А почему не южнее? Потому что туда подходят фашисты. К Волге подходят.
Командир разрешил, и они полетели. При взлете Бушуев оторвал машину без скорости и Владимир ему помог, задержал самолет при переходе в угол набора, но Бушуев этого даже не почувствовал, так был напряжен. Владимир сравнил его с Жуковым, и у него засосало под ложечкой - а как он будет там, в огне? Там ведь надо быть не только отчаянным, дерзким, там надо быть и умелым. Но все обошлось хорошо. Они бомбили врага южнее Сталинграда, в районе пункта Плодовитое. Владимир сбросил светящую бомбу, и прожекторы их не нашли, "эрликоны" стреляли впустую.
На следующую ночь экипаж получил новую боевую задачу: транспортировать боеприпасы в район станции Донской. Там, за Доном, в окружении наши войска. Сигнал для сброса мешков - три костра. Перед вылетом Владимир ставит летчику вводную:
- Прилетим, а костров нет. Что будем делать?
- Нет костров, посигналят ракетами, - отвечает летчик.
- А если и ракет не увидим?
- Сбросим мешки там, где должны быть костры.
- А если они попадут к немцам?
- Тысячи людей погибли... Что такое два мешка с минами? Пустяк, сердится Бушуев и ставит крест на экзамене: - Довольно! Будем действовать по обстановке, рецептов на все случаи жизни не напишешь.
Несколько ночей подряд они бомбили скопления танков, автомашин, живой силы. Помогали окруженным войскам, возили им боеприпасы, медикаменты, продукты. Успевали делать по четыре-пять вылетов за ночь.
Неожиданная, тем более радостная весть: семь человек из полка награждены орденами. Летчики Дмитрий Бушуев, Иван Ломовцев, Виктор Шибанов, Василий Ряховский и штурманы Владимир Константинов, Николай Маркашанский и Михаил Косарев. Эту весть принес сам командир полка майор Хороших. Летчики, закончив ночную работу, сидели в столовой в ожидании завтрака. Сюда и пришел командир. Пришел и объявил. Просто, спокойно.
- Молодцы вы, - говорит командир и смотрит на всех теплым отцовским взглядом.- Все молодцы, хорошо воюете, много летаете. А вон тот, белый, кивает он на Константинова, - летает всех больше, на его счету сто пятьдесят один вылет...
Командир говорит о предстоящих делах полка, о людях. Говорит и тихонько ходит между рядами сидящих летчиков, штурманов. Непроизвольно, незаметно для себя тронет то одного, то другого за плечо, за руку. В жестах его, движениях - доброта, отеческое сочувствие: скольких друзей недосчитались они, скольких недосчитаются...
Владимира охватывает несказанно глубокое сыновнее чувство к этому немолодому уже, уставшему от забот человеку, командиру полка. Штурман, непосредственный участник боев, Владимир даже не думал считать свои боевые вылеты, а он, командир, отметил его перед всеми и представил к ордену. К такой высокой награда! Владимир не мог об этом даже мечтать. Летал, работал - это его обязанность, - и вдруг за это орден! Так высоко командир оценил его работу. Владимир чувствует: пошли его командир прямо в огонь, на смерть, и он пойдет. Не только безропотно - с великой готовностью.
Вместе с командиром полка пришел и его заместитель батальонный комиссар Бурмистров. Он тоже поздравил награжденных, сказал доброе слово в адрес техников и механиков - боевых друзей летчиков и штурманов, готовящих для них самолеты, обеспечивающих боевую работу. Как и положено комиссару, не скрывая трудностей, нацеливал людей на дальнейшую борьбу во имя успеха, победы.
- Нам сейчас тяжело, - говорил Бурмистров.- Враг, имея преимущество в силах и средствах, рвется вперед. Но Сталинград был и останется нашим, советским. Враг потерпит здесь поражение так же, как потерпел под Москвой. Ближайшая наша задача: выстоять. Перемолоть живую силу и технику вражеских войск, обескровить их. Чтобы выполнить эту задачу, недостаточно быть смелыми и отчаянными, способными на риск и самопожертвование, главное уметь хорошо воевать: внезапно выйти на цель, точно по ней ударить, быстро уйти на свою территорию. А для этого надо учиться, перенимать опыт старших товарищей, с глубоким анализом, критически оценивать каждый свой вылет, каждый удар по врагу.
Прошло несколько дней, и награжденных для вручения им орденов вызвали в штаб фронта в Сталинград. Поехали на автомашине. День стоял жаркий, безветренный, нечем дышать. Особенно в городе. Награжденных было много, а в кабинет, где регистрировались прибывшие, вызывали по одному. Вызывала женщина, капитан, строгая, требовательная. "Почему вошли без стука? Почему не доложили, как это положено? Делаю вам замечание!" Но на это мало кто реагировал. Стоит ли, если впереди такая радость. Поворчал только Бушуев: "Скажите, она недовольна! Будто свои ордена отдает..."
Самым интересным и загадочным было то, что никто не знал, что ему вручат, какой орден. Больше всего это волновало Ломовцева. Куда-то сходив, с кем-то поговорив, он вдруг объявил:
- Летчиков - орденом Красного Знамени, штурманов - Красной Звездой.
Однако ошибся. Константинова, единственного из штурманов, наградили орденом Красного Знамени. Все удивились: как, почему? Но Владимир сразу же понял: в сравнении с другими у него большее количество вылетов. Это же подтвердил и Ломовцев, одновременно сделал всем небольшое внушение:
- Мало того, что у него вылетов больше, чем у любого из нас, он и листовок сбросил значительно больше: семьсот тысяч штук! Вы сидели в кабинах и ждали, когда вам их принесут и уложат на колени. А Володька сам за ними в штаб бегал. Сам выпрашивал. А почему? Потому что он в сравнении с вами более зрелый товарищ.
- И в сравнении с тобой, значит? - не преминул кольнуть Бушуев, и все засмеялись.
На обратном пути по городу ехали стоя в кузове. Владимир - впереди у кабины полуторки. Специально выбрал себе это место, чтобы орден был на виду.
Одна за другой возникают переправы через Дон у пунктов Трехостровская, Нижне-Акатов, Нижне-Герасимов... Все они прикрыты сильным огнем зениток, прожекторами. Бушуев и Константинов летят к Нижне-Акатову. Подлетая, видят, что прожекторы работают и на той стороне Дона, и на этой. Значит, немцы уже переправились, значит, уже захватили плацдарм.
Зенитки заранее открыли огонь, бьют заградительным, поставили на пути самолета черно-багровую стену разрывов. А Бушуев идет. Прямо идет, не сворачивает. "Безрассудная храбрость, - думает Владимир, - нам ни к чему". Принимает решение, командует:
- Отворот влево, на юг!
Бушуев разворачивается. Владимир поясняет решение: пройти на юг курсом, параллельным Дону, затем выйти на переправу с тыла, с территории противника. Бушуев молчит, значит, согласен. Углубившись на пять-шесть километров за Дон, разворачивается на цель, переводит самолет на снижение, уменьшает обороты мотора. Самолет теперь не виден, не слышен - там, у переправы, грохочет техника, рвутся снаряды.
Экипаж подходит к реке, к переправе. Высота четыреста метров. Надо бы ниже, чтобы точнее ударить, однако нельзя: самолет могут поразить своя же взрывная волна и осколки. Штурман бросает САБ. В конус света попадает и берег, и переправа. На берегу как муравейник - машины, орудия, люди. На переправе - танки. Штурман видит, как они убыстряют движение, спешат проскочить опасное место. С западного берега поднялись лучи прожекторов, поспешно щупают небо, ищут.
- Дима! Доверни влево. Левее... Еще левее...
Штурман бросает пару фугасных бомб, за ними - светящую. С восточного берега, будто в лобовую атаку - еще два прожектора. Начали бить "зрликоны".
- Дима! С разворотом вправо, к воде! Пикируй!
Летчик пикирует. Штурман, оглянувшись назад, видит взрывы своих бомб. Одна попала в переправу. Развернувшись, самолет идет вдоль реки, над самой водой. С берегов, слева и справа, бьют "эрликоны". Прожектористы пытаются им помочь, осветить самолет, но берег мешает, и луч проходит несколько выше. По отраженному в воде лучу летчик определяет высоту полета.
Оглянувшись назад, Владимир удовлетворенно отметил: понтонный мост, рассеченный надвое, разворачивается по течению. Подумал: "Будто ворота раскрываются".
- Ты правильно, сделал, Володя, - сказал после посадки Бушуев, впервые назвав штурмана по имени.
Это была оценка за полет. А главное, за точно рассчитанный маневр при заходе на цель, мастерство при бомбометании, мастерский уход от прожекторов и зениток. После этого вылета Бушуева будто подменили. Он стал относиться к штурману не как к подчиненному, а как к боевому товарищу, стал с ним советоваться, в разговоре появились теплые, мягкие нотки.
20 августа. Страшный, незабываемый день... Бушуев и Константинов летали всю ночь. Сначала бомбили переправу у пункта Трехостровская, скопление войск и техники. Потом экипаж перенацелили в район Плодовитое с задачей бить моторизованные колонны, обходящие
Сталинград с юга. Из последнего, пятого, вылета возвратились уже на рассвете, с пробитыми крыльями.
И вот экипажи собрались в столовой. Завтракают. Внезапно разносится весть: с боевого задания не вернулись Шибанов и Маркашанский.
- Видели их самолет под Трехостровской. Снижался, горел, а где упал, неизвестно...
Владимир перестал есть, не притронулся к чаю. После завтрака надо было спать, отдыхать после ночной работы, а он не сомкнул глаз. Лежал навзничь. К вискам бежали слезы.
Виктор Шибанов... Высокий, красивый юноша. Спокойный, доброжелательный. Случай был. Полк находился на аэродроме Попасное. Немцы подходили к Дону. Скапливались на переправах. Экипажи, действуя по скоплению войск и техники, старались сделать как можно больше вылетов, урвать хотя бы один "лишний" полетик. Экономили время на всем. И вот в спешке, на рулении, Жуков столкнулся с Шибановым. Самолет Шибанова пострадал значительно больше, это было видно с первого взгляда, и Владимир представил, как Шибанов рассердится, сколько грубостей скажет он Жукову и ему, Константинову, всегда торопящему своего летчика. Ошибся.
- Что же вы наделали, братцы! Что же вы натворили! - повторял Виктор с болью в голосе.- На чем же мы будем летать?
И теперь Виктора нет. Не вернулся с боевого задания. И нет Маркашанского. Николай Маркашанский - друг Владимира. Белорус. Веселый, приветливый человек. Хороший, надежный штурман.
Тяжело на душе. Вдобавок дышать нечем - от жары, тесноты в доме. Владимир поднялся, вышел, сел на ступеньку. Думает, переживает. Подошел старший лейтенант Павел Беляев, работник штаба полка. Сел рядом. И вдруг завывающий гул самолетов. Приближается с запада. Направление - прямо сюда, на Ерзовку. Сквозь дымку их еще не видно, но Владимир понял: немцы. Ближе. Ближе. Уже видно: звено Ю-88 на высоте две тысячи метров. А может, мимо пройдут? Может, не увидят? Возможно. Аэродром не очень приметный - полевая площадка. Самолеты стоят в садах, замаскированы. И ночью маскировка соблюдается. Над площадкой не раз проходили разведчики, но бомбы пока не падали. Значит, не замечали. Может, и сейчас не заметят?
И вдруг - свист. Падают бомбы. Куда бежать, если они уже падают? Владимир бросается к углублению, выбитому стекающей с крыши водой. Падает вниз лицом. Врассыпную бросаются все, кто оказался близ дома - оружейники, механики.
Взрыв. Тугая, горячая волна ударила в стену. Оглушенный, Владимир вскочил. Видит: звено, которое сбросило бомбы, удаляется. А вслед заходит второе. Надо укрыться, спрятаться, хорошо бы в воронку, но поздно, бомбы уже не свистят, а ревут, значит, они уже у земли. Единственное, что он успел, отбежать от этого места, упасть.
Снова взрыв, снова удар. Волна подхватила его, бросила, ударила оземь. Он тяжело поднялся. Глянул на небо, увидел третье звено. Бежать некуда...
Самолеты не пострадали, а людей погибло немало. В госпитале от тяжелых ран скончались штурман Шамшуров, комиссар эскадрильи Еременко. Здесь же, на аэродроме - механик Архипов и комиссар Бурмистров. Несколько человек было ранено: заместитель комэска Сергей Субботин, командир звена Горшков.
Обстановка после налета фашистов была очень тяжелой, и опять, в который раз, проявил себя врач Сергей Чижов. За тот случай, когда он, действуя быстро, самоотверженно, спас от смерти Бушуева, его наградили медалью "За отвагу". Теперь командир объявил ему благодарность. Что говорить, страшно, если вокруг тебя стоны, кровь, смерть. Трудно не растеряться. А Чижов не растерялся, не опустил руки. Он сразу, организовав 130] бригаду санитаров, оказывал помощь раненым, отправил, кого нужно, в госпиталь...
Комиссара Бурмистрова и механика Архипова хоронили на следующий день. Здесь же, в Ерзовке, возле школы. Был митинг. Майор Хороших не отходил от гроба Бурмистрова. За сутки командир полка стал неузнаваем. Он почернел, осунулся, сгорбился. Еще ранее у него погибли жена и сын, а теперь друг, дороже которого у него не было никого. Он попытался выступить:
- От нас ушел Константин Федорович, - сказал он сдавленным голосом. Спазма перехватила горло, он помолчал и вновь повторил: - Константин Федорович...- Голос задрожал, осекся, по щекам потекли крупные слезы: Константин Федорович...
Рыдания командира полка потонули в ружейном залпе.
И дома беда. Мать прислала письмо, сообщила, что Василий ранен, отправлен в тыловой госпиталь, что Тамара уехала к нему. Чует материнское сердце: быть ее дочке вдовой, а внучке сироткой.
Тяжело живется в разбитом, разграбленном городе. Мать болеет почти постоянно, а за детьми - тринадцатилетней Августой и трехлетней Верочкой и уход, и присмотр нужен. Очень плохо с питанием. "Одно и спасает, Володенька, твой аттестат и внимание работников военкомата: мне, матери фронтовика, больной, неработающей женщине, дают рабочую карточку".
"Сколько бед и несчастий натворили фашисты на нашей земле!.. Учительница, я всю жизнь любила людей и желала им только добра. Считала, кем бы они ни были, они прежде всего люди, достойные в одном случае уважения, в другом сочувствия, а возможно и жалости, но хорошей, человеческой. Теперь я убедилась, что иметь человеческий облик - это еще не значит быть человеком. Фашисты - это не люди. Мое сердце переполнено ненавистью, и я страстно желаю, чтобы каждый фашистский дом был отмечен несчастьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42