Когда Тина вгрызается в пончик, повидло вылезает наружу. Она подхватывает его и облизывает пальцы. Должно быть, сегодня один из ее загрузочных дней, в которые можно употреблять такую тяжелую пишу. После праздников она наверняка вернется к вялому поклевыванию орешков и соевого творога. Она никогда не ищет предлога для отказа от здоровой пищи, но заявляет, что всем нужно немного грешить, а биг-маки, жареная картошка и пончики с повидлом занимают последние места на шкале ее прегрешений.
Я жду. У Тины есть склонность к драматическим эффектам. Она с опаской оглядывается по сторонам, а потом говорит таким пронзительным шепотом, что студентки, играющие в карты за соседним столиком, явно услышали бы, если бы не так сильно были увлечены игрой:
– Мелисса Гринбаум вроде как подала судебный иск на наш колледж и конкретно на Генри Самнера за сексуальные домогательства.
– Вот сукин сын, – говорю я. Я использую это ругательство для выражения удивления.
– В самую точку, – говорит Тина. – Он достал, вроде как, половину девиц на факультете. Но сам он, конечно, все отрицает.
– Ну и что тебе известно?
– Все обнаружилось утром в день штормового предупреждения. Предполагалось замять это дело по-тихому, но земля слухами полнится… – Она улыбается.
Я не спрашиваю, как старательно ей пришлось собирать эту информацию. У Тины есть тайная сеть источников, которой позавидовали бы ФБР и ЦРУ вместе взятые. Я уверена, что она не упустила ни малейшей подробности и добыла все материалы по этому делу. И также не сомневаюсь, что для поддержания ее источников ей и приходится распространять эти слухи.
– Директор Бейкер, разумеется, встал грудью на защиту Самнера, – говорит она.
– Что значит «разумеется»? У нас ведь женский колледж. Мы должны защищать наших студенток.
– Сама подумай. Ведь Бейкер, вроде как, сам пригласил его сюда на работу. Счел своим долгом.
– Но все-таки…
– Бейкер ведет себя по-идиотски, за исключением тех дел, которые касаются сбора средств.
Я не буду утверждать, что Бейкер не идиот. Кроме того, он еще и родственник председателя Совета правления. Круговая порука бывших однокашников имеет место даже в женском колледже.
Тина ерзает на стуле, озирается, проверяя, что нас никто не подслушивает, и шепчет так тихо, что я едва ее слышу в шуме голосов Буфика.
– Я также узнала, что отец Мелиссы пытался убедить директора, чтобы тот заставил Самнера извиниться перед Мелиссой и подать заявление об уходе. Гринбаум хотел решить все закулисно. Он также хотел убедиться, что Самнер не домогался других студенток.
– Молодец. И как же директор решил поступить с этим судебным иском?
– Вероятно, сначала директор подумал, что сможет сохранить все в тайне, но слово, как говорится, не воробей… – многозначительно произносит Тина.
– А как среагировали преподаватели?
– Мнения разделились. Мужская половина в основном предпочитает принять, вроде как, сторону Самнера, а женская – сторону Мелиссы. Вчера на факультетском собрании разразилась яростная дискуссия по этому вопросу. Я же еще не сказала тебе. Директору пришлось устроить что-то вроде общего совещания, собрав весь профессорско-преподавательский состав. Он нес полный бред.
– Ты была там? – спросила я.
– И да, и нет. Ассистентов, как бы, не приглашали. Как, впрочем, и секретарей, и служащих и всех прочих в этом роде. Но я слышала каждое слово.
Хочу ли я об этом знать? Тина заметила мои колебания.
– Ты хочешь спросить, как мне удалось подслушать, но я не скажу. – Она вспоминает о своем пончике и, запихивая его в рот, запивает последним глотком кофе. – Директор, вроде как, хотел сообщить всем, что он всецело на стороне Самнера. Да и сам Самнер тоже выступил и заявил, что не делал ничего предосудительного.
– Ты шутишь.
– Ни фига. Потом, вроде как, выступила Джуди Сментски. Она сказала, что несколько студенток жаловались ей на то, что он приставал к ним. Самнер побагровел и попросил ее назвать имена. Она заявила, что не вправе разглашать врачебную тайну. Тогда Самнер заявил, что ему, типа того, надоело выслушивать косвенные обвинения, высказанные взбалмошными богатенькими соплячками, и демонстративно удалился из зала заседаний.
– Я думала, что после всех этих сексуальных скандалов с церковью Бейкеру стоило бы вести себя несколько иначе.
Тина бросила на меня убийственный взгляд. Когда это директор вел себя разумно, если только ему не надо было подлизаться к спонсорам? Он упомянул об истории с Салемскими ведьмами, подчеркнув, что вот так порой развлекаются девочки. Он также заявил, что провел что-то типа расследования, но не обнаружил никаких причин для дальнейшего разбирательства.
Допив горячий шоколад, я составила чашки и салфетки на поднос, чтобы отнести к мусорным контейнерам.
– Пойдем в мой кабинет.
Меня ждала еще целая куча работы.
Из открытой двери моего кабинета на меня дохнуло жаром. Как жаль, что Тина не может использовать свои волшебные источники для отладки отопительной системы. Входит Клер, грациозно помахивая левой рукой.
– Что это у тебя на пальце? – естественно, спрашиваю я.
Она показывает мне кольцо.
– Я никогда раньше не видела канареечных бриллиантов, – говорит она. – Погляди, как он играет на свету. – Она сует руку под лампу. Мы обсуждаем ее свадебные планы.
Она кладет на мой стол копии результатов экзаменационных тестов, которые мне нужно раздать сегодня, за исключением тех, где не справились с заданием. Она смешала две группы студентов разных специальностей: «Ведение регистрации» и «Уход за престарелыми». Свадебная лихорадка началась. Я прошу ее переделать ведомости и вернуть их мне к полудню.
Когда Тина и Клер уходят, я смотрю на внушительную стопку экзаменационных сочинений и на пачку тестов, оставленных мне Тиной. За их проверкой придется провести добрую половину рождественских каникул. И полагаю, что это возмездие за всю ту работу, что я взвалила на моих студенток.
Сначала я выборочно проверила несколько тестов, проведенных и проверенных Тиной. Все безупречно.
Заглядывает Клер и говорит:
– Извините, я забыла.
Она вручает мне шесть сообщений от Дэвида, принятые за последние два дня. Последнее пришло десять минут назад из его конторы. Он ведь должен был вернуться самое раннее в конце этой недели.
Я звоню. Отвечает Сильвия.
– Привет, миссис А.
Она никогда не называет меня доктором или профессором. Самое официальное или неофициальное, что она позволяет себе, это «миссис А». – Ваш муж просил не отвлекать его, если вы позвоните. – Она понижает голос. – Он в жутком настроении.
Наконец он соизволил взять трубку. Тем временем я слушаю «Болеро». В офисе Дэвида ожидающим связи клиентам не предлагают прослушать легкую эстрадную музыку. Считается, что классическая музыка более престижна.
– Где, черт возьми, тебя носит?
– Была ужасная погода, и я осталась в городе.
– Клер сказала, что ты болеешь.
– Верно, я болела.
– Так почему же тебя не было дома?
– Здесь был северо-восточный циклон.
– Мне не нравится, что я приезжаю домой и не нахожу мою жену там, где ей положено быть. Последний раз я видел тебя в Атланте. Мы же собирались поехать в аэропорт вместе. Но я вернулся в отель, а тебя и след простыл. А потом тебя не оказывается еще и дома.
С детства я слышала, что нападение лучший вид защиты. И с детства я предпочитаю ретироваться, в лучшем случае могу сделать пару саркастических замечаний, но настала пора опробовать новый способ. Я не хочу, чтобы мой ребенок имел безответную мать.
– Ты же должен был появиться дома не раньше следующей недели. Звонков из командировки от тебя обычно не дождешься, поэтому, когда ты в отъезде, я поступаю так, как мне удобно.
– Это не оправдание. Откуда мне знать, что тебя не убили.
– Позвонил бы Джуди Сментски. Если я не у нее, то она знает, где меня найти.
– Откуда я мог знать об этом. Я не знаю твоих друзей.
– А кто, черт возьми, в этом виноват?! – Я почти перешла на крик. Осознав, что ни Дэвид, ни я сама не умерли от моих воплей, я продолжаю наступать. – Если бы ты не отказывался общаться с моими коллегами, то знал бы кому позвонить. – Я не стала уж добавлять, сколько раз советовала ему связаться с Джуди. В своей работе он очень изобретателен, но не сможет найти даже корку хлеба, если только не умирает с голода.
– Мне не нравятся эти твои недоделанные интеллектуалы. Если бы у них были способности, то они зарабатывали бы деньги в реальном мире, а не в том дурдоме, где ты почему-то упорно продолжаешь работать.
Для Дэвида «реальным» является его мир. Я достаточно поплясала под дудку его друзей, чтобы понять, какие вещи они считают атрибутами «реальности». К ним относятся «мерседес», приличный запас ценных бумаг, вилла на Канарах или второй дом в престижном месте. Этот второй дом обычно более шикарный, чем дома девяносто пяти процентов остальных жителей планеты. В их «реальности» все людские слова и дела нуждаются в оценке с точки зрения прибыли.
– Обучение подрастающего поколения имеет общественно важное значение. Может, тебе и твоим алчным клиентам пора задуматься о том, что нельзя до бесконечности жить за счет этого мира, а надо бы как-то и расплатиться с ним.
Дэвид вздыхает.
– Давай не будем ссориться. Я беспокоился. Я даже не знал, вернулась ли ты из Атланты.
Злость сменяется чувством вины. Хорошие девочки не должны заставлять людей беспокоиться. У меня не осталось больше сил спорить.
Но я не успеваю ничего сказать, Дэвид заканчивает разговор.
– У меня тут дела. Я должен продолжать. Я буду дома к ужину около восьми. Постарайся не задерживаться.
Телефон отключается. Я смотрю на оглохшую трубку. Когда я наконец решаюсь дать отпор и изложить свои доводы, у моего мужа сразу появляются неотложные дела. Не страшно проиграть в честном сражении. Но обидно проигрывать из-за отсутствия противника.
По пути домой я заезжаю в торговый центр «Хлеба и зрелищ». В этом слегка претенциозном для бакалейно-гастрономического магазина комплексе тем не менее замечательная кулинария. Нам с Дэвидом нравятся куриные салаты из деревенской птицы, и я покупаю их в качестве мирного предложения. Толкая тележку по магазину, я пытаюсь уловить в себе признаки праздничного настроения, которое обычно возникает на каникулах. Но я не улавливаю. В голове крутятся мысли о куче непроверенных студенческих работ, о незакупленных рождественских подарках и о необходимости решительного разговора с Дэвидом.
В отделе кулинарии работает знакомый мне упитанный продавец.
– Пожалуйста, дайте мне тот куриный салат, где побольше винограда. Это любимый салат моего мужа.
– С удовольствием. Приятно, знаете ли, встретить жену, которую волнуют предпочтения мужа. Слишком много женщин теперь печется лишь о собственной карьере, – говорит продавец.
Он заядлый ворчун и всегда выдает негативные оценки, что совершенно не характерно для остального персонала этого магазина. Я не даю себе труда поправить его.
– Приятных праздников, – туманно говорю я ему на тот случай, если он иудей.
Дома я накрываю на стол. Устанавливаю десять тонких свечек в шарообразный подсвечник и открываю бутылку «Пино-нуар» из того сорта черного винограда, что известен своим капризным нравом. Насколько я знаю, Дэвид любит пить его с таким салатом. Я разогреваю длинный батон, купленный в том же центре, и укладываю его на салфетку в плетеную хлебницу.
Держа мобильник около уха, входит Дэвид; он дает кому-то указания по поводу заключения договора, диктует какие-то адреса, называя предельные сроки. По его хмурому виду я понимаю, что после нашего телефонного разговора настроение у него не особо улучшилось.
Переодевшись в спальне, он приходит на кухню и садится к столу. Салат не помогает.
– По крайней мере, могла бы хоть что-то и сама приготовить. – Это были его первые слова.
– У меня экзаменационная горячка. И я еще не оправилась от гриппа, если это хоть как-то волнует тебя.
– Лиз, ты не можешь продолжать исчезать. Я даже не могу узнать, жива ты или мертва.
– Полиция известит тебя, если найдет мой труп, – бросаю я саркастическим тоном. – Ты редко бываешь дома. Звонишь только время от времени, и я не собираюсь слоняться по дому в ожидании звонка, которого, может, так и не дождусь. – Я делаю паузу. Пожалуй, я все больше вхожу в роль возмущенной и обиженной супруги. – Сам ты никогда не сообщаешь мне, где находишься.
– У Сильвии есть мое полное рабочее расписание. Тебе надо лишь позвонить и спросить у нее.
– А тебе не приходит в голову, что такие отношения несколько странны для семейной пары?
– Лиз, я деловой человек. Если бы я преподавал в каком-то заведении типа твоего, то мог бы чаще бывать дома, но тогда мы не смогли бы позволить себе такую жизнь. – Он обвел рукой кухню. – Посмотри на наш дом. Тебе не приходится заниматься уборкой, стиркой или глажкой. Большинство женщин не могут и помыслить о такой райской жизни.
– А ты когда-нибудь спрашивал меня, хочу ли я жить в твоем раю? Ты сам соорудил этот дом. Сам нанял домработницу.
– Потому что ты вечно занята своей работой. Ты отвратительная домохозяйка.
– Большое спасибо. Я принимаю это как комплимент.
– Ты невыносима.
Он изо всех сил бьет салфеткой по столу, так сильно, как только возможно хлопнуть тканью по дереву, и стремительно проносится в свой кабинет. Я слышу его разговор по телефону и вижу, как он ходит взад-вперед перед открытой дверью.
Минут через десять он возвращается.
– У тебя ничего не готово к Рождеству. Не забудь, что в следующую субботу мы принимаем моих коллег.
Хоп! Я совершенно забыла. Интересно, сумею ли я найти еще хоть одну свободную банкетную фирму во всей Новой Англии.
– Я позвоню завтра Рику, чтобы он помог тебе все сорганизовать. – Рик – наш знакомый мастер на все руки.
Дэвид опять уходит в свой кабинет и захлопывает дверь. Я выбрасываю остатки еды с тарелок в мусорный контейнер и загружаю посудомоечную машину.
Глубокой ночью Дэвид присоединяется ко мне в кровати, всячески стараясь не разбудить меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34