он за эту неделю принял восемь младенцев»); …как мистер Том Флэгг покрасил усы («А его жена умерла всего два года назад!»); …как Роза Максвелл отказала Джиму Хад-сону, и он прислал ей счет на все, что на нее истратил за время ухаживания; …как у кота Картера Флэгга собаки отгрызли кусок хвоста; …как Джефри нашли в конюшне под ногами у лошади («Я думала, у меня сердце оборвется, миссис доктор, голубушка!»); …как Ди весь день пела: «Мама скоро будет дома, будет дома, будет дома» на мотив «Как мы весело живем»; …как у Джо Риза один котенок родился зрячим и теперь страшно косит; …как Джим, одеваясь, случайно сел на липучку от мух; …как Шримп свалился в бочку с дождевой водой («Он бы обязательно утонул, миссис доктор, голубушка, но, слава Богу, доктор услышал его вопли и вытащил оттуда за задние лапы»).
— По-моему, он с тех пор оправился, — сказала Энн, поглаживая черно-белого упитанного кота, который мурлыкал, лежа в кресле у камина. В Инглсайде все привыкли, что в кресло можно садиться, только удостоверившись, что в нем нет Шримпа. Сьюзен, которая поначалу не любила кошек, говорила, что ей волей-неволей пришлось их полюбить, иначе жизнь была бы невыносима. Что касается Шримпа — кличку придумал Джильберт, когда год назад Нэнни принесла в дом жалкого тощего котенка, которого она отняла у мучивших его мальчишек. Теперь она совсем не подходила холеному коту, Слово «шримп» буквально значит «креветка», но также означает какое-нибудь маленькое тощее существо. (Примеч. пер.)

но его продолжали так звать по привычке.
— Мама, а мы скоро будем ужинать? — жалобно спросил Джим. — У меня живот свело от голода. Да, мама, а на ужин мы приготовили всехошнее любимое блюдо!
— Мы славно потрудились, — с улыбкой отозвалась Сьюзен. — Мы решили, что надо как следует отпраздновать ваш приезд, миссис доктор, голубушка. А где же Уолтер? Сегодня его очередь бить в гонг к ужину.
Ужин был праздничный… но для Энн еще большим праздником было укладывать детей спать. Сьюзен даже позволила ей уложить Джефри.
— Ладно уж, день сегодня особенный, — серьезно сказала она.
— У нас все дни особенные, Сьюзен. Каждый чем-то выделяется.
— Верные ваши слова, миссис доктор, голубушка. Даже в прошлую пятницу, когда дождь зарядил с утра на целый день и казалось, скучнее дня не придумаешь, на моем кусте герани появились бутоны — впервые за три года. А вы заметили, как прекрасно цветут кальцеолярии?
— Ну, еще бы! Я таких кальцеолярий в жизни не видела, Сьюзен. И как у тебя это получается? «Что ж, Сьюзен довольна, и я тоже не покривила душой — таких кальцеолярий я и впрямь никогда в жизни не видела», — решила Энн про себя.
— Просто я не жалею на них труда, миссис доктор, голубушка. Но мне надо с вами поговорить. Кажется, Уолтер что-то подозревает. Наверно, ему мальчишки наболтали в деревне. Теперешние дети слишком много знают. На днях он меня вдруг спрашивает: «А дети дорого стоят, Сьюзен?» Я прямо опешила, миссис доктор, голубушка, но все же нашлась, что ответить: «Некоторые считают, что дети — это роскошь, а мы в Инглсайде считаем, что без них просто нельзя обойтись». И сама себя отругала за то, что жаловалась, как дорого стоят детские одежки. Вот он, видно, и забеспокоился. Может быть, он и вас о чем-нибудь таком спросит, миссис доктор, голубушка, так вы уж будьте наготове.
— Ты прекрасно ему ответила, Сьюзен, — с серьезным лицом проговорила Энн. — И по-моему, им пора узнать, что у них скоро будет братик или сестричка.
А вечером, перед сном, когда Энн стояла у окна спальни, глядя, как с моря на низину наползает туман, к ней подошел Джильберт, обнял и сказал:
— Какое это счастье — знать, что дома меня ждешь ты. А ты счастлива, любимая?
— Я очень счастлива! — Энн наклонилась понюхать цветущие ветки яблони, которые Джим поставил на ее туалетный столик. Она чувствовала, что просто плывет на волнах счастья. — Милый мой Джильберт, мне было приятно побыть неделю в Эвонли, стране своего детства, но в тысячу раз приятнее вернуться в Инглсайд.

Глава четвертая

— Нет, Джим, об этом не может быть и речи, — сказал доктор Блайт.
По его тону Джим понял, что папа ни за что не передумает и что мама не станет его переубеждать. Тут они были явно заодно. Джим негодующе глядел на своих жестоких родителей, и его гнев только усиливался при виде их полнейшего равнодушия к его испепеляющим взорам. Сидят себе и ужинают, словно все в полном порядке! Конечно, тетя Мария заметила его недовольство. Бледно-голубые скорбные глаза тети Марии не упускали ничего, но его негодование только забавляло ее.
Весь вечер до ужина Джим играл с Берти Друком, а Уолтер ушел в беленький домик, где папа с мамой жили раньше, в гости к Кеннету и Перси Форд. И вот Берти сказал Джиму, что все мальчишки Глена после ужина отправятся на мыс смотреть, как капитан Билл Тейлор будет татуировать змею на руке кузена Берти Джо Друка. Берти тоже туда собирается. «Пошли с нами, Джим, — сказал он. — Это же страшно интересно». И Джиму так захотелось пойти с ними! И вот теперь ему говорят, что об этом не может быть и речи!
— Во-первых, — заявил папа, — до мыса далеко. Ребята вернутся очень поздно, а тебе положено ложиться спать в восемь часов, Джим.
— Когда я была девочкой, — вставила тетя Мария, — меня отправляли спать в семь часов.
— Вот подрастешь, Джим, тогда тебе можно будет гулять по вечерам, — добавила мама.
— Ты это уже говорила на прошлой неделе! — негодующе воскликнул Джим. — С тех пор я уже подрос. Можно подумать, будто я совсем младенец! Берти столько же лет, сколько и мне. Почему ему можно пойти, а мне нет?
— И вообще кругом все болеют корью, — мрачно сказала тетя Мария. — Еще подхватишь корь, Джеймс.
Как Джим ненавидел, когда его называли Джеймсом! А тетя Мария обращалась к нему именно так.
— Ну и пусть, — пробурчал он. — Я и хочу заболеть корью.
Но, увидев предостерегающий взгляд отца, замолчал. Папа никому не разрешал дерзить тете Марии. Какая же она противная! Другое дело тетя Диана или тетя Марилла — такие душки. А женщин, подобных тете Марии, Джиму еще встречать не приходилось.
— Ладно же, — с вызовом заявил он, глядя на мать, чтобы никто не подумал, что он дерзит тете Марии. — Не хотите меня любить, и не надо. А как вам понравится, если я сбегу стрелять тигров в Африку?
— Тигры в Африке не водятся, милый, — мягко ответила мама.
— Тогда львов! — крикнул Джим. Придираются к каждому слову! Смеются над ним! Нет, он им еще покажет! — Может, скажешь, что в Африке и львов нет? Их там миллионы. Так и кишат!
Мама и папа только улыбнулись — к большому неудовольствию тети Марии. Как это они разрешают сыну так дерзко с ними разговаривать?
— Не расстраивайся, Джим, — сказала Сьюзен, раздираемая противоречивыми чувствами — любовью к мальчику и убеждением, что его родители совершенно правы, не отпуская его ночью с оравой озорников мальчишек к этому пьянице капитану Тейлору. — Вот тебе коврижка с взбитыми сливками на сладкое.
— Не хочу я коврижки, — хмуро ответил Джим и встал из-за стола. В дверях он повернулся и крикнул напоследок:
— А спать я в восемь часов все равно не ляжу! И когда вырасту, вообще не буду спать и разрисую себя татуировкой с головы до пят! Раз вы так, то и я так. Вот увидите!
— Надо говорить «не лягу», милый, — поправила его мама.
До чего же бездушные люди!
— Тебя, конечно, не интересует мое мнение, Анни, но если бы я позволила себе так разговаривать с родителями, они спустили бы с меня шкуру, — сказала тетя Мария. — По-моему, напрасно в некоторых семьях пренебрегают розгами.
— Джим не так уж виноват, — вступилась за мальчика Сьюзен, видя, что Энн с Джильбертом молчат. Но она, Сьюзен, не даст спуску Марии Блайт! — Это все Берти Друк придумал, расписал, как будет интересно. Он играл с Джимом сегодня после обеда и стащил из кухни мою лучшую алюминиевую кастрюлю — ему, видите ли, шлем понадобился. Они, дескать, играют в солдат. Потом они понаделали корабликов из дранки и вымокли до нитки, пуская их в ручье. А потом еще целый час прыгали по двору на четвереньках и квакали, изображая лягушек. Надо же такое придумать! Конечно, Джим переутомился и сам теперь не понимает, что говорит. А вообще-то он послушный мальчик и никогда не дерзит.
Тетя Мария не снизошла до ответа. Она вообще за столом никогда не разговаривала со Сьюзен, выражая таким способом свое недовольство тем, что ее заставляют сидеть вместе с «прислугой».
Энн предупредила Сьюзен перед приездом тети Марии о странностях родственницы Джильберта. Сьюзен, которая «знала свое место», никогда не садилась за общий стол при гостях.
— Но какой же тетя Мария гость? — возразила Энн. — Она просто член семьи, но и ты, Сьюзен, тоже член семьи.
В конце концов Сьюзен сдалась, весьма довольная в глубине души. Пусть-ка Мария Блайт увидит, что Сьюзен вовсе не прислуга, а член семьи. Мисс Бейкер никогда не видела тети Марии, но ее племянница, дочь сестры Матильды, была у нее горничной в Шарлоттауне и много чего порассказала о хозяйке.
— Не буду притворяться, что меня так уж радует приезд тети Марии, особенно сейчас, — честно призналась Энн. — Но Джильберт получил от нее письмо, в котором она просит разрешения погостить у нас недели две-три… и ты сама знаешь, как мой муж относится к родственникам…
— Ну и правильно, — поддержала Джильберта Сьюзен. — От кого же еще человеку ожидать помощи, как не от родных. Вот только, миссис доктор, голубушка, не хочу каркать, но золовка моей сестры Матильды однажды приехала к ней погостить несколько недель и прожила двадцать лет.
— По-моему, нам это не грозит, — улыбнулась Энн. — У тети Марии прекрасный дом в Шарлоттауне. Но после смерти матери ей в этом доме стало одиноко. Ее мать умерла два года назад. Ей было восемьдесят пять лет, и тетя Мария за ней преданно ухаживала. Она очень скучает по матери. Давай уж постараемся, Сьюзен, чтобы ей у нас было хорошо.
— Да я-то сделаю, что могу, миссис доктор, голубушка. Вот только стол надо будет удлинить. Да и то сказать — лучше уж стол удлинять, чем укорачивать.
— Только не ставь при ней на стол цветов — у нее, кажется, астма. И она не любит перца, так что лучше не клади его в пищу. И у нее часто бывают головные боли. Надо нам будет постараться поменьше шуметь.
— Еще чего! Что-то я не замечала, чтобы вы с доктором шумели. А если мне захочется покричать, то я пойду в кленовую рощу. Но неужели нашим бедным деткам надо будет все время молчать из-за этих ее головных болей? Вы уж меня извините, миссис доктор, голубушка, но тут я с вами не согласна.
— Но это же всего две-три недели, Сьюзен.
— Будем надеяться, что так. Что поделаешь, миссис доктор, голубушка, приходится принимать жизнь такой, как она есть — и светлые полосы, и темные.
Вскоре приехала тетя Мария и первым делом осведомилась, давно ли в Инглсайде чистили печные трубы. Она, видите ли, страшно боится пожара.
— Я всегда говорила, что у вас в доме слишком низкие трубы. Надеюсь, мою постель проветрили. Я ненавижу спать на влажных простынях.
Мисс Блайт поселилась в комнате для гостей, но ее присутствие ощущалось повсюду, кроме комнаты Сьюзен. Приезд родственницы ни у кого не вызвал восторга. Джим, едва взглянув на нее, ушел на кухню и спросил у Сьюзен: «А смеяться тоже нельзя?» У Уолтера при виде тети Марии глаза наполнились слезами, и его пришлось с позором выставить из гостиной. А близнецы не стали ждать, когда их выставят, и убежали сами. Даже Шримп, по уверениям Сьюзен, бился в конвульсиях на заднем дворе. Только Джефри устоял перед тетей Марией, бесстрашно глядя ей в глаза из своей безопасной гавани на коленях Сьюзен. Та решила про себя, что дети Блайтов очень плохо воспитаны. Да и чего от них можно ожидать, если их мать «пописывает в газетенках», а отец считает своих отпрысков образцом совершенства по той лишь причине, что это — его дети. Да еще эта служанка, Сьюзен, заносится сверх всякой меры. Но она, Мария Блайт, постарается сделать все возможное для внуков бедного кузена Джона.

Глава пятая

После обеда Энн нарезала букет нарциссов для своей комнаты и пионов, выращенных Сьюзен, — чтобы поставить на стол Джильберту в библиотеке. Это были молочно-белые пионы с ярко-красной сердцевиной. После необычайно жаркого июньского дня воздух постепенно свежел.
— Сегодня будет замечательный закат, Сьюзен, — сказала Энн, проходя мимо кухонного окна.
— Мне не до заката, миссис доктор, голубушка — надо еще перемыть гору посуды.
— Пока ты ее перемоешь, все краски уже потускнеют. Посмотри на это огромное облако с розовой каймой, которое повисло над Лощиной. Тебе не хочется взлететь и опуститься на него, как на мягкую перину?
Сьюзен представила себе, как она взлетает на облако с посудной мочалкой в руках. Нет, что-то эта идея ей совсем не нравится. Но миссис доктор, в ее положении, можно извинить самые странные фантазии.
— А на розовые кусты напали какие-то вредоносные жуки, — продолжала Энн. — Надо будет завтра их опрыскать. Я бы с удовольствием занялась этим сейчас… сегодня как раз такой вечер, когда мне хочется поработать в саду.
— Ну, и почему бы вам этим не заняться, если хочется? — спросила Сьюзен.
— Потому что Джильберт пригласил меня покататься. Ему надо повидать бедняжку миссис Пакстон. Она умирает… и ей ничем нельзя помочь… все, что мог, он уже сделал… но она просит, чтобы он к ней заглядывал.
— Что ж, миссис доктор, голубушка, без нашего доктора в этой деревне никто не может ни родиться, ни умереть. А вечер сегодня подходящий для прогулки. Я и сама собираюсь, после того как уложу спать девочек и Джефри, сходить в Глен и купить кое-чего из продуктов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31