Наверное, в это время Санька уже уходил бы из палаты, и Буйнос грустно смотрел бы ему вслед своим единственным глазом. Насильно люб не будешь. Он бы ушел и уже за порогом забыл о конкурсе. Не все "звезды" начинали с побед в конкурсах. Если точнее сказать, то мало кто начинал. Уже вечером они бы уехали поездом в Москву, и Приморск перевернутой страницей лег бы на левую сторону книги, а перед "Мышьяком", и Санькой в том числе, забелели бы две новые, совершенно пустые страницы. И они бы начали заполнять их так, как хотят они, а не Буйнос, не Покаровская из медленно коррумпируемого жюри, не бандиты, специализирующиеся на уничтожении фирменной аппаратуры.
-- Скажи, а в Приморске есть отец города, -- совсем неожиданно для себя спросил Санька.
-- Мэр?
-- Нет. Пахан. Ну, мафиози. Самый крутой.
Лейтенантик испуганно обернулся к двери в палату. Нина о чем-то разговаривала с телохранителем Буйноса. Вдали, у окна, стоял, шмыгая носом, мужичок из шестидесятых годов и терпеливо ждал обещанного гонорара. Никто из них не казался подслушивающим, но лейтенантику упрямо чудилось, что как только он произнесет кличку, то ее услышат все.
-- Ну, есть?
-- Есть, -- грустно ответил лейтенантик.
-- Как его зовут?
-- Букаха, -- еле слышно произнес милиционер.
-- Где? -- не понял Санька и посмотрел себе на левое плечо.
Ничего по нему не ползло.
-- Его так зовут... Кличка, -- еще тише пояснил лейтенант.
Пятна на его рубашке уменьшились и стали по краям рваными. Парню будто бы возвращали на время отобранные части рубашки, а он этого не замечал. Звуки для него были почему-то важнее милицейской формы.
-- Он весь город контролирует или какой-то район? -- спросил со знанием дела Санька.
-- Весь. Он пасет центр и оба рынка. И вообще следит за порядком.
-- Буйнос ему дань платит?
-- Я не знаю.
Лейтенантику теперь почудилось, что трое остальных, стоящих в коридоре, тихонько подкрались к нему и, не дыша, стоят за спиной и ждут, когда он закончит рассказа о самом большом бандите
Приморска.
-- Он -- вор в законе?
-- Нет. Но он очень крутой.
-- Твой начальник может организовать с ним встречу?
-- Не знаю. Я доложу.
-- Скажи, что если он не может, то пусть в УВД города позвонит.
Там явно есть выходы на этого... как его?.. Комара?..
-- Бу... Букаху.
-- А почему такая кличка?
-- Увидите -- поймете.
-- Саша, мне нужно идти, -- подходя к ним, негромко произнесла Нина.
Плечи лейтенантика дрогнули, словно его пнули в спину. Он сразу стал худее, ниже и еще мокрее.
-- Разрешите идти? -- одновременно шлепнул он по слипшимся волосам фуражкой и прижал к козырьку узкую ладонь.
-- Иди. Про этого... ну, что говорили, не забудь. Я позвоню через час.
-- Есть!
Он стремглав бросился по коридору, а Нина, не поняв его резвости, буркнула:
-- Глупый какой-то! И папа говорил, что он всего боится...
-- Оботрется.
-- Это не наши проблемы, -- сухо констатировала она.
В ее глаза вернулась прежняя официальность и серьезность. Той
Нины, маленькой заплаканной девочки с распухшим носиком, уже не существовало. Она исчезла в сухом, пропитанном холодом японского кондиционера коридоре ожогового отделения, а на смену ей пришла строгая учительница, которая не успела до конца провести урок и еще не раздала домашние задания ученикам.
-- Ты не забыл, что в шестнадцать ноль-ноль -- жеребьевка? -- спросила она.
-- Нет, не забыл.
-- Пожалуйста, не опаздывай.
-- Ну конечно...
Он смотрел над ее плечом на телохранителя Буйноса. Здоровяк в уже привычном черном блузоне с пластиковой визиткой на груди стоял, прикусив нижнюю губу, и бережно, по одной, передавал мужику-сурдопереводчику купюры. Каждую из них мужичок смотрел на просвет, и, когда он вскидывал маленькую, по-детски круглую головку, становилась видна розовая проплешь на макушке. У нее была точно такая форма, как у овала в углу телеэкрана, в котором появлялись женщины, молча машущие руками.
-- Извини, -- остановил Саньку Нину. -- У меня еще один вопрос. Маленький.
-- Я слушаю.
-- Ты сказала, что Буйнос входил в сборную Союза по академической гребле. Правильно?
-- Да. Входил. А что?
-- В этот момент он жил в Перевальном?
-- Нет. Вообще-то Владимир Захарыч из Подмосковья родом. Он к нам приехал в школу работать. Тогда он уже в сборной не греб. Здесь и поселился...
Санька удивленно сплющил губы. Нина заметила это и тоже решила удивиться.
-- Тебя что-то взволновало? -- спросила она.
-- Странно... Из Подмосковья -- и сюда. Даже не в Приморск, а в какое-то Перевальное...
-- Зря ты так! У нас хороший поселок. Глушь, конечно, но народ хороший.
-- Пока не заметил.
-- Вот увидишь, гитары пелеломал не местный!
-- Я тоже, кстати, так думаю, -- задумчиво ответил Санька. -- Может, Буйнос рассказывал тебе когда-нибудь, почему он переехал сюда?
-- Ты думаешь, это может быть следом?
-- Сейчас даже пылинка способна изменить путь поиска, -- с
излишней напыщенностью произнес он, а на самом деле подумал, что Буйнос -- совсем рядом, за стенкой, и нужно всего лишь попасть к нему в палату и отказаться от своих обещаний, и мир сразу станет лучше и проще.
-- Ему присудили там условный срок, -- еле слышно выдавила Нина.
-- За что?
-- Это тоже важно?
-- А как же!
-- Он... Ему... В общем, ему вменяли в вину неосторожное убийство. В драке. Они пошли командой гулять и встретили возле водохранилища, на котором тренировались, местных ребят.
Повздорили. Была драка. Владимир Захарыч кого-то там сильно ударил. Он умер. Хотя бил не только он один. Но обвинили его одного. Я даже не знаю, что его спасло. Может, адвокат хороший попался. Такое иногда бывает...
-- Бывает, -- тупо повторил Санька.
-- Когда его выпустили, то начались угрозы. Младший брат убитого обещал отомстить за него. Владимир Захарыч вынужден был уехать оттуда. Нет, он не испугался. Его просто уговорили умные люди. Так вот он у нас и появился. А вообще-то он хороший человек...
-- Что за город или там район в Подмосковье, где все случилось, ты сможешь узнать?
-- Конечно.
-- Тогда это... Передай сведения отцу. Я к нему должен после обеда в отделение заскочить. Ладно?
-- Да, -- тихо ответила она и поежилась от мысли, что это именно мстительный брат погибшего парня появился в городе и решил уничтожить ее любимого Владимира Захарыча.
Глава семнадцатая
ХОЗЯИН ПРИМОРСКА
С первого шага в огромный кабинет, обставленный с претензией на викторианскую эпоху, Санька понял, почему уголовного хозяина Приморска зовут Букахой.
В черном кожаном кресле у массивного дубового стола с резными тумбами сидел ребенок с лицом пятидесятилетнего металлурга. Выжженное жаром доменной печи, южным солнцем и плохой водкой, плотно окутанное сетью морщин и укрытое тоненькой седой шапочкой, лицо вызывало сначала жалость, а уже потом -- удивление.
-- Падай, -- негромко предложила голова, и Санька, повинуясь руке-кувалде телохранителя, сел на уголок стула с высокой и тоже резной спинкой.
Наверное, сейчас он сидел на паре тысяч долларов. Такие стулья да еще с такой переливающейся обивкой меньше не стоили. А изношенные кроссовки своими пыльными подошвами давили на ковер, стоимостью в десять тысяч долларов, а рука лежала на столе, тянущем, как минимум, на семь-восемь "штук", и сам воздух кабинета почудился Саньке настолько дорогим, что он даже перестал дышать. Как будто в конце разговора ему предложили бы счет за использованный воздух.
-- Ты извини меня, пацан, -- уже чуть громче, уже чуть злее произнесла голова, -- но у меня сутки расписаны по секундам. На год вперед. Как у папы-президента. И если б не генерал, я б с тобой ни минуты не бухтел. Врубился?
-- Да.
После ответа ноздри жадно впились в сухой воздух кабинета и стали наверстывать упущенное. В голове сразу опустело, будто ноздри дышали не воздухом кабинета, а тем, что остался в голове.
-- Что ты хотел от меня?
Генерал -- это, видимо, начальник городского УВД. Отец Нины по телефону сказал, что все согласовано, и объяснил, к какому дому на окраине Приморска нужно подъехать. О генерале он не говорил, и только теперь по уровню допуска Санька догадался, что местное милицейское начальство слишком обеспокоено покушением на Буйноса.
-- Вы знаете о том, что... -- начал Санька.
-- Знаю. Тебе, что, показать того, кто срубил Буйноса?
Саньке стало жарко. Наверное, он покраснел, и ему сразу захотелось уйти из кабинета, чтобы никогда больше не видеть ребенка с изможденным лицом.
-- У меня, пацан, десять "ходок", -- грустно сказал Букаха. -- С последней я вернулся четыре года назад. Я навел порядок в городе и, если хочешь знать, мне самому интересно, какая падла решила пошустрить на моей территории. Врубился?
-- Да.
-- Еще вопросы есть?
-- Есть. Много ли врагов у Буйноса среди местных?
Санькиному лицу стало чуть прохладней. В голос вернулась уверенность, и Букаха сразу уловил это. Он сощурил и без того маленькие глазки и отрывисто спросил:
-- А ты не мент случаем?
-- Был.
-- Что значит, был?
-- Уволился.
-- В каком звании?
Букаха ерзал на кресле, будто хотел стать чуть выше, а значит, ближе к собеседнику и рассмотреть его юное смелое лицо.
-- Старший лейтенант милиции.
-- Три крохи на плече?.. А почему ушел? Проворовался? Зубы не тому выбил?
-- Я ушел в музыку.
-- Не гони, -- улыбнулся Букаха, показав голливудские фарфоровые зубы. Мелкие, как у мышки.
-- Правда. Я хочу петь. Одну мою песню уже крутили по радио.
-- Как прозывается?
-- "Воробышек".
-- Не-ет... Не слыхал. А ты? -- повернулся он вместе с креслом к телохранителю.
-- Кажись, слыхал, -- еле выдавил тот.
Он пристально смотрел на санькины руки, и вопрос шефа заставил его изменить служебному долгу. Но как только он ответил, глаза еще сильнее впились в руки гостя. Наверное, если бы за спиной телохранителя рванула мина, и его бы швырнуло вверх, он бы и в полете продолжал смотреть на руки.
-- А об чем песня? -- продолжил Букаха допрос телохранителя.
-- Про любовь.
-- Так они все про любовь!
-- Не могу знать, -- прохрипел телохранитель.
Ему платили не за песни, а за то, чтобы ничьи злые руки не сделали вред хозяину.
-- Так ты на конкурс, значит, приехал? -- беззвучно повернулся вместе с креслом к Саньке Букаха.
-- Да.
-- Сам будешь петь?
-- Нет, с группой... Точнее, пел бы. Уже не получится.
-- Почему же?
-- Те, кто совершили покушение на Буйноса, изувечили нашу аппаратуру.
-- Она, что, в его офисе была?
-- Нет. В доме в Перевальном. Кто-то залез ночью в окно и все изувечил.
-- А с чего ты прикинул, что и у Буйноса, и у тебя -- один вражина-фраерюга?
-- Есть кое-какие предположения, -- не стал говорить об анализе пятен крови Санька. -- К вам я потому и пришел, что хотел узнать, кто из местных мог поквитаться с Буйносом...
-- Можна-а? -- тихо донесся до Саньки голосочек из глубины кабинета.
-- Прислали? -- напрягся лицом Букаха.
-- В лучшем виде.
-- Давай сюда!
Мимо Саньки беззвучно скользнул щупленький человечек. Схваченные микстурной резинкой волосы с плотной проседью на его затылке раскачивались конским хвостом. За него хотелось ухватиться.
Человечек с плавностью балерины обогнул острый угол стола, мягко, будто перочинный нож, сложился в пояснице и опустил на стол перед Букахой цветной буклет. Маленькие торопливые пальчики перевернули первую страницу, и Санька увидел оранжевых голых девиц. Они акробатически стояли на головах. Впрочем, для хозяина кабинета, видевшего их не перевернутыми, они стояли обычно, на ногах.
-- Длинные? -- облизнув сухие синие губки, спросил Букаха.
-- Эти две -- по метр восемьдесят пять.
-- А выше нету?
-- Есть. Там дальше. Одна -- метр девяносто, но худовата. А есть метр девяносто восемь, так это изюм! Чистый изюм! Высшее образование -- только спецпошив! По парашюту на каждую грудь!..
-- Где она?
Оранжевые тела замелькали перед санькиными глазами. Девицы упорно стояли на головах, и когда они разбрасывали в стороны руки или ноги, он удивлялся, почему они не падали при съемке.
-- Вот, -- радостно ткнул пальцем человечек с косой на пышку с игривым бананом во рту.
-- У-у-у! -- взвыл Букаха. -- Заказывай! Срочно! Чтоб к вечеру была! Но со всеми справками!
-- Хозяин, какие вопросы?! Все, как положено! Тест на СПИД, кровь, анализы и прочее...
-- Во-во! Чтоб как в лагерном лазарете -- чистота!
-- А гостям?
-- Это ты сам. Выбери шесть штук. По своему вкусу. Если кто-то из гостей не явится, одна в резерве побудет. Врубился?.. Вечером чтоб у меня были.
-- Мы их бортом. Из Москвы.
-- Вот и хорошо.
-- Я могу идти?
-- А дождь не помешает? -- повернулся к окну Букаха.
Санька тоже удивленно посмотрел на стекла, обрамленные красными, собранными в складки шторами, и только теперь увидел капли. Окна в кабинете, скорее всего, были вакуумные. Дождь шел беззвучно, будто это и не дождь был, а просто плакали по ком-то стекла.
По пути к дому, расположенному на взгорке, всего метрах в двухстах от берега, Санька заметил, что небо над морем потемнело, насупилось. Но солнце светило с прежней южной яростью, и он не поверил, что в этих широтах вообще возможен дождь.
-- Грозы хоть нет? -- задал вопрос Букаха и, легко выпрыгнув из кресла, сам пошел за ответом к окну.
Он оказался чуть выше ростом, чем предполагал Санька, настолько выше, чтобы не ощущаться карликом. Подоконник был сделан непривычно низко. Он легко оперся о него узкими ладошками и со вздохом оценил ливень:
-- Как в вологодской глуши. Обложной.
В словах сквозила неизбывная тоска, и Санька решил, что либо самый большой срок, либо последний Букаха отбывал именно в тех краях. Уловив испуг на лице телохранителя, он тоже встал с драгоценного стула и прошел к окну. Между ним и хозяином города остался всего метр дистанции. И только теперь, вблизи, Санька уловил хриплое чахоточное дыхание Букахи и увидел, как ощутимо пульсировала вена на его тощей шее. Вену будто дергали из-под ворота за нитку.
-- А ты откуда родом? -- не отрывая глаз от окна, спросил Букаха.
-- Кузбасс. Город Анжеро-Судженск.
-- Папаша кем был?
-- Шахтер. В шахте завалило.
-- Не помнишь его?
-- Нет.
-- А мать?
-- Умерла... Давно уже...
-- Так ты в детдоме был? -- повернул к нему лицо Букаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56