- А откуда у него такие деньги? - спросил он особиста.
- Ну, вообще-то в те годы... даже в те годы, я уж не говорю о застое, на севере платили хорошо. Лейтенант мог купить машину после года службы. А Комаров приобрел, когда уже был старшим лейтенантом...
- А очередь?
- Что вы имеете в виду?
- Раньше ведь были очереди на покупку автомобиля.
- Но только не у нас, - с гордостью объявил особист.
Нет, конечно существовала очередь, но шла она очень быстро. Гораздо быстрее, чем на Большой земле.
- Ладно, - все-таки не мог смириться Тулаев со столь
легким поражением. - А зачем он ездит, как вы говорите,
очень часто в Мурманск?
- Не знаю...
Крупное, с двумя пивными подбородками, лицо особиста налилось краской. До этих слов он отвечал то глядя в бумажку, то на цветную шторку у окна, но теперь был вынужден посмотреть прямо в глаза московскому гостю.
- Сейчас, видите ли, не те времена, когда в каждом работающем с секретами офицере мы видели потенциального шпиона, - объяснил он свою неосведомленность. - В личную жизнь мы уже сейчас не лезем, врагов не ищем. А секреты... Вы же сами знаете: сейчас номера воинских частей в газетах прямым текстом называют. Лодки все наши сфотографированы вдоль и поперек. Места базирования в том же докладе норвежской "Беллуны" вплоть до каждого пирса прорисованы. Видели?..
Тулаев ответил коротким кивком, хотя и не видел. Доклад "Беллуны" лежал в его чемодане. Межинский при его выдаче сразу посоветовал ознакомиться, но он отложил эту похожую на толстый западный журнал книгу до лучших времен.
- Но если требуется, я могу напрячь сотрудников отдела, - предложил свои услуги особист.
- Требуется, - снова кивнул Тулаев.
- Хорошо. Я дам команду.
- Что еще по этому Комарову?
- Ну, если в двух словах, то по службе его характеризуют средне. С подчиненными недостаточно требователен. Иногда может выпить. В общем, на флоте лучше иметь мягкий, извиняюсь, шанкр, чем мягкий характер. У них в экипаже сильный командир. На нем все и держится...
- А в семье у него как?
- Жена, если честно, скандалистка. Пилит его дома так, что на улице слышно.
- А он?
- Что - он?
- Отвечает?
- Я же говорил вам о его характере. Тряпка. Что она скажет,
то и сделает...
- Насколько я понял, он сейчас в базе?
- Да. Их экипаж готовится к боевой службе.
- А что это такое?
Удивленными глазами особист посмотрел на флотский погон гостя, сжал в матросскую тельняшку морщины на лбу и сбивчиво ответил:
- Ну, боевая служба - это вообще-то... боевая служба... Плавание, в общем... С максимальным вооружением, с получением боевого задания на патрулирование в определенном квадрате Атлантики...
- И когда они должны уйти?
- Знаете, точный день еще не определен. Они же идут на
смену другой лодке. Как дадут команду из штаба флота, так загрузят продовольствие и - вперед.
С престарелого платяного шкафа тенью метнулся Прошка. Особист вскочил, ударился спиной о казенную стойку-вешалку. Она с грохотом упала на пол. С нее колесом покатилась под ноги Тулаеву огромная шитая фуражка особиста.
- Тьфу ты!.. Это кот, что ли?! Откуда он тут?
- Это мой, - теперь уже пришел черед покраснеть Тулаеву.
Он поднял с пола вешалку, потом фуражку, отер с нее пыль о свою брючину и протянул особисту.
- Сыщицкий, что ли, кот? - мрачно пошутил особист, принимая родную фуражку.
- Скорее, телохранитель.
- Оно и видно. Уже без глаза.
А Прошка, спавший на шкафу, если честно, и сам спросонья испугался гостя. Открыл единственный глаз, увидел огромного человека в черной форме, а поскольку коты цветов не различают, то эта форма показалась ему такой же, как на бандите, ворвавшемся когда-то в его квартиру. Страх швырнул Прошку на пол, к спасительному квадрату окна, и он бы, наверное, уже через секунду барахтался бы среди собачьей своры, если бы не голос хозяина. Он с усилием обернулся, разглядел Тулаева, который даже и не думал драться с огромным черным гостем, и немного успокоился. Но на всякий случай все же скользнул за ноги хозяина, сел на коврик за его каблуками и стал слушать разговор.
- Надо же как напугал! - подняв стул, снова сел на него
особист. - На чем мы остановились?
- Вы сказали, вперед.
- Ну, конечно... Давайте двигаться вперед. Следующий
старпом - капитан второго ранга Дрожжин Виктор Семенович.
Тоже обычный офицер...
Тулаев кашлянул. Обычный офицер Комаров, судя по рассказу особиста, оказался совсем необычным. А может, Тулаев просто слишком серьезно воспринял слово-паразит у собеседника? Почти у каждого такие словечки, а то и фразы есть. Один к месту и не к месту лепит "понимаешь", другой без конца вставляет "ну это", а третий вообще слова не произнесет без дурацкого "как говорится".
- Дрожжин более волевой, чем Комаров, офицер, - не смутившись покашливанием Тулаева, продолжил особист. - Является передовиком в становлении на атомном подводном флоте контрактной службы.
- А Комаров в этом становлении не участвует?
- Комаров?.. В этом экипаже имеются два контрактника. Но у Дрожжина больше - целых четыре.
- Это хорошо?
- От командиров директивами требуют развивать контрактную службу. Четыре контрактника-матроса с учетом того, что большинство экипажа офицеры и мичманы - совсем неплохой результат.
- Если этот Дрожжин такой хороший, почему вы его не выдвигаете на должность командира лодки?
- Он недавно развелся.
- Ах вот как!
Их судьбы оказывались схожи, и Тулаев ощутил родственную жалость к Дрожжину.
- А разве сейчас преследуют за развод? - попытался он защитить его.
- Вообще-то нет. Но... Командир его экипажа уперся и такой записи в последней аттестации не сделал.
- Командир - хороший семьянин?
- Да.
В голосе особиста ощущалась бетонная твердость. Видимо, этот командир как раз и относился к разряду необычных офицеров. Обычные, судя по всему, пили, разводились и вообще не очень хотели служить бесплатно.
- Дрожжин сейчас в базе? - почесал Прошку за ухом Тулаев.
- Да. Его экипаж тоже готовится к выходу на боевую службу.
Бумажка, на которой Тулаев так и не рассмотрел ни единого слова, упала в кожаную папку особиста, прожужжал замок-молния, и сразу стало так тихо, как будто все звуки на земле навсегда умерли. Чтобы спасти землю от такой напасти, Тулаеву пришлось кашлянуть. И звуки сразу ожили: заорали подравшиеся за рыбешку чайки, слоном загудел буксир, отходящий от причала, звякнул металл, глухо, как сквозь вату, забубнили что-то нудное далекие голоса.
- А кто из них двоих раньше уйдет на боевую службу? - так, на всякий случай, спросил Тулаев.
- Комаров, - мгновенно выстрелил ответом особист и с покряхтыванием встал. - Извините, у меня через десять минут совещание, - предупредил он.
Сколько Тулаев ни силился, а вспомнить так и не смог, смотрел ли хоть раз особист на часы.
- Последний вопрос можно? - встрепенулся Тулаев.
- Да, я вас слушаю.
- Скажите, а за сколько дней до ухода на боевую службу... ну, то есть в море, лодки загружают в свои контейнеры ракеты с ядерными боеголовками?
Особист посмотрел на Тулаева ироничным взглядом и с не меньшей иронией в голосе ответил:
- Боевые ракеты, а именно так правильно называются ракеты с ядерными боеголовками, находятся на каждой ходовой лодке постоянно...
- То есть и сейчас, когда они стоят у берега?
- У пирса, а не у берега... Да, когда стоит у пирса, боевые
ракеты тоже находятся на борту лодки, тов-варищ капитан
третьего ранга...
Когда он вышел из комнаты, она на глазах стала больше и светлее. Прошка выскребся из-за ног Тулаева, потянулся и неприятно замер, превратившись в скульптуру. Из приоткрытого иллюминатора донесся приглушенный собачий лай...
- И снова лай, - уже сидя в кабинете строевой части дивизии, самому себе сказал Тулаев, услышав опять ожившую стаю.
Бумаги Комарова были так скучны, что хотелось швырнуть их в шкаф и больше никогда не открывать. От них пахло пылью и мышиным пометом. Наверное, смотреть через окно на драку собачьей стаи из-за куска хлеба было интереснее, чем читать глупые, как под копирку написанные аттестации на Комарова.
- Стоп! - приказал себе Тулаев, наткнувшись взглядом на вперые увиденное в бумагах слово.
Перевернул самую пожелтевшую страничку. Это была аттестация за первый курс училища. Подписавший ее начфак единственный раз появился в папке, но аттестацию сочинил не хуже романиста. Ни одной казенной фразы, ни одного дурацкого утверждения типа "Делу КПСС предан". Живой рассказ о живом человеке: безволен, хитроват, ленив, любит занимать в долг, а потом не отдавать. И вместе с тем отличник, лучше всех несет дежурную службу, не укачивается в море. И еще одно слово. Очень важное, очень колкое слово.
Поддерживая его ногтем, Тулаев выписал себе на бумажку все предложение, в котором было это слово, и захлопнул папку. Голову резко бросило вверх, и он в чихе брызнул слюной по столу. Этот Комаров достал его даже издалека.
В другом шкафу Тулаев уже без труда нашел папку с личным делом Дрожжина. С кондовой фотографии на него смотрел почти близнец Комарова: усы, лоб с залысинами, такое же блюдце ордена, стандартная гирлянда медалек. Можно было играть в игру "Найдите пять отличий". До пяти Тулаев так и не дотянул. Спасли только усы. Они у Дрожжина оказалсь уже. Он подбривал их сверху на полсантиметра, не больше, но только от этого смотрелся пижонистее. Усы, кажется, сами говорили: "Сколько ж я дамских щечек общекотал!"
Аттестацию на него писал тот же начфак, в котором под черной флотской тужуркой умер Лев Толстой. Или, скорее, Чехов. Толстой все-таки не мог подмечать у грешных людишек то, что видел Антон Павлович. Через десятилетие с лишком мудрый начфак разглядел будущий развод его подчиненного. Во всяком случае, среди отрицательных черт значились: любвеобильность, страсть к компаниям и выпивке, лживость и стремление к показухе. Особист не зря хвалил Дрожжина за передовой опыт в развитии контрактной службы в его отдельно взятом экипаже. Положительные черты умело дополняли отрицательные: аккуратность в одежде, скрупулезное соблюдение личной гигиены и отменная память. Денег он в долг не брал, начфаку не врал, но и в отличниках не ходил. И, скорее всего, не жена ушла от него, а он от жены.
Возможно, это было совсем не так, но ощущение родственности к нему поослабло.
В кабинет сначала втек горько-сладкий запах духов, а через секунду после него - хозяйка кабинета. Казалось, что она вдыхает обычный воздух, а выдыхает аромат французских духов. Свежий макияж делал ее лицо до противного красивым. Красивее мог быть только фейерверк в ночном небе. От нее, как и от фейерверка, кружилась голова. Но если при салюте она кружится от того, что слишком запрокинута ввысь голова, то от хозяйки кабинета голову мутило и без запрокидывания.
- Вы закончили? - лениво спросила она.
- Я думаю, да.
Еще оставался третий старпом, но операция в далеком
Североморске и то, что его лодка числилась неходовой, делали
этого парня совсем неинтересным. Не хватало еще, чтоб у него
тоже оказались усы и залысины на лбу. Тогда бы Тулаев
запутался намертво.
- В таком случае я закрою строевую часть. Скоро обед.
Она сказала это таким тоном, будто намекала, что он должен пригласить ее на этот обед в какой-нибудь местный ресторан.
- А где вы обычно обедаете? - за него ответил оживший в душе придурок.
- Дома.
- Это тяжелый случай.
- Почему же?
- Тогда мне придется пригласить вас на обед к вам домой.
Она посмотрела на него с внимательностью миллионерши, наконец-то увидевшей в витрине товар, который стоит купить.
- А вы нахал.
- Я не махал, я дирижировал, - идиотской говорилкой из детства ответил за него придурок.
Ему, кажется, мало было Ларисы, на которую он натравил в припадке азарта.
- Простите, но если бы в ваших краях был "Метрополь", я бы пригласил вас туда, но в этих скалах...
Придурок положил руку на ее тонкие пальчики, коснувшиеся папок. Пальчики стали чуть тверже, чем до этого, но из-под мягкого плена не выскользнули. Он посмотрел на ее губы, увеличенные свежей помадой, и впервые заметил усики. Они легонько колыхались от ее дыхания, будто намекали, что именно их, а не губы, нужно поцеловать первыми.
Под окном старчески скрипнула тормозами "Волга". Собаки загавкали там яростно, точно больше всего в жизни не любили именно эти тормоза.
- В поселке, к сожалению, всего один ресторан. И тот дрянной, - с растяжкой произнесла она. - От него пахнет корабельными крысами...
- Значит, мы идем к вам? - сократил он вдвое расстояние до ее колышащихся все быстрее и быстрее усиков.
- А вы где остановились?
- Я-а?
Он впервые вспомнил о себе. Или это придурок вспомнил, что не он же один должен потом отвечать за последствия.
- Да, вы...
- В гостинице. Она, кажется, всего одна здесь...
- А в какой каюте?
- Вы имеете в виду номер?
- Здесь все комнаты, в том числе и в гостинице, называются каютами.
- Двад... Нет, тридцать седьмой номер.
- Это одноместка. Почти люкс.
- Верно, - удивился он, и в этом удивлении даже чуть
отпрянул от нее.
- Золото мое! - артиллерийским разрывом шарахнул по стенам кабинета чужой голос. - Ну сколько тебя можно ждать?!
Ладонь Тулаева, сразу намокнув, скользнула с мягких, ставших какими-то пластилиновыми, пальчиков дамы. У хозяина баса был ровно остриженный рыжий ежик на крупной голове, сухие волевые губы, огромный рост и - самое главное - адмиральские погоны на плечах.
- Познакомься, - зачем-то сказала она этому адмиралу. - Это товарищ из комиссии.
Взгляд адмирала из безразличного, даже пренебрежительного мгновенно стал дружеским, почти подобострастным.
- Очень рад! Очень! - потискал он своей лапищей мокрую кисть Тулаева.
Чему он был рад, Тулаев так и не понял. Возможно, хотя бы тому, что его фурия не до конца заманила простоватого гостя. Хотя, скорее всего, ничему он и не радовался, но что-то же требовалось сказать.
- Не буду вам мешать, - вспомнив о том, что в комнате есть дверь, попрощался с ними обеими Тулаев.
Это обворожительное "золото" с колышащимися усиками так и не помогло ему решить проблему обеда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54