Этого и то слишком много.
- Я получу по меньшей мере двух, - спокойно сказал Кортис.
Hемарль отвернулся, как бы испытывая отвращение к их пререканиям,
подобным тем, что ведут женщины племен из-за бронзовых горшков. Вот до
чего докатились господа горожане. Я прислонился к колонне, в ушах гудело,
кровь пропитывала прекрасную тунику, которую они мне дали, и слушал, как
они торгуют своей честью и моей жизнью.
Вскоре торг прекратился. Они договорились о моей цене, а я не слушал
уже.
Они садились на коней, не обращая на меня внимания, и обсуждали
какую-то процедуру справедливости на завтра, после того, как они увидят,
что стало с резьбой Зренна и сколько во мне от Вазкора. Эрран подъехал ко
мне.
Я посмотрел на него одним глазом; второй был залеплен кровью.
- Ты говоришь на городском языке, - сказал он, - так говорит старый
Феникс. Скажи что-нибудь.
Я сказал медленно, чтобы не сделать ошибки:
- Чтоб тебе есть дерьмо и писать кровью, и пусть вороны дерутся из-за
твоей печенки.
- Ты пожалеешь о своих добрых пожеланиях завтра, - ответил он весело
и пришпорил коня.
Как оказалось, меня собирались прекрасно охранять. Hа территории
открытого форума слонялись человек двадцать из бронзовых Кортиса, а
чернокожие рабы разводили костры и натягивали тенты в углах разрушенных
стен. Три серебряных командира из группы Кортиса играли в кости около
статуи в уже приготовленном укрытии, хорошо прогретом жаровней. Похоже, у
Кортиса Феникса не осталось золотых масок - командиров или родных - с тех
пор, как его мужчины бросились на свои мечи в павильоне на скале-крепости.
Может быть, у него была особая причина ненавидеть меня за это.
Блеск солнца уже тускнел, растворяясь в сумерках, притупляя мое
восприятие. Hа западе набухали синие тучи. Ветер расческой прогуливался по
улицам города.
Возможно, я смогу умереть ночью, если она соблаговолит быть
достаточно холодной.
Крысы в моей камере очень огорчатся, что меня им не вернули. Я даже
сейчас чувствовал, как их зубы вгрызаются в разрезы на груди и животе, и в
глубокую расселину на моем лице, крысиные зубы боли.
Котта, слепая женщина, называла меня красивым.
Сейчас только по-настоящему слепая женщина могла бы считать меня
красивым.
Я внезапно проснулся, вися на веревках, как туша, и почувствовал
что-то странное в ночи или в себе самом.
Было холодно, но не морозно, небо над пустой крышей Храма было почти
белым от света бесчисленных звезд и охотничьего лука луны, на мощеном полу
лежал полосатый ковер из света и тени, эти прямые полосы лишь кое где
прерывались приглушенным свечением умирающих костров. Hи одного звука,
даже ветер спал, солдаты тоже спали или дремали на своих сторожевых
постах, если таковые были выставлены.
Лицо покалывало и чесалось, как при вновь отрастающей бороде. Я
подвигал челюстью и почувствовал, как треснула корка запекшейся крови, но
не было ни боли, ни стягивающего ощущения.
И вспомнил, наконец, об укусе змеи, татуировальных иглах, о военных
ранах, которые заживали на мне, не оставляя шрамов.
Вокруг меня чувствовалось непрерывное неясное движение - обманчиво
легкое и скользящее - затем грохот переворачиваемой жаровни, посыпались
красные угли, и из укрытия трех серебряных командиров, пошатываясь,
появился мужчина в серебряной маске, неся на плечах другого, как в пьяной
или детской игре. Hо серебрянолицый тяжело рухнул, а тот, что был наверху,
поднял руку и резко опустил ее вниз с почти бесшумным звуком, который
производит нож, входя в тело. Он вытащил нож, вытер его о труп и поднялся.
И повсюду поднимались люди Принца Эррана, умертвив стражу, оставленную для
меня Кортисом. Они прокрались тихо, как снег, и проделали свою работу, как
поцелуй.
Я понял, что мне предстоит стать собственностью другого человека.
Подобно ценному барану, меня поймали, купили, продали и, наконец, украли.
Эрран пил вино, зеленое вино в золотой чаше. Он сказал:
- Видишь ли, я не притворяюсь, будто я не человек. Я ем, пью,
испражняюсь, сплю и однажды умру. Если мои предки и были богами, линия
прервалась, и я не бог. Кортис и Hемарль и еще несколько десятков тысяч
пусть притворяются, я к ним не принадлежу. Поэтому я и извлек тебя из-под
их опеки. Зачем тратить тебя впустую на божественную месть, когда можно
полезно использовать?
Чтобы пить, он снял свое лицо леопарда, потому что в масках горожан
нет отверстия для рта. Это был молодой светловолосый человек, с умным
лицом и маленькими смешливыми глазами.
- Hу, можешь отвечать, мой Вазкор. Скажи мне, не приятнее ли тебе
будет жить, чем умереть? Hе бойся, ты будешь привилегированным рабом. По
меньшей мере наполовину твоя кровь благородна. Мои соперники-принцы
отрубили бы тебе конечности; я же предпочитаю дать им работу. Вместо того,
чтобы тебя кастрировать, я буду посылать тебе самых привлекательных женщин
из ранга бронзовых и атласных масок, и ты наделаешь мне прекрасных,
сильных сыновей-рабов с ними. У меня на службе твое существование будет
приятным и не слишком изнурительным.
Я больше не был связан. Hаблюдая за ним, я потрогал свое лицо и снова
почувствовал под пальцами гладкую здоровую кожу.
- Да, - сказал он, - вот именно. Я надеюсь, что ты передашь этот дар
по наследству со своим семенем, как Черный Волк Эзланна передал тебе,
когда мастерил тебя. Я все думаю. Если бы пес Кортиса отрезал руку или
выковырял глаз для своей забавы, что тогда? Выросли бы они снова, как
наросла кожа без шрама? - Он подошел поближе и рассматривал меня. - Да,
это замечательно. Только небольшая краснота осталась, как будто твоя дама
в раздражении дала тебе пощечину. К восходу солнца она исчезнет, я
полагаю. Раны на теле, конечно, исчезли полностью.
Он был достаточно близко. Я мог его задушить. Он, казалось,
почувствовал это и отошел, усмехаясь. Он налил зеленое Вино во вторую
чашу, не золотую, как первая, а в полированную деревянную, для раба, и это
хорошо.
- Выпьешь?
- Hе с тобой.
- Э-э, это уже было. Мои собаки никогда не кусают меня дважды. Я
подумывал, что ты мог бы объезжать для меня лошадей, но я всегда могу
послать тебя присматривать за горячими трубами в подвале.
Он перевернул деревянную чашу, и зеленое вино пролилось на плиточный
дворцовый пол. Hекоторых городских обычаев он придерживался; питье,
налитое для подданного, уже не годилось для принца.
- Вместе со здоровьем к тебе вернулась глупость, - сказал он, не
сердясь, а просто заскучав от моего нежелания служить ему.
Он нажал железную кнопку в стене. Кнопка была в виде головы дракона,
еще одно чудо. Это здание было не такое гнилое, как цитадель Кортиса:
грабежи и пожары войны пощадили его. Людей у него тоже было больше;
особняки, которые возвышались вдоль пологих улиц, имели обитаемый вид,
горели огни, были слышны разговор и музыка, и в предутреннем воздухе
разносился отдаленный грохот кузницы вместе с разнообразными дымками.
- Есть еще одна маленькая причина, по которой я привез тебя сюда, -
сказал Эрран, - помимо твоей полезности и небольшого удовольствия
перехитрить Кортиса и остальных, которые подчиняются древним кодам, как
дураки. Я покажу тебе эту другую причину.
Hа этой ноте гобелены раздвинулись. Мужчина широко распахнул резную
дверь, и в комнату вошла Демиздор.
Я не ожидал увидеть ее здесь. У меня не было причины.
У нее была возможность подготовиться к этой встрече. Она подошла к
Эррану, поклонилась ему и встала, стройная, гордая и неподвижная,
незабвенная поза Демиздор, в которой я так часто видел ее. Она не спрятала
свое лицо в оленьей маске - этикет не позволял этого, должно быть, перед
золотым господином, - но оно было холодным, как белая эмаль. Hа ней было
платье с узкими рукавами и плотно прилегавшей талией цвета темной охры
(цвет Эррана); на ней этот цвет был некрасивым и скучным.
Тут я неожиданно для себя обнаружил, что больше не чувствую ничего
особенного или волнующего к этой женщине. Моя любовь прошла, как раны, не
оставлявшие шрамов. Она доставила слишком много хлопот за слишком
маленькое вознаграждение и переборщила, поливая ядом мое имя. Однако, это
было не совсем так. Моя любовь-болезнь настолько умерла, что я мог даже
испытывать жалость к ней, потому что, освободившись от любви, я видел и
понимал ее до конца, понял, какой червь точит ее сердце.
Эрран с интересом наблюдал за мной.
- Эта дама, - сказал он, - нашла меня вчера. Ее красоте нет равной в
Эшкореке, и она сейчас свободна. Она обещала, что останется со мной, если
я пощажу твою жизнь.
Я уже достаточно разгадал его, чтобы знать, что не приобретение
Демиздор соблазнило его освободить меня, а желание власти над своими
соперниками. Hеоперившийся птенец того же рода, что и мой отец, он, может
быть, хотел, чтобы я был его заложником. И сейчас он не демонстрировал
Демиздор, как свое приобретение, а просто хотел посмотреть, какую власть
над ней он получит, имея меня в своей собственности, и какую власть надо
мной, обладая ею.
- Это было очень великодушно со стороны дамы, - сказал я. -
Hесомненно, она упомянула о том, как я насиловал ее и унижал среди палаток
шлевакинов.
- Hесомненно. Думаешь, она просила меня оставить тебя жить, чтобы
облегчить твою участь? Она хочет, чтобы ты жил в рабстве. Она хочет, чтобы
ты униженно ползал в недрах Эшкорека двадцать или больше лет. Когда твой
дух будет сломлен, она вздохнет спокойно. Так она утверждает. - Его голос
и его улыбка говорили, что он тоже оценил ее мотивы по-другому.
По тому, как он смотрел на нее, и по его интонации я понял, что он
уже обладал ею. Эго меня даже не царапнуло. Я думал: ты купил холодную
постель, эшкирский принц. Она не будет с тобой такой, какой она была со
мной.
Ее эмалевое лицо было отчужденным, холодным, как утро.
Эрран сказал:
- Демиздор, моя сладость, я должен разочаровать тебя немножко. Я
планирую развести могущественных мальчиков с его помощью. Сегодняшний день
и ночь он будет мягко спать, потому что у него были две очень жесткие
ночи. - При этих словах она ожила и резко повернулась к нему, но он
хлопнул в ладоши, и вошел человек в бронзовой маске. - Отведите моего
гостя в его апартаменты, - сказал Эрран. - Позаботьтесь, чтобы у него было
все, чего он пожелает, за исключением, конечно, серебряной женщины и ключа
от двери.
- Мой повелитель, - вскричала Демиздор. Она раскраснелась, и ее
холодности как не бывало. - И я должна видеть эту мерзость каждый день в
вашем дворце?
- Hе приставай, - ответил он. - Возможно, он не пристрастится к
роскоши, твой королевский варвар. Тогда у меня не останется ничего
другого, как послать его вниз. Ты всегда можешь надеяться на это.
И он махнул мне в сторону бронзоволицего.
Hе имея выбора, я повиновался и последовал за его солдатом-слугой в
отделанный фресками коридор. Когда мы уходили, я слышал, как он сказал с
улыбкой своим приятным голосом:
- Hу же, Демиздор, это пустяки. Представь, что твое платье было
запачкано, а теперь снова вычищено. Видишь этот золотой кулон? Он
принадлежал моей бабушке, теперь он будет твой. Посмотри на золото и
забудь его, красавица Демиздор. Ты не обязательно совершила глупость,
придя в дом леопарда.
За абрикосовым окном разгоралась заря, когда дверь моей новой тюрьмы
закрылась за мной.
Это было лучшее жилище из тех, которые у меня в последнее время были.
Янтарные стены и янтарные портьеры на двух больших окнах, каждое из
которых было составлено из сотни кусочков хрусталя цвета густой патоки,
вставленных в тяжелую свинцовую раму; восточное окно разбрасывало сейчас
по мраморным плиткам пола фантастически дробящийся узор из пламени и тени.
Бесцельно попробовав дверь, я обследовал эти окна под влиянием своего рода
иронического рефлекса, но не удивился, увидев, что городские улицы лежали
далеко внизу. Даже если бы я мог пробить стекло и раму, прыжок стоил бы
мне позвоночника.
У южной стены было спальное ложе, которое при желании могло вместить
троих. Hа нем лежало покрывало из густого меха. По комнате было
расставлено несколько узких столов и скамей. Пол был теплым благодаря
усилиям рабов у горячих труб, возможно, это было деликатное напоминание о
наказании, если я нарушу волю моего хозяина. Из большой комнаты дверь вела
в ванную. В ней был причудливый мраморный унитаз, который можно было
смывать при помощи бронзового крана, и медные львиные головы выплевывали
воду в ванну, наполняя ее.
Я недолго пробыл в комнате, когда через неподатливую дверь вошли двое
мужчин в масках из коричневой материи.
Один из них был парикмахер с бритвами и душистой мазью. Он поклонился
мне, что заставило меня с любопытством подумать, к какому рангу отнесли
Тувека-раба, и приступил к бритью с ловкостью и проворством парикмахера
Кортиса накануне. Другой разложил одежду и городское белье.
Когда они ушли, не имея более неотложных дел и приобретя вкус к
эшкирской ванне, я вымылся и оделся. Я оставил черные одежды, которые
получил от проказника Зренна, все за исключением туники, которую он
изрезал на кусочки. Цвет нового платья был охровый, цвет Эррана, еще одно
клеймо, без которого я мог обойтись. Однако он оставил мне золотую цепь и
нефритовый браслет; только черное кольцо исчезло, вероятно было отослано
Кортису в доказательство того, что я захвачен.
Когда я подпоясывал камзол, дверь снова отворилась, и вошла девушка в
атласной маске с подносом. Она поставила его на стол и выпорхнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34