Отбежав метров на триста, он остановился и, раскинув в стороны руки, лег, изобразил посадочный знак. "Ничего вроде особенного, - думал Владимир, - но никто, и я в том числе, не догадался этого сделать, а он догадался, помог товарищу". Этот, почти незначительный эпизод на всю жизнь запомнился Владимиру как пример хорошего, доброго.
На Миус-фронте, в пятидесяти километрах от переднего края, между станциями Иловайск и Донецко-Амвросиевка, немцы оборудовали аэродром, посадили на него истребители и бомбардировщики, оградили прожекторами, зенитками. Полк майора Калашникова получил боевую задачу: разбомбить это гнездо.
Летая с аэродрома Лысогорка, бомбили две ночи подряд. Как и обычно Бушуев с Константиновым. На третью ночь командир полка их разлучил. Сказал, что надо вводить в строй вновь прибывших летчиков.
- Полетишь с сержантом Фанышевым. Учти, у него это всего лишь четвертый боевой вылет, - предупредил он Константинова, - в прожекторах еще не был, под обстрел не попадал. Пойдете первыми.
Понятно, почему первыми: чтобы иметь возможность нагрянуть внезапно. Взлетели, по пути поднялись на тысячу двести метров. Погода хорошая, ночь звездная, луна светит в полдиска. Зная, что станция Донецко-Амвросиевка, лежащая на пути к цели, прикрыта сильным огнем зениток, оставили ее в стороне и вышли на Амвросиевку, на хорошо заметный ориентир в районе аэродрома. С нее и решили зайти на цель. Курс двести шестьдесят. Впереди аэродром. За ним железная дорога, обрамленная лесопосадкой. "Планируй!" командует штурман. Летчик убирает обороты мотора, начинает снижение. Прожекторы пока не включаются, "эрликоны" не бьют.
Владимир вдруг замечает, что планировать они начали рано. Аэродром еще впереди, а высота уже шестьсот метров. Он не ошибся, он рассчитал правильно. Ошибся летчик, резко сократил обороты мотора. Над границей аэродрома высота четыреста метров, а увеличить обороты нельзя: немцы услышат, обнаружат, откроют огонь.
- Володя! Что делать? - забеспокоился летчик.
- Ничего, - отвечает Владимир, - радуйся, пока не осветили.
Самолет идет по правой, северной стороне аэродрома, над капонирами, но... самолетов в них нет. В чем дело? Неужели перебазировались? Нет, не может быть: времени мало, не успели. А высота уже триста. Куда бросать бомбы? И вдруг Владимира будто толкнуло, он повернулся и посмотрел в левую сторону. Под левым крылом самолета тускло блеснули широкие плоскости. "Юнкерсы!" Вот почему их нет в капонирах! Они рассредоточены по летному полю.
На решение - доли секунды. Если не отбомбиться сейчас же, потребуется новый заход. Но будет ли такая возможность? Едва ли. И Владимир спешно бросает серию бомб. Шесть осколочных. Слышит их близкие взрывы. Бросает светящую. Еще одну. И сразу включились прожекторы, начали бить "эрликоны". Все небо в огне.
- Разворот влево! - кричит штурман.- Влево, на восток!
Слева внизу вспыхнуло пламя. Это горит "юнкерс". Пламя охватило широкую плоскость. У-2 в глубоком развороте над границей аэродрома, высота сто метров. Владимир хватается за пулемет, бьет по прожекторам, по огневым установкам, откуда, пульсируя, вылетают шары "эрликонов". Летчик маневрирует, но неумело, вяло. Владимир хватает управление, резко бросает самолет из стороны в сторону. Кричит:
- Вот так надо! Быстрее, энергичнее!
Снова бросается к пулемету, стреляет. Снова хватается за управление...
Высота пятьдесят. Прожекторы отстали, бросили - слишком мала высота. Вслед еще летят пулеметные очереди, но проносятся выше, над головой - мала высота самолета. Все, ушли! Из воды вышли сухими.
- Все! - облегченно вздыхает штурман.- Набирай высоту.
Летчик послушно выполняет команду, набирает семьсот метров. Аэродром виден отлично. "Юнкерс" полыхает огромным костром. "Покажем себя, - говорит штурман.- Помигаем огнями, подразним фашистов".
Опять новое в тактике! И автор этого нового опять Дмитрий Бушуев. Константинов - помощник. Вместе думали, вместе рассчитывали, говорили с командиром полка, инженером Федоровым. Они одобрили, согласились, и идея претворилась в практику. До этого боевые задания выполняли одиночными экипажами, теперь летят в составе звена: Бушуев и Константинов, Кухаренко и Сапрыкин, Шибанов и Маркашанский. И это не днем, а ночью.
Чтобы лететь строем, надо друг друга видеть, а для этого надо держать включенными аэронавигационные огни. Но их увидят и вражеские зенитчики.
- А если установить лампочки на верхней части фюзеляжа?- спросил Александр Александрович Федоров.- Их будет видно только сбоку и сверху, то, что и нужно для полета в строю. А снизу, с земли, не видно...
Что еще может быть лучше такого предложения? Все согласились. Инженер полка по электроспецоборудованию Алексей Соколов установил лампочки, и вот звено летит строем. Звено Бушуева.
Говоря о тактике нанесения удара, Бушуев предложил два варианта.
Вариант первый: бомбить всем сразу по сигналу ведущего. Это повысит мощь удара. После сброса бомб экипажи рассредоточиваются, становятся в круг и с круга обрабатывают цель пулеметным огнем. Противник, хочет он того, или не хочет, ведет свой огонь сразу по нескольким целям, а это снижает вероятность попадания. Независимо от того, по одному он бьет самолету или по всем, экипажи, выручая друг друга, подавляют его огонь огнем своих пулеметов.
Второй вариант: так же, как и в первом, до цели экипажи идут звеном. Перед бомбометанием рассредоточиваются, отстают друг от друга на дистанцию семьсот - восемьсот метров. Ведущий, осветив цель для себя и первого ведомого, сбрасывает бомбы и с разворотом влево встает в боевой порядок "круг". Первый ведомый бьет по зенитным точкам, открывшим огонь по ведущему или по кому-то из ведомых. Затем, сбросив бомбы на освещенную цель, освещает ее для второго ведомого и идет в круг вслед за ведущим. Второй ведомый действует так же. Встав в круг, экипажи расстреливают прожекторы, подавляют огонь зенитных точек - готовят "рабочее место" для другого звена.
Договорились, что в первом вылете будут действовать по второму варианту. Так предложил Константинов.
- Цель незнакомая, - сказал он, - сколько там прожекторов и зениток, пока неизвестно. Вдруг всех сразу осветят?
С ним согласились, предложение дельное. Но следующее звено может действовать уже по первому варианту.
Звено на подходе к цели - пакгаузам и плавсредствам - небольшим суденышкам в порту Таганрога. Бушуев дает сигнал: "Рассредоточиться", и уходит вперед. Константинов сбрасывает бомбы-фугаски, затем светящую. Фашисты пока молчат. Бушуев разворачивается влево, зенитчики открывают огонь по второму самолету, подходящему в эту минуту к цели. Владимир берется за пулемет...
И вот звено уже дома, на аэродроме. Возвратившихся с боевого задания окружили товарищи.
- Ну как? Хорошо ли все получилось?
- Отлично! Здесь можно друг другу помочь, поддержать...
- Вижу, по Шибанову бьет "эрликон", но не успел я прицелиться, Константинов как его резанет, он и захлебнулся! - восторгается Василий Сапрыкин.
- На секунду тебя потерял, - говорит Шибанов Бушуеву, - и вдруг трасса с твоего самолета... По трассе легко друг друга увидеть...
Все говорят, кричат, делятся впечатлениями. Молчит
только Бушуев. Молчит, чуть-чуть улыбается. Сдержанно, снисходительно. "Ну и выдержка, ну и характер, - думает Владимир, - позавидуешь".
Полк действует напряженно. Экипажи бомбят эшелоны на станциях, скопления войск, мотоколонны, переправы и мосты через реку Миус и Миусский лиман, плавсредства в порту. Действуют и одиночно, и в составе звена по плану Бушуева. И вдруг 20 августа важное сообщение: наши войска прорвали Миус-фронт, пошли вперед, на запад, параллельно береговой черте Азовского моря в направлении Токмак - Черниговка.
На аэродроме идет митинг. Выступает Остромогильский:
- Мы долго отступали, теряя товарищей, теряя территорию. Но, отступая, непрерывно бились с врагом, постепенно перемалывали его живую силу и технику, И мы отстояли Сталинград. Теперь одержали победу под Ростовом. Снова настал ответственный час: освобождение Донбасса. Мы собрались, чтобы сказать: задачу, поставленную перед нами, выполним.
На боевом курсе
Летит фронтовое время. Уже позади служба в роте связи, рейсы с боеприпасами к линии фронта, маневры на автомашине под ударами Ме-109. Тамара добилась своего: вновь летает, служит в полку легких ночных бомбардировщиков. Ее уже научили водить машину в лучах прожекторов, показали пути к передовой. Фронт недалеко, и его горячее дыхание доходит сюда, к Новгороду, в районе которого расположен авиаполк. Докатывается глухими раскатами канонады, воем моторов наших и фашистских бомбардировщиков, зарницами пожаров, полыхающих на горизонте.
Тамаре не терпится приступить к настоящему боевому делу, но командир полка майор Яковлев почему-то ее придерживает, не посылает на задания. При первой же встрече с ней он не скрыл своего недовольства, что в полк назначена женщина. "Лучше бы самолет прислали, - сказал он Тамаре, летчиков хоть отбавляй, а самолетов не хватает, за каждым закреплено по два экипажа, летают по очереди. Злые все ходят, недовольные. И вообще, не женское это дело - летать на бомбежку..."
- С этого надо было и начинать, что не женское, - обиделась Тамара.Бомбить, значит, не женское, а возить снаряды и быть под бомбежкой женское?
- Ладно, ладно, обижаться здесь нечего, - примиряюще говорил командир и вновь сердился: - Обидчивость, данную вам природой, при решении летных вопросов применять запрещаю. Учтите, полк здесь мужской, а не женский, поблажек не будет.
Тамара на поблажки и не рассчитывала, напротив, она хотела лишь одного, чтобы ей разрешили ходить на боевые задания. С этим вопросом она однажды и пришла к командиру полка. Майор, до того веселый, приветливый, вдруг рассердился:
- Константинова, не заставляйте меня командовать вам "кругом".
У Тамары затряслись губы, но она сдержала себя, не расплакалась. Проглотив незаслуженную обиду, молча ушла с командного пункта, Обидно. Все летают к переднему краю, бомбят позиции вражеских войск, а она все в районе аэродрома, все тренируется: летает в прожекторах, пилотирует в зоне. Это нужно, полезно для обретения навыков, опыта, но должен же быть какой-то предел!
Но вот тренировки закончились. Тамара идет на боевое задание. С ней Анатолий Гашков, лучший штурман полка, лейтенант. Тамара теперь иного мнения о майоре Яковлеве. Она от души благодарна командиру авиачасти. За чуткость, заботу, за доброе к ней отношение. И летать разрешил, и лучшего штурмана в экипаж назначил. А от штурмана зависит многое: и точность выхода в район цели, и поиск ее, и вероятность ее поражения: бомбы ведь сбрасывает штурман.
- Главное, что от тебя требуется, - говорит лейтенант Гашков, - это выдержать заданный курс на маршруте и боевой курс перед бомбометанием. И еще: сумей сманеврировать, когда немцы откроют огонь. Но маневрировать на боевом курсе нельзя. Даже при самом страшном огне. Иначе я промахнусь, бомбы пойдут впустую.
Мотор работает ровно, надежно. Тугая воздушная струя плавно обдувает кабину. Ночь безлунная, темная, и от этого только ярче кажутся огни из выхлопных патрубков. Они мельтешат перед глазами, мешают смотреть, но от них никуда не денешься. Тамара глядит на приборы. В темноте они светятся лучше, отчетливее. Высота тысяча двести метров, скорость сто километров, курс двести семьдесят. Наконец-то она летит на запад! Как долго Тамара ждала этого дня, как долго об этом мечтала!
- До цели осталось десять минут полета, - предупреждает Тамару штурман.
Нервы напряжены, но, как это ни странно, Тамара не чувствует страха, неуверенности. Она очень надеется на Гашкова, на его опыт, мастерство. Наслышана Тамара и об умении штурмана внезапно нагрянуть на цель, точно ударить по ней, быстро сориентироваться и подсказать летчику, как незаметно и быстро уйти на свою территорию. Поэтому летчики, с которыми летает штурман Гашков, не теряют ориентировку даже в самых сложных
погодных условиях, меньше других попадают под огонь "эрликонов", а следовательно, и самолеты их меньше стоят на ремонте, больше других летают.
- Газок прибери, - командует штурман, - снижайся до высоты восемьсот.
Вот она, хитрость Гашкова, а что за нею скрывается - Тамаре уже известно. Еще на земле они уточнили, что ветер сегодня западный, то есть встречный. "Это и плохо и хорошо, - говорил Гашков еще на земле.- Встречный уменьшит путевую скорость самолета, увеличит время полета. Представь, пояснял Гашков, - нас обнаружили за пять километров до цели, открыли огонь. На какой скорости мы быстрее пройдем эти пять километров - на сто или сто пятьдесят?" Так ясно и коротко разъяснил он отрицательную сторону встречного ветра.
"И все-таки отрицательного здесь меньше, чем положительного", толковал далее штурман. И пояснил, что при встречном ветре, когда звук мотора относится назад, можно скрытно выйти на цель, внезапно нанести удар. А это самое главное. Потом, если противник и откроет огонь, то он уже не так страшен. Когда сброшены бомбы, летчик может энергично маневрировать, уходить на свою территорию. Огонь страшен тогда, когда самолет на боевом курсе, когда штурман прицеливается, а летчик, боясь "пошевелиться", старается провести машину "по ниточке" - с точностью до градуса выдержать курс, до километра скорость, до метра высоту. Ошибка, неточность приводят лишь к одному - бомбы пойдут впустую.
Уменьшив обороты мотора, Тамара ведет самолет со скижением. Мотор уже не рокочет, лишь приглушенно шумит. Высота восемьсот. Снижаться больше не нужно. Тамара переводит У-2 в горизонтальный полет, добавляет обороты мотору.
- На боевом! - командует штурман, и Тамара, впившись взглядом в приборы, мелкими точными движениями педалей и ручки точно выдерживает скорость, курс и высоту. - Бросаю светящую бомбу!
Самолет идет в темноте, а местность видна как на ладони. Тамара глядит вниз и на приборы. Впереди, за полусожженной деревней, - плавный изгиб речушки, на том берегу темные пятна кустарника, за ним цель артиллерийская батарея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42