— Я и не сомневаюсь, мой милый.
— Ну, побегали, поволновались досыта, теперь, надеюсь, можно идти спать? — осведомилась тетя Мария. Но даже в ее сварливом голосе слышалось облегчение.
— Как же это мы не поглядели на подоконнике? — недоумевала Энн. — Сами во всем виноваты. Джильберт нам это еще долго будет припоминать. Сьюзен, позвони, пожалуйста, мистеру Флэггу и скажи, что Джим нашелся.
— Вот кто будет надо мной насмехаться, — счастливым голосом произнесла Сьюзен. — Ну, ничего, пусть… главное, что Джим цел.
— Хотелось бы чашечку чаю, — жалобно попросила тетя Мария, запахиваясь в своих драконов.
— Сейчас вскипячу, — с готовностью отозвалась Сьюзен. — Нам всем полезно выпить чайку. Можете себе представить, миссис доктор, голубушка, когда я сказала Картеру Флэггу, что Джим нашелся, он только и произнес: «Слава Богу!» Больше я никогда не буду жаловаться на цены у него в магазине. Может, завтра приготовить на обед курицу? Надо как-то отпраздновать. А Джиму на завтрак я напеку его любимых оладьев.
Опять раздался телефонный звонок. Звонил Джильберт. Он сказал, что повезет в больницу ребенка, который страшно обварился, и чтобы его не ждали раньше утра.
Перед тем как лечь в постель, Энн выглянула в окно. С моря дул прохладный ветер. Освещенные луной деревья в Лощине трепетали точно от радости. Слава Богу, все кончилось благополучно, ее ребенок жив и здоров. А Джильберт где-то в ночи борется за жизнь другого мальчика.
— Господи, помоги малышу и помоги его матери… помоги всем матерям на свете!
Инглсайд затих в объятиях ночи, и даже Сьюзен, которой от стыда хотелось забраться в какую-нибудь нору и спрятаться там от всех, заснула под доброй крышей старого дома.

Глава седьмая

— Ему будет с кем играть… наших четверо… и к тому же сейчас у нас гостят племянник и племянница из Монреаля. Чего только они не придумывают!
Большая, добрая, веселая миссис Паркер широко Улыбалась Уолтеру. Тот отвечал весьма неуверенной улыбкой. Несмотря на доброжелательность миссис Паркер, она не так уж ему нравилась. Ее мужа, доктора Паркера, мальчик любил, а что касается ее четверых детей и племянника с племянницей из Монреаля, он никого из них ни разу в глаза не видел. Паркеры жили в шести милях от Глена, в Аоубридже, и Уолтер ни разу там не был, хотя Паркеры и Блайты часто ездили друг к другу в гости. Папа и доктор Паркер были большими друзьями, хотя порой Уолтеру казалось, что мама прекрасно обошлась бы без миссис Паркер. Для своих шести лет он был весьма проницательным ребенком.
Да и вообще мальчику не хотелось ехать в Лоубридж. В некоторые места он ездил с удовольствием. Например, в Эвонли… там всегда было очень весело. А еще интереснее было остаться на ночь с Кеннетом Фордом в старом беленьком домике — хотя это по-настоящему не назовешь поездкой в гости: для детей Блайтов этот домик был почти родным. Но на две недели ехать в Лоубридж и жить там среди чужих — в этом для Уолтера было мало заманчивого. Но, похоже, вопрос был решен. Почему-то — малыш этого никак не мог понять — мама и папа хотели, чтобы он туда поехал. «Они что, решили избавиться от всех своих детей?» — с недоумением и грустью думал Уолтер. Джима позавчера увезли в Эвонли, и Уолтер подслушал какие-то таинственные намеки Сьюзен о том, что, дескать, «когда придет время», надо будет отправить Нэнни и Ди к миссис Эллиотт. Какое это время должно прийти? У тети Марии был очень мрачный вид, и она уже не раз говорила: «Скорей бы уж это все кончилось». Что «это» — мальчик не знал. Но в Инглсайде, несомненно, происходило что-то таинственное.
— Я привезу его к вам завтра, — сказал Джильберт.
— Везите — дети будут очень рады, — ответила миссис Паркер.
— Мы вам очень признательны, — сказала Энн.
— Будем надеяться, что все к лучшему, — мрачно заявила Шримпу Сьюзен, скрывавшаяся на кухне.
— Как это мило со стороны миссис Паркер взять к себе Уолтера, — заметила тетя Мария, когда Паркеры уехали. — Она мне сказала, что он ей очень нравится. Странные, однако, у людей бывают вкусы. По крайней мере, две недели можно будет спокойно заходить в ванную, не опасаясь наступить на дохлую рыбу.
— Дохлую рыбу? Как это?
— Вот именно, Анни, дохлую рыбу. Ты когда-нибудь наступала босой ногой на дохлую рыбу?
— Э-э-э, нет, но я не…
— Уолтер поймал вчера форель и положил ее в ванну, чтобы она не уснула, миссис доктор, голубушка, — объяснила Сьюзен. — Если бы она так и оставалась в ванне, все было бы в порядке, но она как-то ухитрилась оттуда выпрыгнуть и за ночь уснула. Конечно, если ходить повсюду босиком…
— Я давно поставила себе за правило ни с кем не ссориться, — отрезала тетя Мария и вышла из комнаты.
— А я сто раз говорила себе не обращать на нее внимания, — сказала Сьюзен.
— Ох, Сью, она и мне на нервы действует… но потом, надеюсь, я не буду так раздражаться. И наверно, наступить босой ногой на мертвую рыбу действительно неприятно.
— А по-моему, лучше наступить на мертвую, мама, — заметила Ди. — Живая к тому же еще и дергается.
Надо признать, что это замечание вызвало улыбку и у хозяйки и у прислуги.
Таким образом, вопрос был решен, но все же перед сном Энн призналась Джильберту, что боится за Уолтера: вряд ли ему будет хорошо в Лоубридже.
— У него слишком тонкая нервная организация и слишком живое воображение, — сказала она.
— Вот именно, слишком, — отозвался Джильберт, который принял в тот день трех новорожденных. — Мне кажется, что он даже боится подниматься в темноте по лестнице. Ему будет очень полезно пообщаться с детворой Паркеров. Глядишь, вернется совершенно другим ребенком.
Энн не спорила. Наверно, Джильберт прав. Без Джима Уолтеру одиноко в Инглсайде. К тому же, если вспомнить, что было, когда родился Джефри, становится ясно, что Сьюзен надо по возможности освободить от хлопот с детьми — хватит ей забот по дому и капризов тети Марии, которая, кстати, прогостила у них уже четыре недели вместо двух.
Уолтер лежал в постели и пытался, дав простор фантазии, отвлечься от гнетущей мысли, что завтра его увезут из дома. У мальчика действительно было очень живое воображение. Оседлав его, как белого жеребца — такого, как на картинке в гостиной, — он привольно носился по просторам времени и пространства. Для него и Инглсайд, и Лощина, и кленовая роща, и болото, и берег бухты были населены эльфами, дриадами, русалками и троллями. Черная гипсовая кошка, которая стояла на каминной полке в библиотеке, на самом деле была ведьмой. По ночам она оживала, разрасталась до огромных размеров и бродила по дому. Уолтер вздрогнул и натянул одеяло на голову. Он часто пугался собственных выдумок. Может быть, тетя Мария и не ошиблась, когда сказала, что он «чересчур уж нервный и чувствительный», хотя Сьюзен никогда не простит ей этих слов. С другой стороны, возможно, что была права тетя Китти Макгре-гор, которую считали «ясновидящей». Заглянув в дымчато-серые, прикрытые длинными ресницами глаза Уолтера, она сказала, что у него «душа старика в теле ребенка». Порой казалось, что его старая душа знала слишком много такого, с чем не мог справиться его детский ум.
Утром Уолтеру сказали, что папа отвезет его в Лоуб-ридж после обеда. Мальчик ничего на это не возразил, но за обедом у него вдруг в горле встал комок, и он поспешно опустил глаза, на которых выступили слезы. Однако от всевидящей тети Марии ему их скрыть не удалось.
— Уж не собираешься ли ты расплакаться, Уолтер? — спросила она таким тоном, будто для шестилетнего мальчика не может быть ничего позорнее, чем расплакаться. — До чего же я презираю детей, у которых глаза вечно на мокром месте. И почему ты не съел мясо?
— Я съел мясо, только жир оставил, — ответил Уолтер, моргая изо всех сил, чтобы загнать слезы назад, но все еще не осмеливаясь поднять глаза. — Я не люблю жир.
— Когда я была ребенком, — завела свою любимую песню тетя Мария, — у меня не спрашивали, что я люблю и что нет. Надеюсь, что миссис Паркер отучит тебя привередничать. У них в семье с детьми особенно не цацкаются.
— Пожалуйста, тетя Мария, не пугайте Уолтера Паркерами, — твердо сказала Энн.
— Извини, Анни, — кротко отозвалась тетя Мария, — я совсем забыла, что мне запрещено делать какие бы то ни было замечания твоим детям.
— Пропади ты пропадом! — пробурчала Сьюзен, выйдя на кухню за десертом — любимым пудингом Уолтера.
Энн почувствовала себя виноватой. Джильберт бросил на нее укоризненный взгляд: дескать, можно быть и более терпимой к слабостям бедной одинокой старухи.
Джильберт сам чувствовал себя неважно. Он просто устал, да к тому же тетя Мария не способствовала согласию в семье, хотя он упорно отказывался в этом признаваться даже самому себе. Энн решила, что осенью, если все будет благополучно, отправит его на месяц в Новую Шотландию пострелять дупелей.
— Ну как, чай хорошо заварен? — спросила она тетю Марию, стараясь загладить свою вину.
— Слишком слабый, — отозвалась та, поджав губы. — Но это не имеет значения. Кому дело до того, нравится ли какой-то старухе поданный ей чай. А вот некоторые любят приглашать меня в гости.
Но Энн не стала доискиваться связи между последними двумя высказываниями. Она вдруг побледнела.
— Пожалуй, я пойду прилягу, — слабым голосом сказала она. — Знаешь, Джильберт, не задерживайся в Лоубридже… и позвони мисс Карсон.
Энн как-то поспешно поцеловала Уолтера — словно ее мысли были заняты другим. Уолтер мужественно крепился, чтобы не заплакать. Тетя Мария тоже поцеловала его в лоб — Уолтер терпеть не мог, когда его целовали в лоб влажными губами — и наказала:
— Смотри прилично веди себя за столом. Не хватай куски без спросу. Если будешь так делать, придет черный старик и засунет тебя в большой черный мешок.
На ее счастье, Джильберт вышел запрягать лошадь и не слышал этих слов. Они с Энн были единодушны в своей решимости никогда не пугать своих детей и не разрешать этого делать другим. Но Сьюзен, убиравшая со стола, слышала слова тети Марии. Та и понятия не имела, как мисс Бейкер была близка к тому, чтобы запустить ей в голову соусником.

Глава восьмая

Вообще-то Уолтер любил ездить с папой. Он любил все красивое, а Глен располагался в весьма живописном месте. Дорога в Лоубридж шла через луга, желтеющие веселыми лютиками, мимо окруженных темно-зеленым ободом папоротников рощиц. Но сегодня папа был неразговорчив и немилосердно гнал лошадь. Когда они приехали в Лоубридж, он что-то торопливо шепнул миссис Паркер и уехал, забыв даже попрощаться с Уолтером. Мальчик опять с трудом сдержал слезы. Ему было совершенно ясно, что он надоел своим родителям — иначе они не постарались бы от него избавиться в такой спешке.


Большой запущенный дом Паркеров показался Уолтеру чужим и неприветливым. Правда, в тот момент ему бы, наверно, любой дом показался неприветливым. Миссие Паркер повела его на задний двор, откуда раздавались веселые крики и смех, и представила его детям, которых, как показалось Уолтеру, там было чересчур много. И тут же ушла заниматься своими делами, сказав детям: «Ну, вы тут сами знакомьтесь». Она всегда так делала, и в девяти случаях из десяти все получалось как нельзя лучше. Ей и в голову не пришло, что маленький Уолтер Блайт был тем самым десятым случаем. Может быть, милую женщину даже нельзя было в этом винить. Ей нравился Уолтер… ее собственные дети были веселыми и дружелюбными, и хотя Фред и Опал из Монреаля любили поважничать, она была совершенно уверена, что они никого не могут обидеть. Так что она не сомневалась, что все будет прекрасно, и была очень рада, что может помочь «бедной Энн Блайт» в тяжелую минуту хотя бы тем, чтобы взять к себе одного из ее детей. Миссис Паркер от души надеялась, что все кончится благополучно. Дело в том, что друзья Блайтов хорошо помнили, как тяжело Энн рожала Джефри, и беспокоились за нее.
Во дворе, который переходил в большой яблоневый сад, вдруг наступила тишина. Уолтер серьезно и застенчиво смотрел на детей Паркеров и их кузенов из Монреаля. Билл Паркер, краснощекий крепыш, которому было уже десять лет, показался Уолтеру прямо-таки великаном. Энди Паркера, которому было девять лет, местные дети справедливо считали самым зловредным из паркеровского выводка и прозвали «свиньей». Уолтеру с первого взгляда не понравились его голубые глаза навыкате, проказливое веснушчатое лицо и щетина коротко остриженных светлых волос. Фред Джонсон был ровесник Билла и тоже не понравился Уолтеру, хотя у него было гораздо более приятное лицо с карими глазами и волнистыми каштановыми волосами. У его девятилетней сестры Опал тоже были волнистые волосы и темные глаза. Она стояла, обнявшись с восьмилетней Корой Паркер, и обе снисходительно взирали на Уолтера. Если бы тут же не стояла Алиса Паркер, Уолтер, наверно, повернулся бы и убежал в дом.
У семилетней Алисы были очаровательные золотистые кудри, глаза такие же синие и ласковые, как фиалки в Лощине, и ямочки на розовых щечках. На ней было желтое платье с оборочками, в котором она походила на лютик. Девочка дружески улыбнулась Уолтеру, словно знала его всю жизнь.
Разговор начал Фред:
— Привет, малыш!
Уолтер моментально уловил снисходительную интонацию и спрятался в свою раковину.
— Меня зовут Уолтер, — четко проговорил он.
Фред повернулся к остальным с выражением крайнего изумления. Ну, подожди, деревенщина, я тебе покажу!
— Он говорит, что его зовут Уолтер, — иронически скривив губы, сказал он.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, — сообщил Опал Билл.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, — передала та по цепочке радостно ухмыляющемуся Энди.
— Он говорит, что его зовут Уолтер, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31