери о той ночи, когда обнаружила ее мертвецки пьяной на первой ступеньке лестницы. Вместо этого я тайно протащила ее в спальню, и весь следующий день громогласно выступала, как только оказывалась рядом с ней.
Я осознаю, что эгоистично думать только о себе. Моя сестра страдает. Я обнимаю ее за плечи и веду обратно к стулу. Она ставит чашку на столик и берет ложку, чтобы помешать сидр. Я спрашиваю о романе Гарри.
– Серьезный или просто интрижка?
– Интрижки у него бывают часто. – Она облизывает ложку. – Эта продолжается с весны. Она моложе меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34