Ощущение величия переплавило Связиста в памятник, а памятники не гибнут от пуль. Он повернулся под выстрел к пульту, к волшебным ключам, и с наслаждением, подтверждающим его величие, уловил, что пуля просвистела мимо, но поднять руку все-таки не успел. Рядом с болью, которая все еще жила в спине, вспышкой возникла еще одна. Она проколола сердце, и Связист тихо, словно бы превратившись в воздух отсека, упал на террористов. Тулаев все-таки попал, и черный холм у пульта стал чуть выше.
26
Самолет улетел полчаса назад, а Межинский упрямо стоял у стены-окна и стеклянным, невидящим взглядом смотрел на серую бетонку аэродрома. За спиной громко зевал замнач аэропорта, гудел кондиционер и выла из казенного радиоприемника плохая американская певичка. Межинскому хотелось выключить все сразу: и приемник, и кондиционер, и зевки. Но из нагрудного кармана появился новый звук, и он забыл о трех других.
- Слушаю, - оборвал он пиликание сотового телефона.
- Докладывает "Третий". Минуту назад на связной номер поступил сигнал: "Груз улетел полностью".
- И все?
- Так точно - три слова.
- Откуда звонили?
- Телефон-автомат в районе Коптевского рынка.
- Засечь не успели?
- Ви-иктор Иванович, - недоуменно протянул "Третий", - всего три слова. Это пять секунд связи.
- Что сообщили посты наружного наблюдения?
- Извините... Звонок, Виктор Иванович...
- Я подожду на связи...
Межинский никогда не думал, что заведет в отделе такую бюрократическую бутафорию как дежурного. Но на эти дни пришлось его посадить за свой стол в кабинете на Старой площади, и вот теперь "Третий", недавно прилетевший из Западной Лицы подполковник, громко повторял то, что докладывала ему наружка от дома на Кутузовском проспекте, а чуткий сотовик передавал даже ослабленный расстоянием голос:
- Бабка зажгла окно в той комнате?.. Что?.. Точно
седьмое слева, второе сверху?.. Точно?.. И отдернула шторы? Следите за трассой. Что?.. Да-да, максимум внимания за трассой. Это приказ генерала. Связник должен засечь сигнал...
Его торопливые пальцы зашуршали по трубке, и Межинский не дал "Третьему" начать бодрый доклад:
- Я все слышал. Свяжись еще раз с наружкой и внуши им всю серьезность момента. Человек Зака может ехать и от центра, и к центру.
Он поморщился от слишком бодрого "Есть!" и только теперь уловил, что за спиной все еще живут вой певички, гул кондиционера и зевки замнача аэропорта. Звуки, на время умершие, снова воскресли и в три руки выталкивали его из кабинета. Спина одеревенела, будто эти пинки доставались ей, а не ушам. Спина просила пощады, и он, сухо попрощавшись с повеселевшим хозяином кабинета, спустился к машине, провернул ключ зажигания и вдруг понял, что без этого звонка не обойтись.
- Да-а, - сонно ответила трубка голосом Четверика.
- Спишь?
- Так точно, Виктор Иванович...
Судя по резко посвежевшему голосу, он врал. Хотя как ему еще отвечать на такой дурацкий вопрос? Это примерно как на последней станции метро говорят: "Просьба покинуть вагоны. Поезд дальше не идет", а потом все вышедшие видят, что состав уезжает дальше.
- Надо подстраховать, Андрей, - совсем не приказным тоном произнес Межинский.
- Я слушаю.
- Они улетели. Человек Зака сообщил об этом на связной телефон. Бабка тут же зажгла окно...
- Седьмое слева, второе сверху?
Четверик ответил со скорострельностью игрового автомата. Значит, от сна не осталось и крошки.
- Да, седьмое слева, второе сверху...
Именно эти координаты были записаны с ошибками бывшего двоечника на бумажке, которую Четверик вынул из паспорта Боксера. Вокруг искореженной, изжеванной машины стояла густая толпа. Она ждала гаишников и скорую, и не могла понять, почему уцелевший в катастрофе парень пытается выпотрошить карманы у трупа. Четверик больно ощущал на себе укоризненные взгляды, но он должен был выполнить свои сыщицкие обязанности, пока не приехали милиционеры. Они бы все найденное в карманах приобщили к делу, и в отделе "Т" возможно так бы и не узнали, что бабулька-связная не только передавала записки в пустых пакетах из-под молока, но и сигнализировала каким-то образом через окно соседней комнаты в ее коммуналке, комнаты, хозяин которой уже больше года жил за границей.
- Ты живешь на выезде с Можайки, Андрей? - наводяще
спросил Межинский.
- Так точно, над "Молодежным".
- Это гастроном?
- Нет, универмаг.
- Ну, ладно. Это к делу не относится. А твои "жигули" во
дворе?
- Так точно. Если не угнали.
- А сколько им лет.
- Восемь, - с горьким сожалением ответил Четверик.
- Такие уже не угоняют... Значит, ситуация такая: где-то в районе часа-двух мимо этого окна проедет Зак...
- Зак? - чуть не вскрикнул Четверик.
- Да, я думаю, проедет лично Зак...
- Но вы же... Я же... Я уже билет на Гавану взял...
- Билет подождет, - устало вздохнул Межинский и посмотрел
на прилизанных, каким-то не нашим воздухом омытых
иностранцев, которые выходили из здания аэропорта.
Прозрачные двери угодливо отъезжали в стороны при их приближении и почтительно съезжались за ними. Перед нашими людьми - а они даже в их одежде внешне оставались нашими, по-родному нашими - двери отъезжали как-то медленнее и вроде бы побыстрее захлопывались.
- Перед самым вылетом борта я получил доклад по линии МИДа, - глядя на снующие туда-сюда прозрачные пластиковые челюсти, произнес Межинский. Банк, счет которого указал Зак для перевода миллиарда долларов, основан две недели назад. В штате - пять человек. Все - из наших недавних эмигрантов. Судя по схеме, они при поступлении денег мгновенно разбросают их ввером по банкам средней руки, а потом самоликвидируются. Зак там, скорее всего, не появится. Он всплывет в городе, где будут лежать на счетах доллары. Возможно, в США, возможно, в Бразилии, а может, и вообще в Новой Зеландии...
- А я уже прививку сделал, - сокрушенно сказал Четверик.
Межинскому послышалось: "А я так надеялся Карибы посмотреть".
- А кто тебя просил торопиться? Я же сказал: в Гаване сделаешь.
- Виноват, Виктор Иванович, - по-военному подчеркивая свою глупость и недалекость, отчеканил Четверик.
- Заболтались мы с тобой. В общем, команда такая: с
заведенной машиной стань на Можайке. С направлением... направлением, он посмотрел на двери аэропорта. Из них вышел человек. - Направлением - из центра. - Если бы вошел, сказал бы "К центру". - Я дам указание наружке, чтобы они держали тебя в курсе. Если мелькнет сам Зак, этих ребят окажется мало. У них всего две машины, и он их быстро запомнит на полупустом шоссе...
- На Можайке даже среди ночи машин хватает.
- Все, Андрей. Выполняй. Если что, я все время на связи...
27
За спиной у Тулаева медленно затихал яростный крик Балыкина. Теперь только этот голос властвовал в центральном посту, в тесном царстве искореженных пультов, пробитых пластиковых панелей и покрасневшего от крови линолеума.
- Сюда, сюда, - вел Тулаева за руку замповосп.
Подводник держался за рукав комбинезона так цепко, будто ослеп он, а не Тулаев.
- Вот сюда... Здесь порожек... Вот телефон, - замповосп мягко надавил сверху на плечо Тулаева и усадил на стул. - Вы в командирской каюте...
- А девушка... ну, террористка где находится?
- В первом отсеке, в торпедном... Она там задраилась...
- Соедини меня с ней.
Темнота в глазах Тулаева щелкнула и, затвердев, ткнулась в
ладонь телефонной трубкой. Она весила не меньше двух килограммов. Такими трубками хорошо колоть орехи, а не вести душевные разговоры.
- Я набрал номер торпедного отсека, - жвачечным ментолом дохнул в ухо замповосп.
- Оставь меня одного, - потребовал Тулаев.
Ему был неприятен запах ментола. Он отдавал холодом, и от него тьма, обложная, заполнившая все вокруг тьма казалась могильной.
После хлопка двери он поднес отвердевший в ладони кусок темноты к губам и сказал ему:
- Лариса, ты можешь выйти на связь?
- Кто это? - заставил его вздрогнуть ее голос.
Она будто бы вошла в каюту и стояла рядом со столом, а он не заметил этого. И теперь она знала, что он не способен увидеть ее, и могла вволю поиздеваться над ним.
- Это я, Тулаев...
Она ответила молчанием. Молчание объяснить труднее всего. Наверно, потому, что мы не умеем его слушать.
- Ты узнала меня, Лариса?
- Да-а...
- Ты ожидала, что позвонит Борода?
- Я уже ничего и никого не жду.
- Тогда почему ты закрылась в отсеке?
- Я хочу умереть.
- Это глупо. Это уже ничего не изменит. Это...
- Я устала.
- Лодка сейчас всплывает. Мы объяснили Бороде ситуацию.
Даже он понял ее и не сопротивляется. Он...
- Я ненавижу тебя.
- Борода сказал...
- Я ненавидела тебя с первой минуты, с первой секунды...
- Он сказал, что его люди...
- Даже в ту ночь я ненавидела тебя. Ты, дурачок, даже не знал, что женщина может ненавидеть и во время постельной любви...
- Его люди готовы сложить оружие, если мы...
- Когда тебя Наждак ударил по башке, я просила пристрелить тебя. Я...
- Заткнись! - выплеснул всю ярость Тулаев.
Слова Ларисы лезвием резали по коже, а может, и не по коже, а по душе, но он ощущал боль почему-то кожей.
- Я... я... я любил тебя... Или верил, что люблю...
назло ее ненависти выпалил он.
- Ты - любил? - странным голосом спросила она.
- Мне всегда, всю жизнь не везло с женщинами. Когда ты...
когда я встретил тебя, я думал, что черная полоса кончилась,
что не все женщины - мерзавки...
- Все, - с вызовом ответила она. - Все, начиная с Евы...
- Какой Евы?
- Которая украла яблоко в чужом саду и заставила Адама
сожрать его!
- Тебе не идет грубить...
Когда она кричала фразу об Адаме, Тулаеву почудилась в ее голосе взрывная интонация Миуса. И он чуть не сказал, что именно Миус когда-то внушил ей эту мысль. Даже отсутствуя, он как ртуть в колбе метался по проводу от нее к нему и обратно. И эту едкую ртуть они глотали по очереди. Сейчас самый большой глоток достался Ларисе.
- Что тебе нужно от меня? - опустошенно спросила она.
- Чтоб ты перестала врать.
- Я-а... врать?.. Я-а...
- Да, ты все время лгала. Ты даже лгала себе, что любишь Миуса...
- Я-а?..
- Не перебивай! Ты не любишь Миуса. Ты любишь только одного человека на Земле - Зака. Ты и сюда, на лодку, рвалась, чтобы доказать ему, до чего способна дойти твоя любовь. Ради него ты способна на любую жертву. Но ты не понимаешь, что убийца Миус - жалкий ребенок по сравнению с Заком. Зак готов убить миллионы. Ему плевать на людей. Ему нужны только деньги. Огромные деньги. И тебя он не любит...
- Не-ет! Лю-убит! - взвизгнула она.
- Нет, не любит, - упрямо повторил он. - Иначе он бы не отпустил тебя на лодку. Даже с таким надежным наемником как Борода...
- Не-е-ет, - прохрипела она долгим "е".
- Да. И не надо врать, что ты ненавидела меня. Я, скорее,
был тебе безразличен. Сначала. Но когда ты узнала, что я ищу
Зака, ты ощутила любопытство ко мне. Не более. А я... я
все-таки любил тебя. И, поверь, не жалею об этом. Ты создана
совсем для иного, чем для того, что встретилось тебе в пути. Тебе просто нужно забыть Зака. Тем более, что он тебя уже забыл...
- Ты завидуешь ему, - со злостью сказала она.
- С каких это пор полоумные стали вызывать зависть?
- Ты завидуешь его уму. И завидуешь силе Миуса...
- Что ты дрожишь за этого Миуса?! - не сдержал он так
долго копившееся раздражение. - Да никто не будет расстреливать Миуса. Ему все равно заменят вышку на пожизненное заключение. У зеков это называется смерть в рассрочку. Запомнила? Сейчас уже никого не расстреливают! Сейчас - гуманизм!
- Ты правда любил меня? - в странном забытьи спросила она.
- Ты будешь выходить из отсека?
Он ощущал себя изможденным от этого разговора. Каждое слово весило по пуду. Он переворочал их столько, что болел не только язык, а и все тело.
- Нет.
Тулаев швырнул телефонную трубку во тьму. К концу разговора она стала весить уже не два килограмма, а все двадцать. Темнота беззвучно поглотила трубку. Он не видел, что она мягко раскачивается вдоль стола на толстом проводе, и потому подумал, что чернота всосала в себя сгусток, который он держал в руке, и растворила, сделала неосязаемым.
Вскочив, Тулаев бросился в том направлении, в котором, как ему послышалось, уходил замповосп, ударился лбом о что-то стальное, твердое, но даже не вскрикнул. Он вскинул подбородок так, как вскидывают его все слепые, и, выставив перед собой руки, стал ощупывать попадающиеся на пути умывальник, шторы, кровать, пока не вздрогнул от голоса.
- Вы что?! Надо было меня позвать! Я в центральном посту был!
- Ты кто? - не узнал его Тулаев.
- Я - замполит, - по-старому обозвал себя замповосп.
- Не узнал твой голос. Богатым будешь. Я хочу... я...
- Мы только что всплыли! Уже верхний рубочный люк отдраили!
- Я хочу... наверх, - неожиданно для себя сказал Тулаев.
До этого он хотел лишь одного: убежать от голоса Ларисы, все еще стоявшего в ушах. Ограждение рубки, наверное, было самой дальней точкой, к которой он мог от нее скрыться.
- Давай я помогу, - подставил свое плечо замповосп.
Изо рта у него все так же пахло ментолом. Но теперь он казался уже ароматом мяты, и Тулаев вспомнил, что он любил в детстве мятные карамели.
Замповосп помог ему подняться на мостик. Стылый ветер сразу ожег лицо, но он не отвернулся от него. Пахло свежим снегом и табачным дымом. Потом они смешались в странный коктейль, в котором дым победил, и Тулаев понял, что он не один на мостике.
- Здравствуйте, - поприветствовал он темноту.
- А-а, добрый день, - ответила она осипшим голосом Балыкина. - Здесь холодно. Простудитесь.
- Ничего. Зато свежий воздух, - с наслаждением вдохнул он табачный дым.
- Надо погружаться бы, - озабоченно сказал Балыкин. - Льды близко.
По стуку ботинок по скобам вертикального трапа Тулаев узнал вахтенного офицера. Остальные, судя по из шагам по ограждению рубки, все так же упрямо носили кожаные тапочки.
- Товарищ командир, бандиты грозятся убить заложников, - с задором сообщил вахтенный офицер.
- Каких заложников? - хрипло спросил Балыкин.
- Ну, наших, которые в реакторном отсеке.
- Какие же они заложники? Они сами пошли с террористами. Добровольно. Так и объясни этому... как его?
- Бороде, - вставил Тулаев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54