https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/white/
Тут появился Санта-Клаус в роскошном красном камзоле, отороченном белым мехом, с длинной белой бородой и огромным животом (Сьюзен подсунула целых три подушки под красный вельветовый камзол, который Энн сшила Джильберту). При виде него Джефри сначала закричал от страха, но все равно не дал Сьюзен увести себя из гостиной. Санта-Клаус роздал детям подарки и каждому сказал что-нибудь смешное очень знакомым, хотя и приглушенным маской голосом. Но под конец у него от свечки загорелась борода, что доставило немалое удовлетворение тете Марии, хотя не настолько ее развлекло, Чтобы помешать ей влить свою ложку дегтю в бочку меду:
— Когда я была ребенком, Рождество справляли куда веселее, — она с неудовольствием глядела на подарок, который Элизабет прислала Энн из Парижа — прелестную бронзовую статуэтку, изображавшую Артемиду с серебряным луком в руках.
— Кто эта бесстыдница? — негодующе спросила тетя Мария.
— Это богиня Диана, — ответила Энн, обменявшись улыбкой с Джильбертом.
— А, язычница. Ну, тогда ладно. Но на твоем месте, Анни, я бы спрятала ее подальше от детей. Негоже им такое видеть. Иногда мне кажется, что в мире совсем забыли про скромность. Моя бабушка, — закончила тетя Мария с тем прелестным отсутствием логической связи, которое отличало большинство ее высказываний, — всегда надевала не меньше трех нижних юбок — и зимой и летом.
Тетя Мария связала всем детям по паре варежек ядовито-оранжевого цвета и такой же свитер для Энн. Джильберту она подарила бутылочного цвета галстук, а мисс Бейкер — красную фланелевую нижнюю юбку. Даже Сьюзен знала, что эти юбки давно вышли из моды, но все же принудила себя поблагодарить тетю Марию.
«Эта юбка больше пригодилась бы жене бедного миссионера, — подумала при этом Сьюзен. — Сказанула тоже — три нижних юбки! Я считаю себя скромной женщиной, но мне нравится эта статуэтка. Может, на ней и не так уж много одежды, но у нее такая фигурка, что просто грех закрывать ее одеждой. Надо пойти посмотреть начинку для индейки… впрочем, разве может быть хорошей начинка без луку!»
В тот день Инглсайд был переполнен счастьем, простым старомодным счастьем — несмотря на старания тети Марии, которой не нравилось, когда люди веселятся.
— Мне только белое мясо, пожалуйста. (Джеймс, неужели ты не можешь есть суп, не хлюпая?) Нет, Джильберт, так, как твой отец, тебе индейку никогда не нарезать. Он ухитрялся каждому дать такой кусочек, который ему больше всех нравился. (Девочки, дайте же и взрослым сказать хоть слово! Детей должно быть видно, но не слышно.) Спасибо, Джильберт, салату не надо. Я не ем сырые овощи. Да, Анни, кусочек пудинга я, пожалуй, попробую. А пироги с мясной начинкой вредны для пищеварения.
— У Сьюзен пирог с мясом — просто сказка, а яблочный пирог — поэма, — восхитился доктор. — Дай мне и того, и другого, девочка.
— Неужели тебе нравится, чтобы тебя в таком возрасте называли «девочкой», Анни? (Уолтер, ты не съел хлеб с маслом. У многих бедных детей на праздник и этого нет. Джеймс, высморкайся, пожалуйста, — хватит шмыгать носом!)
Но все равно Рождество получилось веселым. После обеда даже тетя Мария немного оттаяла и снисходительно признала, что вполне довольна подарками. И даже с мученическим видом терпела присутствие Шримпа, чем заставила всех остальных устыдиться, что они так любят это несносное животное.
— По-моему, дети вволю повеселились, — радостно сказала Энн вечером, глядя в окно на силуэты деревьев, вычерченные на фоне алого неба, и на детей, которые разбрасывали по газону крошки для птиц.
— Да уж, — согласилась тетя Мария. — По крайней мере, они вволю накричались. А сколько они съели! Ну, ничего, молод бываешь только раз, и, полагаю, у тебя в доме найдется достаточно касторки.
Глава четырнадцатая
Зима, как выражалась мисс Бейкер, шла полосами — то мороз, то оттепель, и крышу Инглсайда украсила изумительная бахрома сосулек. Дети подкармливали семерых соек, которые каждый день прилетали в сад за своей порцией хлебных крошек и даже садились Джиму на руку. Затем над бухтой, дюнами и холмами задули мартовские ветры.
— Мама, правда, март ужасно волноватый месяц! — воскликнул Джим, для которого все ветры были братья.
Правда, Энн легко обошлась бы без «волнования» по поводу распухшей руки Джима, которую он оцарапал о ржавый гвоздь. Тетя Мария пересказала им все случаи заражения крови, которые сумела вспомнить. Но когда рука зажила, Энн философски подумала, что, имея столь непоседливого сына, такого следует ожидать каждую минуту.
А тут пришел апрель! Со смехом дождей… с их шепотом, брызгами, потоками и танцами…
— Мама, как чисто умылась земля! — воскликнула однажды утром Ди, когда вновь выглянуло солнце.
Над окутанными дымкой полями засияли бледные весенние звезды, на болоте распушилась верба. Даже веточки на деревьях утратили свои четкие холодные очертания, в них появилось что-то живое и мягкое. Прилетела первая малиновка — это было целое событие. Лощина опять превратилась в любимое место игр, таящее бесчисленные сюрпризы и восторги. Джим принес Энн первый букетик подснежников — к большому неудовольствию тети Марии, которая считала, что он должен был подарить эти цветы ей. Сьюзен принялась разбирать полки на чердаке, а Энн, у которой зимой не было ни одной свободной минуты, расцвела весенней радостью и буквально поселилась в саду. Шримп выражал свой восторг по поводу прихода весны, катаясь с боку на бок на дорожках сада.
— Ты свой сад любишь больше, чем мужа, — заметила тетя Мария.
— Мой сад так добр ко мне, — мечтательно проговорила Энн и, спохватившись, что ее слова могут быть не так истолкованы, рассмеялась.
— Какие странные вещи ты говоришь, Анни. Я, конечно, понимаю, что ты вовсе не хотела сказать, будто Джильберт не добр к тебе, но если бы твои слова услышал посторонний…
— Дорогая тетя Мария, — весело сказала Энн, — весной я не отвечаю за свои слова. Это всем известно. Весной я в какой-то степени теряю рассудок. Но это так приятно! Видите клочки тумана над дюнами? Правда, они похожи на пляшущих ведьм? А такого изобилия нарциссов, как в этом году, у нас никогда не было.
— Я не люблю нарциссы. Они чересчур броские, — заявила тетя Мария и ушла в дом, чтобы уберечь свою спину от простуды.
— А вы знаете, миссис доктор, голубушка, — негодующе проговорила Сьюзен, — что сталось с ирисами, которые вы хотели высадить в том тенистом углу? Она взяла клубни и высадила их сегодня, когда вы уехали из дома, на самом солнцепеке.
— О, Сьюзен! Но если мы их пересадим, она очень обидится.
— Вы только скажите, миссис доктор, голубушка…
— Нет-нет, Сьюзен, пусть пока остаются где есть. Помнишь, как она плакала, когда я ей намекнула, что спирею не надо подстригать до цветения?
— Нарциссы наши ей, видишь ли, не нравятся — да ведь слава о них идет по всей округе.
— Пусть ее. Посмотри, как они смеются над тобой за то, что ты обращаешь на нее внимание. А настурции все-таки взошли в том углу, Сьюзен. Как это приятно, когда считаешь, что цветы пропали, и вдруг показываются ростки! А в юго-западном углу я хочу разбить небольшой розовый садик. Само слово «розовый садик» вызывает у меня радостную дрожь. Ты когда-нибудь видела такое голубое-преголубое небо, Сью? А ночью, если хорошенько прислушаться, слышно, как все ручейки в округе тихонько сплетничают между собой. Не провести ли мне сегодняшнюю ночь в Лощине, на перине из фиалок?
— Сыро вам там будет, — терпеливо сказала Сьюзен. Весной на миссис доктор всегда находило такое, но мисс Бейкер по опыту знала, что это пройдет.
— Сью, — вкрадчиво сказала Энн, — я хочу на следующей неделе справить день рождения.
— Ну, и давайте справим, — отозвалась Сьюзен. Правда, в мае ни у кого из их семьи дня рождения нет, но если миссис доктор хочет устроить праздник, так почему бы и нет?
— День рождения тети Марии, — продолжала Энн с решительным видом человека, вознамерившегося побыстрей сообщить о самом неприятном. — На следующей неделе ей исполняется пятьдесят пять лет, и я подумала…
— Миссис доктор, неужели вы в самом деле будете справлять день рождения этой…
— Сью, пожалуйста, сосчитай до ста… сосчитай до ста и успокоишься. Она будет так довольна. Ну, какие у нее в жизни радости?
— Сама же и виновата…
— Может быть, Сью. Но мне хочется устроить для нее праздник.
— Миссис доктор, голубушка, — зловеще сказала мисс Бейкер, — вы всегда отпускали меня на неделю, когда я вас просила. Может быть, мне взять отпуск на следующей неделе? Я попрошу племянницу Глэдис прийти вам помочь. И пусть мисс Блайт справляет хоть десять дней рождения.
— Ну, если ты так ставишь вопрос, Сьюзен, тогда мы не будем ничего праздновать, — медленно проговорила Энн.
— Миссис доктор, голубушка, эта женщина села вам на шею и собирается остаться здесь навсегда. Она действует вам на нервы… придирается к доктору… отравляет жизнь детям. Я уж не говорю о себе — кто я такая? Она только и делает, что бранится, делает пакостные намеки, ноет и ест всех поедом… И за это вы хотите отпраздновать ее день рождения? Что ж, если вы так решили, мне остается только сказать… ладно, давайте отпразднуем.
— Сью, душка ты моя!
После этого они принялись обсуждать, как все устроить втайне от тети Марии. Мисс Бейкер, сдавшись и согласившись с Энн, решила, что если уж устраивать праздник, то он должен быть столь безупречен, чтобы сама тетя Мария не нашла к чему придраться.
— Я думаю, Сью, что гостей надо позвать днем к обеду. Тогда они уйдут довольно рано, и мы с доктором еще успеем на концерт в Лоубридже. А ей ничего не скажем до последней минуты — пусть это будет сюрприз. Я приглашу всех, кто ей нравится.
— Интересно, кого это?
— Ну, по крайней мере тех, кого она терпит. Ее кузину Аделу Кэрри из Лоубриджа, кое-кого из Шарлоттауна. Испечем большой торт и воткнем в него пятьдесят пять свечей…
— А торт, конечно, должна печь я…
— Сьюзен, но так, как ты, не умеет печь торты никто на всем острове!
— Ох, миссис доктор, голубушка, вы из меня просто веревки вьете.
В течение следующей недели в доме происходили какие-то таинственные приготовления. Со всех, даже с детей, взяли клятву ни слова не говорить тете Марии. Но Энн и Сьюзен не учли, как быстро распространяются новости в Глене. За день до дня рождения тетя Мария, придя домой из Глена, вошла в гостиную, где сумерничали утомленные Энн и Сьюзен.
— Что это вы сидите в темноте, Анни? Понять не могу, какое в этом удовольствие. Мне в темной комнате делается тошно.
— Да еще не темно… сумерки… свет соединился с тенью, и от этого брака родились прекрасные дети, — почти про себя произнесла Энн.
— Ты хоть сама-то понимаешь, что говоришь? Я слышала, что завтра вы зовете гостей?
Энн подскочила в кресле.
— Откуда… как вы про это…
— Мне всегда приходится все узнавать от посторонних, — скорбно проговорила тетя Мария.
— Но мы… мы хотели сделать вам сюрприз, тетя Мария…
— Не знаю, с чего это ты вздумала звать гостей в мае, когда нельзя полагаться на погоду, Анни.
Энн вздохнула с облегчением. Видимо, тетя Мария только услышала, что они зовут гостей, но не подозревала, что это имеет какое-то отношение к ней.
— Я… я хотела позвать гостей, пока в саду еще не завяли первые цветы.
— Я надену свое платье из тафты. Если бы мне не сказали в Глене, Анни, то гости, наверное, застали бы меня в домашнем платье.
— Ну, что вы, тетя, конечно, мы бы вас предупредили заранее, чтобы вы успели переодеться.
— Вот что я скажу тебе, Анни, если только мои слова имеют для тебя хоть какой-нибудь вес — а мне начинает казаться, что никакого веса они не имеют. Хотелось бы, чтобы в будущем ты поменьше от меня скрывала. Между прочим, в Глене считают, что камень в окно методистской молельни бросил ваш Джим. Тебе это известно?
— Он не бросал, — тихо возразила Энн. — Он мне сказал, что не бросал.
— Так он тебе и признается! Ты уверена, что он не врет, Анни?
«Анни» по-прежнему тихо ответила:
— Совершенно уверена, тетя Мария. Джим не соврал ни разу в жизни.
— Ну, во всяком случае, я тебе передала, что говорят в Глене.
И тетя Мария со своей обычной любезностью развернулась и вышла из комнаты, демонстративно обойдя Шримпа, который развалился на полу, ожидая, чтобы кто-нибудь пощекотал ему животик.
Сьюзен и Энн вздохнули.
— Пожалуй, я пойду лягу, Сью. Действительно, хорошо бы завтра было солнце. Не нравится мне эта туча над гаванью.
— Вот увидите, погода будет отличная, — заверила ее мисс Бейкер. — Так сказано в календаре.
У Сьюзен был календарь, который предсказывал погоду вперед на целый год и довольно часто угадывал, так что Сьюзен в него свято верила.
— Не запирай боковую дверь, Сьюзен. Джильберт может поздно вернуться из города. Он поехал за розами… решил купить пятьдесят пять кремовых роз. Тетя Мария говорила, что признает только кремовые розы.
Глава пятнадцатая
Энн и Сьюзен встали очень рано, чтобы успеть кое-что доделать, до того как проснется тетя Мария.
— Ну, что я говорила, миссис доктор, голубушка, — самодовольно сказала мисс Бейкер. — Денек выдался, как на заказ! Попробую после завтрака испечь это новое изобретение — масляные шарики, да еще буду каждые полчаса звонить Флэггу, чтобы он не забыл про мороженое. Осталось даже время вымыть крыльцо на веранде.
— Ну, это-то зачем, Сью?
— Миссис доктор, голубушка, вы, как я понимаю, пригласили миссис Эллиотт. А она должна увидеть наше крыльцо чистым как стеклышко. А уж цветы вы сами поставьте — у меня нет вашего таланта на букеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Когда я была ребенком, Рождество справляли куда веселее, — она с неудовольствием глядела на подарок, который Элизабет прислала Энн из Парижа — прелестную бронзовую статуэтку, изображавшую Артемиду с серебряным луком в руках.
— Кто эта бесстыдница? — негодующе спросила тетя Мария.
— Это богиня Диана, — ответила Энн, обменявшись улыбкой с Джильбертом.
— А, язычница. Ну, тогда ладно. Но на твоем месте, Анни, я бы спрятала ее подальше от детей. Негоже им такое видеть. Иногда мне кажется, что в мире совсем забыли про скромность. Моя бабушка, — закончила тетя Мария с тем прелестным отсутствием логической связи, которое отличало большинство ее высказываний, — всегда надевала не меньше трех нижних юбок — и зимой и летом.
Тетя Мария связала всем детям по паре варежек ядовито-оранжевого цвета и такой же свитер для Энн. Джильберту она подарила бутылочного цвета галстук, а мисс Бейкер — красную фланелевую нижнюю юбку. Даже Сьюзен знала, что эти юбки давно вышли из моды, но все же принудила себя поблагодарить тетю Марию.
«Эта юбка больше пригодилась бы жене бедного миссионера, — подумала при этом Сьюзен. — Сказанула тоже — три нижних юбки! Я считаю себя скромной женщиной, но мне нравится эта статуэтка. Может, на ней и не так уж много одежды, но у нее такая фигурка, что просто грех закрывать ее одеждой. Надо пойти посмотреть начинку для индейки… впрочем, разве может быть хорошей начинка без луку!»
В тот день Инглсайд был переполнен счастьем, простым старомодным счастьем — несмотря на старания тети Марии, которой не нравилось, когда люди веселятся.
— Мне только белое мясо, пожалуйста. (Джеймс, неужели ты не можешь есть суп, не хлюпая?) Нет, Джильберт, так, как твой отец, тебе индейку никогда не нарезать. Он ухитрялся каждому дать такой кусочек, который ему больше всех нравился. (Девочки, дайте же и взрослым сказать хоть слово! Детей должно быть видно, но не слышно.) Спасибо, Джильберт, салату не надо. Я не ем сырые овощи. Да, Анни, кусочек пудинга я, пожалуй, попробую. А пироги с мясной начинкой вредны для пищеварения.
— У Сьюзен пирог с мясом — просто сказка, а яблочный пирог — поэма, — восхитился доктор. — Дай мне и того, и другого, девочка.
— Неужели тебе нравится, чтобы тебя в таком возрасте называли «девочкой», Анни? (Уолтер, ты не съел хлеб с маслом. У многих бедных детей на праздник и этого нет. Джеймс, высморкайся, пожалуйста, — хватит шмыгать носом!)
Но все равно Рождество получилось веселым. После обеда даже тетя Мария немного оттаяла и снисходительно признала, что вполне довольна подарками. И даже с мученическим видом терпела присутствие Шримпа, чем заставила всех остальных устыдиться, что они так любят это несносное животное.
— По-моему, дети вволю повеселились, — радостно сказала Энн вечером, глядя в окно на силуэты деревьев, вычерченные на фоне алого неба, и на детей, которые разбрасывали по газону крошки для птиц.
— Да уж, — согласилась тетя Мария. — По крайней мере, они вволю накричались. А сколько они съели! Ну, ничего, молод бываешь только раз, и, полагаю, у тебя в доме найдется достаточно касторки.
Глава четырнадцатая
Зима, как выражалась мисс Бейкер, шла полосами — то мороз, то оттепель, и крышу Инглсайда украсила изумительная бахрома сосулек. Дети подкармливали семерых соек, которые каждый день прилетали в сад за своей порцией хлебных крошек и даже садились Джиму на руку. Затем над бухтой, дюнами и холмами задули мартовские ветры.
— Мама, правда, март ужасно волноватый месяц! — воскликнул Джим, для которого все ветры были братья.
Правда, Энн легко обошлась бы без «волнования» по поводу распухшей руки Джима, которую он оцарапал о ржавый гвоздь. Тетя Мария пересказала им все случаи заражения крови, которые сумела вспомнить. Но когда рука зажила, Энн философски подумала, что, имея столь непоседливого сына, такого следует ожидать каждую минуту.
А тут пришел апрель! Со смехом дождей… с их шепотом, брызгами, потоками и танцами…
— Мама, как чисто умылась земля! — воскликнула однажды утром Ди, когда вновь выглянуло солнце.
Над окутанными дымкой полями засияли бледные весенние звезды, на болоте распушилась верба. Даже веточки на деревьях утратили свои четкие холодные очертания, в них появилось что-то живое и мягкое. Прилетела первая малиновка — это было целое событие. Лощина опять превратилась в любимое место игр, таящее бесчисленные сюрпризы и восторги. Джим принес Энн первый букетик подснежников — к большому неудовольствию тети Марии, которая считала, что он должен был подарить эти цветы ей. Сьюзен принялась разбирать полки на чердаке, а Энн, у которой зимой не было ни одной свободной минуты, расцвела весенней радостью и буквально поселилась в саду. Шримп выражал свой восторг по поводу прихода весны, катаясь с боку на бок на дорожках сада.
— Ты свой сад любишь больше, чем мужа, — заметила тетя Мария.
— Мой сад так добр ко мне, — мечтательно проговорила Энн и, спохватившись, что ее слова могут быть не так истолкованы, рассмеялась.
— Какие странные вещи ты говоришь, Анни. Я, конечно, понимаю, что ты вовсе не хотела сказать, будто Джильберт не добр к тебе, но если бы твои слова услышал посторонний…
— Дорогая тетя Мария, — весело сказала Энн, — весной я не отвечаю за свои слова. Это всем известно. Весной я в какой-то степени теряю рассудок. Но это так приятно! Видите клочки тумана над дюнами? Правда, они похожи на пляшущих ведьм? А такого изобилия нарциссов, как в этом году, у нас никогда не было.
— Я не люблю нарциссы. Они чересчур броские, — заявила тетя Мария и ушла в дом, чтобы уберечь свою спину от простуды.
— А вы знаете, миссис доктор, голубушка, — негодующе проговорила Сьюзен, — что сталось с ирисами, которые вы хотели высадить в том тенистом углу? Она взяла клубни и высадила их сегодня, когда вы уехали из дома, на самом солнцепеке.
— О, Сьюзен! Но если мы их пересадим, она очень обидится.
— Вы только скажите, миссис доктор, голубушка…
— Нет-нет, Сьюзен, пусть пока остаются где есть. Помнишь, как она плакала, когда я ей намекнула, что спирею не надо подстригать до цветения?
— Нарциссы наши ей, видишь ли, не нравятся — да ведь слава о них идет по всей округе.
— Пусть ее. Посмотри, как они смеются над тобой за то, что ты обращаешь на нее внимание. А настурции все-таки взошли в том углу, Сьюзен. Как это приятно, когда считаешь, что цветы пропали, и вдруг показываются ростки! А в юго-западном углу я хочу разбить небольшой розовый садик. Само слово «розовый садик» вызывает у меня радостную дрожь. Ты когда-нибудь видела такое голубое-преголубое небо, Сью? А ночью, если хорошенько прислушаться, слышно, как все ручейки в округе тихонько сплетничают между собой. Не провести ли мне сегодняшнюю ночь в Лощине, на перине из фиалок?
— Сыро вам там будет, — терпеливо сказала Сьюзен. Весной на миссис доктор всегда находило такое, но мисс Бейкер по опыту знала, что это пройдет.
— Сью, — вкрадчиво сказала Энн, — я хочу на следующей неделе справить день рождения.
— Ну, и давайте справим, — отозвалась Сьюзен. Правда, в мае ни у кого из их семьи дня рождения нет, но если миссис доктор хочет устроить праздник, так почему бы и нет?
— День рождения тети Марии, — продолжала Энн с решительным видом человека, вознамерившегося побыстрей сообщить о самом неприятном. — На следующей неделе ей исполняется пятьдесят пять лет, и я подумала…
— Миссис доктор, неужели вы в самом деле будете справлять день рождения этой…
— Сью, пожалуйста, сосчитай до ста… сосчитай до ста и успокоишься. Она будет так довольна. Ну, какие у нее в жизни радости?
— Сама же и виновата…
— Может быть, Сью. Но мне хочется устроить для нее праздник.
— Миссис доктор, голубушка, — зловеще сказала мисс Бейкер, — вы всегда отпускали меня на неделю, когда я вас просила. Может быть, мне взять отпуск на следующей неделе? Я попрошу племянницу Глэдис прийти вам помочь. И пусть мисс Блайт справляет хоть десять дней рождения.
— Ну, если ты так ставишь вопрос, Сьюзен, тогда мы не будем ничего праздновать, — медленно проговорила Энн.
— Миссис доктор, голубушка, эта женщина села вам на шею и собирается остаться здесь навсегда. Она действует вам на нервы… придирается к доктору… отравляет жизнь детям. Я уж не говорю о себе — кто я такая? Она только и делает, что бранится, делает пакостные намеки, ноет и ест всех поедом… И за это вы хотите отпраздновать ее день рождения? Что ж, если вы так решили, мне остается только сказать… ладно, давайте отпразднуем.
— Сью, душка ты моя!
После этого они принялись обсуждать, как все устроить втайне от тети Марии. Мисс Бейкер, сдавшись и согласившись с Энн, решила, что если уж устраивать праздник, то он должен быть столь безупречен, чтобы сама тетя Мария не нашла к чему придраться.
— Я думаю, Сью, что гостей надо позвать днем к обеду. Тогда они уйдут довольно рано, и мы с доктором еще успеем на концерт в Лоубридже. А ей ничего не скажем до последней минуты — пусть это будет сюрприз. Я приглашу всех, кто ей нравится.
— Интересно, кого это?
— Ну, по крайней мере тех, кого она терпит. Ее кузину Аделу Кэрри из Лоубриджа, кое-кого из Шарлоттауна. Испечем большой торт и воткнем в него пятьдесят пять свечей…
— А торт, конечно, должна печь я…
— Сьюзен, но так, как ты, не умеет печь торты никто на всем острове!
— Ох, миссис доктор, голубушка, вы из меня просто веревки вьете.
В течение следующей недели в доме происходили какие-то таинственные приготовления. Со всех, даже с детей, взяли клятву ни слова не говорить тете Марии. Но Энн и Сьюзен не учли, как быстро распространяются новости в Глене. За день до дня рождения тетя Мария, придя домой из Глена, вошла в гостиную, где сумерничали утомленные Энн и Сьюзен.
— Что это вы сидите в темноте, Анни? Понять не могу, какое в этом удовольствие. Мне в темной комнате делается тошно.
— Да еще не темно… сумерки… свет соединился с тенью, и от этого брака родились прекрасные дети, — почти про себя произнесла Энн.
— Ты хоть сама-то понимаешь, что говоришь? Я слышала, что завтра вы зовете гостей?
Энн подскочила в кресле.
— Откуда… как вы про это…
— Мне всегда приходится все узнавать от посторонних, — скорбно проговорила тетя Мария.
— Но мы… мы хотели сделать вам сюрприз, тетя Мария…
— Не знаю, с чего это ты вздумала звать гостей в мае, когда нельзя полагаться на погоду, Анни.
Энн вздохнула с облегчением. Видимо, тетя Мария только услышала, что они зовут гостей, но не подозревала, что это имеет какое-то отношение к ней.
— Я… я хотела позвать гостей, пока в саду еще не завяли первые цветы.
— Я надену свое платье из тафты. Если бы мне не сказали в Глене, Анни, то гости, наверное, застали бы меня в домашнем платье.
— Ну, что вы, тетя, конечно, мы бы вас предупредили заранее, чтобы вы успели переодеться.
— Вот что я скажу тебе, Анни, если только мои слова имеют для тебя хоть какой-нибудь вес — а мне начинает казаться, что никакого веса они не имеют. Хотелось бы, чтобы в будущем ты поменьше от меня скрывала. Между прочим, в Глене считают, что камень в окно методистской молельни бросил ваш Джим. Тебе это известно?
— Он не бросал, — тихо возразила Энн. — Он мне сказал, что не бросал.
— Так он тебе и признается! Ты уверена, что он не врет, Анни?
«Анни» по-прежнему тихо ответила:
— Совершенно уверена, тетя Мария. Джим не соврал ни разу в жизни.
— Ну, во всяком случае, я тебе передала, что говорят в Глене.
И тетя Мария со своей обычной любезностью развернулась и вышла из комнаты, демонстративно обойдя Шримпа, который развалился на полу, ожидая, чтобы кто-нибудь пощекотал ему животик.
Сьюзен и Энн вздохнули.
— Пожалуй, я пойду лягу, Сью. Действительно, хорошо бы завтра было солнце. Не нравится мне эта туча над гаванью.
— Вот увидите, погода будет отличная, — заверила ее мисс Бейкер. — Так сказано в календаре.
У Сьюзен был календарь, который предсказывал погоду вперед на целый год и довольно часто угадывал, так что Сьюзен в него свято верила.
— Не запирай боковую дверь, Сьюзен. Джильберт может поздно вернуться из города. Он поехал за розами… решил купить пятьдесят пять кремовых роз. Тетя Мария говорила, что признает только кремовые розы.
Глава пятнадцатая
Энн и Сьюзен встали очень рано, чтобы успеть кое-что доделать, до того как проснется тетя Мария.
— Ну, что я говорила, миссис доктор, голубушка, — самодовольно сказала мисс Бейкер. — Денек выдался, как на заказ! Попробую после завтрака испечь это новое изобретение — масляные шарики, да еще буду каждые полчаса звонить Флэггу, чтобы он не забыл про мороженое. Осталось даже время вымыть крыльцо на веранде.
— Ну, это-то зачем, Сью?
— Миссис доктор, голубушка, вы, как я понимаю, пригласили миссис Эллиотт. А она должна увидеть наше крыльцо чистым как стеклышко. А уж цветы вы сами поставьте — у меня нет вашего таланта на букеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31